огромные богатства. Джами резко восстает против людей, видевших в суфизме средство к наживе. Поэт указывает, что у суфиев не может быть личных интересов, истинный, настоящий суфи не должен «быть бременем для других», а обязан «брать их бремя на себя и помогать им по мере сил и возможности».
Третья поэма «Семерицы», «Юсуф и Зулейха», написана в 1483 году.
Эта поэма Джами приобрела широкую известность на Востоке и поныне пользуется огромной популярностью. Положив в основу своей поэмы сюжет популярной на Востоке легенды о любви к Иосифу прекрасной жены египетского вельможи Пентефрия, Джами создал высокохудожественную поэму, в которой, несмотря на его цель — восхваление божественной любви, он дает яркую картину любви земной.
Четвертую часть «Семерицы» составляет поэма «Лейли и Меджнун», которую поэт закончил в 1484 году. Содержание поэмы сильно отличается от одноименной поэмы Низами. Джами усилил бытовой элемент в поэме, но вместе с этим усилил в ней и религиозные настроения.
Пятая часть «Семерицы» — поэма об Александре Македонском. Поэма написана в 1485 году и называется «Хираднамеи Искендери» — «Книга мудрости Искендеровой».
Две другие поэмы, составляющие предпоследнюю и последнюю часть «Семерицы», называются «Силсилат-уз-захаб» — «Золотая цепь» и «Саламан и Абсаль». Поэма «Золотая цепь» делится на три части, первая из которых составлена раньше всех других поэм — около 1472 года. Особый интерес представляет третья часть поэмы. Она посвящена вопросам управления страной и характеристике идеального, образцового, по мнению автора, правителя.
Среди прозаических произведений Джами особое место занимает «Бехаристан» — сборник коротких, большей частью дидактических рассказов и биографий знаменитых поэтов. «Бехаристан» написан в 1487 году. Благодаря простоте и доступности языка, увлекательным забавным бытовым и историческим рассказам, в которых рифмованная проза переплетается с изящными четверостишиями, «Бехаристан» получил широкое распространение на Востоке и переведен на многие восточные и западные языки. Как было сказано, Джами жил и творил в XV веке. Юношеские годы Джами протекали в сравнительно благоприятной обстановке. В период правления Шахруха (1409–1447) на время улеглись феодальные междоусобицы и раздоры, прекратились войны, беспрерывно продолжавшиеся после смерти Тимура (1376–1405).
В этот период создаются некоторые предпосылки для экономического и культурного развития государства тимуридов. Однако после смерти Шахруха опять наступили тяжелые времена. Возобновились феодальные междоусобицы и раздоры, шли беспрерывные войны, тяжелым бременем ложившиеся на плечи трудящихся масс. Распалось обширное государство, созданное грозным Тимуром. Образовалось множество мелких самостоятельных владений, которыми правили царевичи и эмиры, не признававшие верховного правителя. Только после воцарения Хусейна Байкары (1469–1506) наступило сравнительно спокойное время, прекратились междоусобицы и войны.
Однако положение народных масс не намного улучшилось. Феодалы и сам султан, проводившие время в беспрерывных кутежах, попойках и жившие в бессмысленной роскоши, взимали с населения огромные налоги. По всей стране царили жестокий произвол, насилие и грабеж. Особенно невыносимо было положение крестьян. Помимо огромных налогов и поборов, которое выплачивало крестьянство, оно подвергалось открытому грабежу со стороны сборщиков налогов и пр. Жизнь народных масс отравляли также религиозные распри, разжигаемые и раздуваемые духовенством.
Все это обусловило вступление Джами на путь суфизма.
Отказавшись от государственной службы и став суфием, Джами хотел своими мудрыми советами и наставлениями образумить государей. В одном из своих стихотворений Джами говорит:
В моем диване собраны газели
Снедаемых любовною тоскою,
Высокие раздумья, поученья,
Накопленные мудростью людскою.
Но не найдешь в нем поминанья низких
И лести с многословностью пустою.
В нем слово к шахам с пожеланьем блага
Правдолюбивой писано рукою.
Хоть по сто раз прочти в моем диване
Строку его любую за строкою,
Ты не столкнешься, в похвале достойным,
С искательством, с корыстною тщетою,
И ни одной в нем просьбы о подачке
Не высказано льстивою кытою!
Обращаясь к носителям власти, Джами старался учить, наставляя их, воздействовать на тех, от кого, как думал поэт, зависела судьба народа:
Эй, чтящий только перстень свой и трон,
Доколе трон и перстень твой пребудет?
Все истребится — время и земля,
И снова хаос, полный тьмы, пребудет.
