Невероятность иного
Первый российский царь, согласно традиции, представляется нам жестоким и свирепым самодуром. Он устанавливал и установил специфически российскую форму правления самодержавие, право принятия всех решений одним человеком царем. Ключевский утверждал: «Иван IV был первый из московских государей, который узрел и живо почувствовал в себе царя в настоящем библейском смысле, помазанника божия», что обострением внутренней вражды в обществе путем бесцельной и неразборчивой резни он расстроил успешно начатые внутренние реформы и внешние предприятия, внес в общество страшную смуту (Ключевский, т. 2, с. 184–187). По мнению великого русского историка «жизнь Московского государства и без Ивана (Грозного — Э.К.) устроилась бы так же, как она строилась до него и после него, но без него это устроение пошло бы легче и ровнее…» (т. 2, с. 184–187). Так ли?
Действительно ли жизнь Московского государства устроилась бы так как она устроилась, если бы вместо Ивана IV был бы другой государь? И наконец, в главные, переломные моменты истории приняты оптимальные или неоптимальные решения? Если вторые, то существовали ли первые, и с какой точки зрения были таковыми: текущего момента или будущего? Была ли возможность иного развития и, что важнее, какова вероятность иного? Попробуем рассмотреть альтернативные варианты принятия иных решений сначала в общих чертах, затем конкретно в переломные моменты.
Характеристики эпохи
Еще раз повторим основные характеристики эпохи.
Ускорению процесса сокращения резерва княжеских земель способствовал экологический кризис, который обусловил потерю существенной части ранее распаханных земель: к 1552 г. четко обозначилась «тенденция к запустению в первую очередь худых земель», которая «слабо прослеживается в отношении добрых земель», и концентрации дворов в крупные селения на добрых землях. На худых землях деревни малодворны. Позднее индикатором дефицита плодородной земли стало изменение форм записи в писцовых книгах. Писцы стали различать землю по качеству в середине XVI в.: в 50-е гг. формуляр писцовых книг дополняется характеристикой качества земли (Шапиро, с.60; Дегтярев, с. 158–160,156).
Взятия Казани не сняло, но потребовало от государства нового напряжения сил. Не решив комплексного — экологического, технологического, социального внутриполитического кризиса, но расширив его и преобразовав из внутри- во внешнеполитический, несмотря на огромные потери общества и во многом благодаря им, государство получило возможность укрепить свои позиции за счет общества. Обстоятельства, вызванные внутренней и внешней политикой государства, создали в Московии почти невыносимое напряжение. С 1560 г. начались «годы великого запустения». Эти годы знаменовались дальнейшим углублением экологического кризиса, поражениями в войне, крымцами, ежегодно уводящих в полон тысячи крестьян, усилением эксплуатации мелкими помещиками своих крестьян и бегством последних к крупным и на новые земли.
Именно в этих кризисных условиях царь, демонстративно отказался от власти, потребовал для себя чрезвычайных полномочий и получил их. Гениальный Ключевский и понял, и не понял смысла происходящего. Не понял, когда писал о противостоянии бояр и царя: «Но ни та (царь — Э.К.), ни другая сторона (бояре) не могла придумать другого порядка, который бы соответствовал ее желаниям, потому что все, чего желали они, уже практиковалось или было испробовано. Дело шло не о том, как править государством, а о том, кто будет им править» (Ключевский, т. 2, с. 160)… Дело шло как раз о том, как править. И Ключевский, противореча самому себе, гениально кратко и точно определил роль опричнины: «Царь как будто выпросил себе у государственного совета полицейскую диктатуру своеобразная форма договора государя с народом». С тех пор в России эта форма договора остается практически неизменной. Использовал же полицейскую функцию царь в целях как править — укрепления государства и госаппарата, в интересах служилых и не только за счет бояр, но и крестьян.
Опричнина известна как полицейская диктатура, но полицейская диктатура была не целью, а средством. Экспроприация полузависимой от государства феодальной собственности — земель бояр вряд ли была бы возможной в иных условиях. Диктатура всегда востребована для того, чтобы сломить сопротивление отдельных социальных слоев или большинства населения при проведении непопулярных акций.
В то время уже все землевладельцы, имеющие землю на правах поместья или наследственной родовой вотчинной собственности, должны были нести военную службу государю. Нести же ее могли «естех» только за счет крестьян, уровня крестьянской производительности труда, которая в свою очередь зависела от качества земли. Лучшая — добрая земля в то время была в опольях. Это старопахотная монастырская и вотчинная боярская пашня. Последнюю в значительной степени и экспроприировал Грозный, согнав с наследственных вотчин 12 тысяч семей, казнив глав более 400 богатых родов и «поймав» их земли в казну.
Экспроприации предшествовал ряд действий по решению проблемы испомещивания без экспроприации боярских земель. Сначала пошел процесс исчерпания земель великокняжеского домена. В 1550 г. государство использует последние (и, по всей вероятности, не слишком высокого качества) резервы великокняжеской земли Замосковного края для предоставления ее в «службу». Последовавший за этим захват «подрайской землицы» Казанского ханства и предоставление ее в «службу» является косвенным свидетельством дефицита «служебной» земли. По-видимому, и этой земли оказалось недостаточно, поскольку экономический смысл опричнины можно видеть в прецеденте использования следующего по очереди и последнего резерва — перераспределения боярской земли. При изгнании с половины территории государства наследственных владельцев земли — бояр по сути дела речь шла не просто о единичном акте экспроприации боярских земель, а о жестком прецеденте утверждения значительно более важного.
Опричнина является прецедентом, согласно которому в Московии утверждался единый земельный собственник государство, все светские собственники становились временными арендаторами государственной земли.
С начала царствования Иван Грозный считал всех подданных холопами, но сделал их таковыми лишь в опричнину, лишив всех землевладельцев главного вида их собственности. Факт: царь произвел революцию сверху малой кровью: обошелся без гражданской войны.
А могло ли русское общество вообще избежать такой революции? Могло ли оно выбрать иной путь развития, без аннексий и контрибуций, путь решения проблем не за счет других, а за собственный счет с императивом здесь и теперь? Где тот переломный момент, когда определялось грядущее? Вероятно, это произошло тогда, когда окончательно было установлено, кто и как должен владеть главным богатством, основным природным ресурсом землей.
Мог ли быть иным Судебник?
Предположим иные сущностные положения в Судебнике, а именно, вся земля принадлежит государству с правом выкупа в собственность и с поощрением выкупа, как это было в Западной Европе. При этом целинники — черные и монастырские крестьяне сразу становятся собственниками земли, уплачивая государству только установленные налоги. Черные крестьяне, бояре, помещики и церковь являются арендаторами государственной земли с правом выкупа земли в собственность.
Можно предположить, что при таком обороте роль земли и государства в обществе изменяются. Ценность земли в сознании народа возрастает. Особенно ценной становится земля, не затронутая экологическим кризисом — старопахотная. Ее стремятся приобрести в собственность для последующей сдачей в выгодную аренду не только лендлорды, но крестьяне. Утверждается слой богатых крестьян, за счет тех, кто быстрее других осуществил переход на новую прогрессивную технологию навозного земледелия. Быстро распространяется сама технология пашенного навозного земледелия. Бедные крестьяне — арендаторы или владельцы обесцененной экологическим кризисом земли получают возможность колонизации земель вассального Казанского ханства (Среднего Поволжья), уже обладая знанием новой прогрессивной технологии.
Государство может не просто установить налоги, но существовать за их счет, чеканить монету и гарантировать стабильность финансовой системы, поддерживая рыночное содержание серебра и меди в монетах. Все это требует существенных усилий. В прошлом в русских княжествах не было своего опыта подобной хозяйственно-экономической деятельности, но был успешный опыт Золотой Орды и Западной Европы. В результате подобной реформы государство получает значительные денежные средства, возможность платить за службу деньгами, а не только землей.
Оценка вероятности. По сути дела, речь идет о «мягкой» революции сверху. Подобная революция требует не только согласия на нее со стороны большей части общества, но, во-первых, тщательной проработки со стороны государства, во-вторых, аппарата готового ее провести в жизнь и подавить возможное сопротивление, в-третьих, средств для проведения. Ясно, что введение такого Судебника стоило бы государству много дороже того, что был принят. В дальнейшем расходы окупились бы и дали дивиденды, но далеко не сразу. Похоже, система принимает решение по принципу минимума диссипации энергии на данный момент. Иное развитие событий, т. е. принятия решения, исходя из результатов, полученных не немедленно, а за достаточно большой отрезок времени, в принципе не исключено, но не равновероятно с дающим, пусть много меньший, но немедленный результат.
Конечно, при принятии решений система может достигать своих целей разными путями. Конкретно, становление российского государства могло состоятся, опираясь на богатства церкви. Этот путь также был известен. Секуляризация церкви была успешно осуществлена в ряде стран Западной Европы. Была ли она реальна в Восточной и что дала бы для развития общества?
Шансы секуляризации
Предположим, что предложение Ивана III о секуляризации церковных земель проходит в единственно возможном варианте: через моральное осуждение церковных феодалов, эксплуатирующих труд крестьян. Предположим, что вне зависимости от решения Собора Государь заявляет об аморальности эксплуатации церковью крестьян, всю землю объявляет собственностью государства. Дальнейшее развитие событий представляется в двух приблизительно равно вероятных вариантах.
Первый. Собор признает аморальность эксплуатации крестьян церковью, государство секуляризирует церковные земли, получает таким образом резерв земли для испомещивания военных служилых. С бояр и черных крестьян оно может получать налоги деньгами, что дает возможность опираться не только на один источник оплаты труда чиновников. Главная проблема: надолго ли хватит церковных земель? Достаточно ли для перехода крестьянства на технологию интенсивного земледелия? Достаточно ли для содержания армии, способной держать в вассальной зависимости Казань, как источник земель для ползучей крестьянской колонизации? Если считать, что земли церкви равны землям светских феодалов, то кризисные явления не могут возникнуть ранее второй половины XVI в. Ориентировочный срок при, так сказать, прочих равных, примерно тот же — 1565 г. — год опричнины.
Следствие — признание аморальности эксплуатации человека человеком в принципе и необходимость для церкви защиты интересов крестьян. Далее, поскольку доходы церкви теперь могут складываться не из эксплуатации крестьян, а их добровольных пожертвований, начинает действовать установка на обмен результатами труда. Церковь становится слугой двух господ — государя и прихожан. Она вынуждена балансировать между интересами государства и общества. Чтобы успешно осуществлять баланс, чтобы кормиться из двух источников, в ее интересах поддерживать общество, причем не только феодалов, но и простых крестьян, входить в их положение, защищать в той или иной мере их интересы, хозяйственную самостоятельность перед государством, способствовать росту зажиточности. Рост зажиточности возможен в двух вариантах: в снижении тяглового бремени и во введении в оборот новых природных ресурсов: в колонизации новых земель. Церковные приходы по сложившейся схеме идут вслед за крестьянской колонизацией новых земель. Направления колонизации остаются неизменными: на север и вниз по Волге на земли вассального Казанского ханства. Государство пытается поставить церковь полностью себе на службу, но реально ставит на службу прежде всего клерикальную верхушку. Возникает противоречие интересов между верхами и низами церкви.
Второй. Вне зависимости от решения Собора Государь всю землю объявляет собственностью государства с правом выкупа ее в частную собственность, оставляя тем самым для церкви возможность через выкуп приобрести право собственности и эксплуатации крестьян, но оставляя ту же возможность и для самих крестьян, т. е. право выбора. Черные крестьяне, бояре, помещики и церковь объявляются арендаторами государственной земли. При освоении новых земель целинники черные и монастырские крестьяне становятся собственниками земли за резко сниженную плату.
Следствия. Государство получает значительные денежные средства, возможность платить за службу деньгами, а не только землей.
Государство позволяет черному крестьянству стать реальным владельцем обрабатываемой им земли. В ответ крестьянство получает стимул к собственности, к обзаведению своим хозяйством, повышению его органического строения капитала, в конечном счете, к интенсивному хозяйствованию, развитию интенсивных технологий, рыночных отношений, демократических политических институтов. Позволив черному крестьянству стать реальным владельцем земли, государство способствует изменению стереотипов мышления, возникших при эксплуатации технологии архаичного подсечно-огневого земледелия, ликвидирует базу, сохраняющегося до наших дней, разрыва между представлениями о мире и о себе и основной технологией производящего хозяйства. Вместо резкого сокращения судебных исков крестьян со второго десятилетия XVI в. идет нарастание их, что является также индикатором схождения интересов крестьян и государства. Чем больше крестьян становятся реальными собственниками земли, облагаемые налогами, тем быстрее идет процесс сближения интересов крестьян и государства, но одновременно произойдет и дифференциация крестьян на зажиточных и безземельных. Последние имеют возможность уходить на новые земли.
Оценка вероятности. Иное решение Собора или решение государя супротив Собора требует готовности общества к существенным переменам, осознание необходимости этих перемен, готовности заинтересованных слоев общества, в том числе и госаппарата понимать необходимость перемен и активно бороться за них. Издержки подобного развития чрезвычайно велики и потому опять торжествует принцип минимума диссипации энергии в процессе принятия решений, решения оптимального на тот данный момент, но не оптимального в исторической перспективе. Платить за то давнее решение приходится и нашим современникам, и не исключено, будут платить наши потомки. Думали ли о том наши предки? Как всегда, если кто-то и понимал цену для будущего принимаемых тогда (сегодня) решений, то не был услышан. Исключить возможность «услышать», учесть будущее полностью нельзя, но вероятность подобного развития событий довольно низка (для рассматриваемого момента его можно оценить в пределах 10–20 %).
Спустя полвека после проигранной «кампании» 1503 года, новая борьба с церковью в условиях социально-экологического кризиса, вызвало бы огромное, возможно, невыносимое напряжение, не обещало быстрой отдачи, напротив требовало жертв — подтягивания поясов от всех слоев общества на достаточно длительный и к тому же неопределенный срок. Много проще и быстрее решить свои проблемы за счет ограбления соседа, не думая о последствиях. Вариант решения проблемы госбюджета за счет экспроприации церковных земель лишь теоретически не исключен, практически невероятен.
Казань и Опричнина
Решить проблемы развития России без внешней экспансии и установления системы полицейского режима, окончательного подчинения Личности Государству во второй половине XVI в., видимо, было уже невозможно. Система Человек-Природа, находилась в состоянии столь крайнего напряжения, что никакие частные меры, к примеру, мир с Польшей и Швецией, по большому счету уже ничего не решали.
К середине XVI в. экологический кризис в Северо-Восточной Руси, если и не достиг еще апогея (процессы в природе более замедленны, чем в обществе), то вступил уже в ту фазу, когда скорое ухудшение условий существования стало очевидным и назрела необходимость принимать быстрые и принципиальные решения. Видимо, именно в это время нарастал процесс превращения значительной части распаханного леса в гниющую болотину. На месте бывших некогда вековых лиственных лесов заболоченная, гниющая земля, стала отравой для всего живого. Исчезла значительная часть животного мира. Природа, предоставленная сама себе, могла восстановить экологическое равновесие лишь за 80 лет.
За этот срок вначале (20 лет) на болотинах должны вырасти березы и выкачать как насосы воду из болот (еще 20 лет). Под сенью берез должны вырасти и вытеснить их хвойные (еще 40 лет). Тогда природа снова вошла бы в состояние экологического равновесия, но уже с более обедненным видовым составом растительного и животного мира. Этих не только 80, но и 20 лет у русского общества не было. Ему оставалось только одно: на 80 лет покинуть искалеченную землю, уйти в другие не затронутые экологическим кризисом, «здоровые» природные ландшафты.
Быстрый процесс превращения распаханных лесов в болота, обусловил бегство людей с болот и концентрацию их в крупных селеньях. Эти люди «замечательно» переполнившие деревни для обеспечения своего существования должны были срочно перейти к более производительным технологиям, интенсивному хозяйствованию, либо также срочно найти новые земли, где бы можно было хозяйствовать по-старому. Простые крестьяне были не в состоянии ни самостоятельно перейти к новым технологиям и интенсивному хозяйствованию, ни также самостоятельно отобрать старопахотные земли у других народов. И то, и другое они могли осуществить только, будучи ведомыми государством.
Государство было неспособно руководить технологической, а также, социальной, экономической, финансовой и др. перестройкой. Оно и не пыталось помочь крестьянам освоить новые производительные технологии. Но организовать захват новых земель у более слабых в военном отношении соседей оно могло. Выбор пути внешней экспансии, позволял государству решить и другие проблемы, которые к тому же для государства были более важными: испоместить своих непосредственных слуг. Помещики, лишающиеся бегущих от них крестьян, не могли «справно» служить, они нуждались в помощи государства для приобретения новых земель и крестьян, в удержании того и другого. Земли — от экологического кризиса, крестьян — от бегства с земли.
Все основные силы и социальные слои Московского государства были заинтересованы в захвате новых земель. Остаться на этой земле население уже не могло, но стихийное бегство означало и гибель государства, как системы, и, возможно, гибель этноса: ведь на западе, юге и востоке Московского государства земли принадлежали другим народам и государствам, которые не ждали русских крестьян с распростертыми объятиями.
Критериям слабого соседа с большими природными ресурсами удовлетворяло Казанское ханство, территория которого не слишком уступало Замосковному краю размерами, а население было в 10–20 раз меньшим. Объективно судьба ханства была решена процессами и интересами социальных слоев Северо-Восточной Руси.
В 1551 г. русские войска заняли ключевые позиции на водных путях Казанского ханства. «Столица оказалась в блокаде, селения разобщенными друг от друга. Прекратился торговый обмен, нарушился подвоз продуктов, волжская торговля была уничтожена» (Худяков, с. 133). Экономически Казань была поставлена на колени и без возражений согласилась принять ханом русского ставленника.
Далее новому хану был предъявлен ультиматум о передаче половины ханства — Правобережья Волги русскому государству. Для подписания договора был созван традиционный всесословный тюркский совет — курултай. Курултай дал санкцию на подписание тяжкого договора.
Однако Москве этого было мало, ее следующим шагом стало требование о ликвидации татарской государственности и замене ханства русским наместничеством. И новый договор были принят казанскими татарами, и они приступили к процедуре индивидуальной присяги на верность русскому государству. Но этот договор не вступил в силу.
Срыв произошел в самый последний момент. В свите наместника, медленно подъезжающего к Казани для торжественной церемонии вступления в должность, находились русские бояре и татарские феодалы. Трое казанцев, из свиты наместника, испросив его разрешения на более ранний въезд в Казань, поскакали вперед и в какие-нибудь полчаса-час подняли горожан на бунт (Худяков, с. 135–145).
Один из самых известных историков Казанского ханства Михаил Худяков был уверен, что мирное присоединение ханства к России было реальным и не состоялось лишь потому, что казанцы предпочли смерть унижению. «Проект унии рухнул. Присоединить казанское ханство к русскому государству добровольно, мирным путем, русским не удалось. Казанцы в последний момент не пожелали покончить со своей независимостью, и свобода была спасена. Этот порыв не мог изменить соотношения сил между обоими государствами, и, как впоследствии оказалось лишь отсрочил, но не предотвратил падения Казанского ханства. То, что не смогло произойти добровольно, через 7 месяцев совершилось насильственно, но последствия новой войны были ужасны, и судьба казанского народа оказалась несравненно более тяжкой» (Худяков, с.).
До открытия факта социально-экологического кризиса в Замосковном крае с мнением Худякова можно было соглашаться. Но после — все стало выглядеть иначе. Московскому государству не нужна была земля ханства, заполненная местными народами. Ему нужна была свободная от аборигенов земля. Аборигенов так или иначе надо было согнать со своих земель любыми способами, в том числе, а может быть прежде всего спровоцировав их на сопротивление.
Думаю, казанцам это было понятно, потому они и соглашались на унизительные условия договоров, которые сразу после очередного подписания заменялись новыми еще более унизительными. Мы никогда не узнаем по своей ли воле решили поднять население Казани на бунт три татарских служилых князя, были ли умышленно спровоцированы на эту акцию, было ли так задумано, просчитано или действительно все произошло случайно. Факт: произошло так, как было надо в интересах решения проблем Московского государства. На законном (в понятиях того времени) основании бунтующие туземцы теперь могли быть физически уничтожены, а земли их конфискованы.
Однако расчеты, связанные с завоеванием Поволжья, не оправдались. Удовлетворить желания различных социальных слоев одновременно оказалось невозможным. Расширение территории государства стало «спусковым механизмом» не предусмотренных ранее явлений (или их масштаба), главным из которых стал массовый исход крестьян из Замосковного края.
Крестьяне, не получившие в собственность землю, не освоившие новую интенсивную технологию, голодающие, двинулись на новые земли, не затронутые экологическим кризисом. Из состояния тревожного ожидания бедствий, устранения которых крестьяне, помещики, государственный аппарат связывали с «подрайской землицей», общество вошло в полосу сплошного бедствия. Весь юг до Москвы каждое лето был охвачен пожарами и грабежами, взятиями населения в полон крымскими татарами. Государство, завязнув в тяжелой борьбе с западными соседями, облагало население все новыми поборами. Ведущие идеологические и экономические страты общества — служители культа и бояре были деморализованы. Василий Ключевский так писал о последних: «Знатнейшие бояре правили областями, но так, что своим управлением приобретали себе только ненависть народа. Так, боярство не имело под собой твердой почвы ни в управлении, ни в народе, ни даже в своей сословной организации, и царь должен был знать это лучше самих бояр» (Ключевский, с. 173). Помещики, должные являться на войну людно, конно и оружно, предъявляли повышенные требования к подвластным крестьянам. Крестьяне в ответ еще сильнее, чем прежде бежали от помещиков.
Никогда в прошлом как природа, так и общество не находилось в состоянии столь сильного стресса, никогда еще не было так далеко от конечной цели всех душевных устремлений людей — уравновешенности, безопасности, приспособления и целостности. Поскольку вся общественная система находилась в состоянии крайнего напряжения, то спасти ее могли только крайние меры. И как бы они не были жестоки и даже на взгляд последующих поколений безумны, поскольку только они могли спасти положение, постольку они и могли быть приняты и были приняты обществом.
Общество скорее подсознательно, чем осознанно признавало, что в сложившейся системе главной ценностью является не личность, но государство, и только укрепление государства является панацеей от бед в данной ситуации. Вот почему прав Ключевский, 1 когда писал: «Но ни та (царь — Э.К.), ни другая сторона (бояре) не могла придумать другого порядка, который бы соответствовал ее желаниям, потому что все, чего желали они, уже практиковалось или было испробовано… Дело шло не о том, как править государством, а о том, кто будет им править» (Ключевский, т. 2, с. 160). Ни та, ни другая сторона до конца или вообще не понимали глубинного смысла происходящего, не знали его истоков и альтернатив развития, потому не знали какой может быть реальный иной порядок в принципе и думали лишь об одном: сколько человечности будет у правителя, т. е. о минимизации потерь на уже избранном пути.
Уже утвердилась система, в которой государство уже встало над обществом. Повернуть назад — значит разрушить сложившуюся систему. Плоха она или хороша, но это уже система, которая живет и прилагает все силы для своего выживания. С одной стороны, добровольно умереть она не может. С другой иной системы люди не придумали: все, чего желали они, уже практиковалось или было испробовано; и потому не было альтернативы данной системе.
Для дальнейшего существования как общества, так и государства, нужно было собрать все силы в один кулак, обществу умерить свои интересы в пользу государства до возможного минимума, государству — осуществить максимально возможный контроль над рассыпающимся обществом. Имя этой эпохи — эпохи небывалого до того ущемления общественных прав, на которое общество молчаливо согласилось, и резкого возрастания контроля государства над обществом — Опричнина. Это время установления самодержавия, когда один человек — государь стал распорядителем судеб всех своих подданных, когда он стал собственником распорядителем главного богатства государства — природы.
Последний штрих
Одним из ключевых моментов, позволивших установить режим самодержавия в России было заимствование от Золотой Орды принципа, согласно которому единственным собственником и владельцем земли является верховный правитель. Причем этот принцип в традиционном кочевом обществе, как убедительно было показано Данзанхорлоогийном Дашпуревом, не служил основой самодержавного полицейского правления. Более того никак не ущемлял традиционную кочевую демократию по той причине, что кочевое общество, в отличие от земледельческого двухъярусно. При неизменном состоянии нижнего базового яруса, в верхнем — надстроечном могли иметь место существенные изменения. Один и тот же базис служил основанием для милитаризованного национального государства и полуколониальной (конфуцианского типа) социально-чиновничьей структуры иноземного господства и практически демократических отношений самостоятельных родов, поэтому в традиционной Монголии не было места для «классического» рабовладения и феодализма.
Общественные отношения кочевников, основанные на моральных традициях, психологических установках и религиозно-мировоззренческих представлениях, имманентно присущие этому обществу социокультурные ценности определяются в конечном счете кочевым скотоводческим производством (Дашпурев, с. 8). Точно также как современное производство немыслимо без свободы личности и личной ответственности за свое рабочее место, так и традиционное кочевое общество не может нормально существовать без специфического психофизиологического контакта скотовода со своим скотом. Создание наиболее благоприятных условий для такого контакта, который непосредственно влияет на производительность труда, уровень доходности хозяйства владельца скота, требует в свою очередь «мягких» отношений между хозяином и работником. Во время войны простой воин полностью зависим от военачальника. В мирное время тот же военачальник полностью зависит от качества работы пастуха. Поэтому в обыденной жизни в степи нет места грубому господству и подчинению.
Перенесение принципа верховной собственности на землю в земледельческое общество способствовало утверждению самодержавия, полицейского режима, бесправия всех социальных слоев населения.