Красавец негр свалился на кровать.
Своих смятенных чувств смежил он очи,
Он отдал ум на разграбленье ночи:
Старуха унесла его тотчас
В то место, где заснул он в первый раз.
В беспамятстве он долго находился
И только поздним утром пробудился.
Протер глаза — и смотрит, изумлен:
Исчезло все, что ночью видел он!
Где собеседницы его ночные?
Где радости, что он познал впервые?
Где солнце красоты? О, где оно?
В руках — воспоминание одно!
Хотел он разобраться в этих чарах,
Расспрашивал и молодых и старых,
К заветной цели он искал пути,
Но в мире скорби должен был брести.
В смятенье он услышал просьбу друга —
Назвать причину своего недуга.
Ответил он: «Повергнут я в беду,
Спасения от горя не найду.
Играя мной, красавица нежданно
Меня свела с пути, — мила, желанна…
Не выразят ни разум, ни уста,
Какой хвалы достойна красота.
А спросят: с нею повстречался где ты?
А спросят: имя назови? Приметы?
А спросят: где ее квартал и дом?
Земля какая стала ей гнездом?
Хуллах или Фархар[6] — ее отчизна?
Тибет, страна татар — ее отчизна?
Ее глаза подведены сурьмой,
Или они сотворены сурьмой?
Черны арканы кос ее плетеных, —
Иль то силки для страждущих влюбленных?
Искусственною родинкой мила
Иль красоту сама и создала?
Ее уста — для утоленья жажды
Или, взглянув на них, погибнет каждый?
Когда подобный зададут вопрос
Тому, кто пролил столько горьких слез, —
Я промолчу. Где правды свет? Не знаю.
Два слова я скажу в ответ: „Не знаю“».
Что облик, цвет? Меняются они.
Одно лишь содержание цени!
Везде, где есть любви произрастанье,
Там ветви — горе, а плоды — страданье.
Не надо их упреками губить,
Советами жестокими рубить.
Небес приостановится вращенье,
Недвижная земля придет в движенье,
Но я своей возлюбленной не дам
Моей души покинуть чистый храм.
Подруга азбуку любви дала мне,
Узором в сердце высекла на камне.
Я зеркало разбил о камень тот, —
Укоров камнем кто меня побьет?
Стих — это птицы разума паренье,
Стих — это гордой вечности творенье.
Суди о том, что´ птица говорит:
В костре горит или в саду парит.
Когда стихи сияют совершенством,
Они дарят читателя блаженством,
Когда в костре тщеславия горят, —
Лишь едким дымом, гарью нас дарят.
В стихах читая просьбы, униженья,
Мы чувствуем и гнет и раздраженье.
Но если с правдой связаны слова, —
И красота и сила их жива.
Пройдет их слава по путям небесным,
Поэта имя станет всем известным.
А если строки ложью рождены,
Их суть презренна и слова бледны, —
То в бороде застрянут виршеплета
И сверх усов не будет им полета.
Стих должен быть прозрачным родником,
Рубинами обильным, — не песком.
Чтоб не скрывал родник своих жемчужин,
Чтоб дивный блеск был сразу обнаружен;
Чтоб не была вода его сходна
С водою грязной, где не видно дна.
Тогда напрасны поиски жемчужин,
Уйди, — такой родник тебе не нужен:
Слова мутны, и непонятна суть,
И узок, темен к содержанью путь.
Лишь после долгих, трудных размышлений
Поймешь ты смысл таких стихотворений.
Увы, трудились бедные поэты,
В чьих одах повелители воспеты.
Себя вписали в летопись времен,
И мир не забывает их имен.
Давно лежат в земле тела поэтов,
Но живы имена, дела поэтов.
Жемчужины низавший мастерски,
Саманов дом[7] прославил Рудаки.
Он спутником народа был родного,
Не мог избрать обычая иного.
Не уставал он жемчуга низать,
Они — четырехсот верблюдов кладь.
Он бренный мир покинул на верблюде,
Наследники его сокровищ — люди.
Живут стихи — и он живет сейчас,
Поэта имя — светоч наших глаз…
Был взыскан Унсури самой природой.
Был редким элементом[8] и породой,
Жемчужиною четырех стихий, —
И слушал целый мир его стихи…
Он мускусом похвал наполнил строки,
Он в книгах воспевал дворец высокий,
Разрушился дворец, исчез во мгле, —
Остались эти книги на земле…
Жил Хакани, чей гений величавый
Царей Ширвана удостоил славой.
За оды, что превыше всех похвал,
По тысяче динаров получал.
О тех динарах помнят ли народы?
Но светят нам блистательные оды.
Ушел и Саади, но, жизнь творя,
Стихи, в которых славил он царя,
Стократ сильней царя и царских зданий,
А Саади бессмертен в Гулистане…
Сидеть доколе будешь, как слепец?
Встань и глаза открой ты, наконец.
Смотри: дворцы превращены в руины.
Ушли в оковах гнева властелины.
От их дворцов не сыщешь ты следа,
А письмена певцов живут всегда.
Где крыши тех дворцов, где основанья?
Остались лишь певцов повествованья.
Нет памятника на путях земных
Прочней, чем слово прозы или стих.
Любую ржавчину смывает слово,
Любые цепи разбивает слово.
Узлов немало в наших есть делах,
Запутаться ты можешь в тех узлах.
Но слово разума внезапно скажешь —
И трудный узел без труда развяжешь.
Подарок благородным
Перевод С. Липкина
Перо подвластно слову, но оно
Есть тоже слово, словом рождено.
Слова умерших воскрешает слово,
Освобождает тайну от покрова.
У звонкой песни отними слова, —
Без жаркой речи музыка мертва.
Но музыка, слиянная со словом,
Рождает жизнь, дарит восторгом новым.
«Дыханье — признак жизни», — скажешь ты:
Лишь словом эту мысль докажешь ты.
Дыханье — облик, слово — содержанье,
Того, кто любит жизнь, услышь дыханье.
Слова — узлы, их много на земле,
Но вникни, — жемчуг есть в любом узле.
Изменишь букву — слово ты изменишь.
Но и его жемчужину оценишь,
И красота, скрывавшаяся в нем,
В значении откроется ином.
Сердца людей певец влечет словами,
Наполнился небесный свод словами.
Хоть брал я пробу с золота словес,
Мне слова «злато» неизвестен вес.
Наполни чашу золотом небесным,
Другую чашу — жемчугом словесным, —
Взметнется золото до облаков,
Останется на месте жемчуг слов.
Джами, такой жемчужиной владея,
Ты денег не проси у богатея.
Ты к золоту скупца не должен льнуть:
Жемчужиною в раковине будь.
Мир полон звуками литавров слова.
Невеста-слово — свет всего живого.
Ни в жемчуг, ни в парчу не убрана,
Пленяет и пленяется она.
А если драгоценности наденет,
Красу луны затмит и обесценит.
Наденет ожерелие стихов, —
Сердца похитит сотни шутников,
А на´ ноги наденет рифм запястья, —
Падет пред ней мудрец, дрожа от счастья.
Седых и юных поразит сильней
Двустишьем подрисованных бровей.
Румянцем смысла заалеют щеки —
И расцветут сердца, как сад широкий.