Живя, твори добро! Когда уйдешь —
Лишь память добрых дел с тобой пребудет.
Джами сурово осуждал поэтов, которые отдавали свой талант не на служение благородным целям, а на воспевание владык, их войн и пиров:
Он подл и низок в помыслах; но вдруг
В любой стране является, как друг.
Он, как собака с лапой обожженной,
Из двери в дверь несется исступленно.
И если он пронюхает, что близ
Повеселиться люди собрались,
Что жарится кебаб, что все готово:
Вино и струны, музыка и слово, —
Непрошенный, врывается он в дом,
Как муха в чашу с кислым молоком.
Когда же он напьется и нажрется —
Затеет спор, со всеми подерется.
И, с фонарем под глазом, из дверей
Он вылетает, выбитый взашей.
И от него ты не убережешься,
И хитростью любою не спасешься.
От самозванцев, наводнивших свет,
Позорным стало звание «поэт».
Теперь молва «поэтом» кликать стала,
Кого «прохвостом» прежде называла.
«Поэт» хоть слово краткое оно,
Но в нем бесстыдства море вмещено.
Лесть, жадность, грязь, невежество с пороком —
Все в этом «званье», прежде столь высоком.
Джами постоянно советует властелинам и правителям, высокопоставленным особам и богачам, что нужно вести воздержанный образ жизни, не расточать народное добро, ибо за свои дела люди должны держать ответ на том свете. Так, в своей знаменитой касыде «Луджат-ул-асрар» («Море тайн»), написанной в 1475 году, поэт говорит:
Шах — груда рдеющего жара; а кучка подлых приближенных —
То кочерга, что помогает ему сжигать и дом и сад.
Остерегайся, о вельможа, слез угнетенного и стонов,
Гляди, они, — готовы хлынуть, — потопом в облаках висят.
Страшись; созреют стрелы вздохов и над тобой беду посеют,
Их жал железные удары небесный свод изрешетят.
Страшись молитвы угнетенных — ее подкоп тебя достанет,
Хоть в бездне неба, на Сатурне поставишь крепость ты и град.
Величьем внешним обольщенный, владыку ты зовешь горою,
Но ведь и он рукою смерти в пращу, как камень, будет взят.
Отколь Хосров ни возвращался, он отдыхал в своих чертогах,
Где нынче — ни столпов, ни кровель, где лишь развалины лежат.
Но нередко поэт, видя, что его мудрые наставления остаются бесплодными, переходил к открытому обличению тирании и деспотизма сильных мира сего, носителей власти.
Так, в XIII главе первой части «Семерицы» — поэмы «Тухфат-ул-ахрар» мы читаем:
Коль крепок корень гнета твоего,
Грозит насилье миру от него.
Когда хозяин дома в бубен бьет,
Весь дом его под бубен в пляс идет.
Вот целый город разорен вконец,
Чтоб выстроить тебе один дворец.
Ты лучше брось строительство свое
И прекрати грабительство свое.
Ты не боишься целый сад сгубить,
Чтоб яблоко одно лишь надкусить.
Не брал бы ты его! Не миновать
Тебе за весь тот сад ответ держать!
И куры в плов тебе и всякий плод
Насильно взяты из дому сирот.
Твой наглый повар не нарубит дров,
А тащит со спины у стариков.
Твой сокол, волей слуг твоих — воров,
Клюет цыпленка жалких бедняков.
И конь твой ест солому и ячмень
Из торбы нищенской во всякий день.
Таким образом, проповедь аскетизма, отречение от мирской суеты Джами возникала на основе благородного негодования, возмущения пустой роскошью и развратной жизнью тех людей, к которым она была обращена.
Джами не следует смешивать с теми суфиями, которые стремились убедить обездоленных и голодных, что они вечно должны быть голодны и не жаловаться на «неотразимую волю провидения».
Джами постоянно обличал подобных суфийских дервишей и шейхов. «Справедливостью держится государство, не религией. Нечестивый, который стал славен справедливостью, лучше для страны, чем набожный притеснитель».
Джами был большой художник, замечательный мастер слова. Поэтическое слово, поэзию Джами рассматривал как средство, при помощи которого можно высказать разумные, полезные для людей советы и мысли, учить их добру.
Сурово осуждая многих своих современников — гератских поэтов, смотревших на поэзию как на источник дохода, Джами также резко выступал и против тех поэтов, которые в поэзии форму, технику ставили превыше всего и тем самым игнорировали содержание, мысль. Джами, как и его друг и ученик Навои, от поэзии требовал прежде всего содержания, богатого, полезного и веского, ибо изящная форма без содержания — это «узорный шелк на безобразном стане»: