Не дай нам бог смотреть на богатея
И поджидать его, дышать не смея!
Но вот верхом он скачет из ворот,
А рядом с ним проворный скороход.
Бежишь ты униженно по дороге,
Его хваля, ему целуя ноги.
Ты свиток подаешь ему с мольбой,
То свиток алчности твоей слепой.
Эх, в клочья разорвать бы этот свиток, —
Твоих грехов ужасных преизбыток!
Чтобы не пасть, как ты, — богач берет
С презреньем свиток твой, скача вперед,
А ты бежишь за ним, с мольбой взирая,
Корыстолюбья зубы заостряя.
Хваля его, подумал бы сперва:
Рисунок по воде — твои слова.
Стяжательства покинуть путь пора бы,
От суетности отдохнуть пора бы!
Со всех сторон к тебе летит привет,
Но рта не раскрываешь ты в ответ.
О, почему ты так высокомерен,
Кичлив, заносчив и самоуверен?
Собою полон, полон пустоты,
А думаешь, что всех умнее ты.
Избавь себя от ветра самомненья:
Он тушит свет сердечного горенья.
Есть бедняки, что страждут без конца,
Чисты и благородны их сердца,
Им кажутся игрушками эмиры,
Твои вазиры и твои кумиры.
Но как ты смеешь с видом знатока
Смотреть на них с презреньем, свысока?
Далек от знанья тот, кто зазнается,
Под тяжестью плодов спина согнется.
Пустая ветвь стремится к облакам,
С плодами ветвь склоняется к ногам.
Набитыми карманами не хвастай:
Увы, они пустеют слишком часто.
Мы не находим вежливости в том,
Что, видя кость, виляет пес хвостом.
Усы того, кто жаден — знает всякий, —
В сравненье не идут с хвостом собаки.
Хвалу услышав, не гордись, богач,
А голову ты в свой ларец упрячь.
Слова льстеца на дне ларца найдешь ты.
И до конца слова льстеца поймешь ты.
Ты поразмысли над своей судьбой,
Руководи отныне сам собой.
К садам и нивам, скукой в сердце ранен,
Отправился в деревню горожанин.
И, гостю неожиданному рад,
Повел его крестьянин в щедрый сад.
Плоды дерев подобны были чуду, —
Цветенье, изобилие повсюду.
Граната груди девичьи — плоды —
От поцелуя выросли воды,
А лозы винограда на беседках —
Как семьи, полные достоинств редких.
Свисает накшабийский [10] виноград,
Его плоды как яхонты горят.
Вкусней «фахри» не знаю винограда, —
Сердец услада, языка отрада.
Наш горожанин посмотрел вокруг, —
Бык жадности его пришел на луг.
Не отводя от пышных веток взгляда,
Он бросился на них, как волк на стадо.
Срывал он алчно яблоки с ветвей, —
Не пожалел и яблони злодей.
Он раскрывал чудесные гранаты, —
Ломал ларец, рубинами богатый.
Кисть винограда он сорвал с лозы, —
Свалил беседку с бешенством грозы.
Бесчинствовал приезжий горожанин,
С тоскою на него смотрел крестьянин.
«Скажи всю правду, — задал гость вопрос, —
Тебе я огорчение принес?»
Ответил: «Что тебе скажу я ныне,
Тебе, в ком чести, правды нет в помине?
Ты посадил хотя б одно зерно?
Взрастил хотя бы дерево одно?
Хотя б одним ростком украсил поле?
Когда листок болел, — страдал от боли?
Была ль рука с лопатою дружна?
Ты думал о плодах, не зная сна?
Хотя бы ночь не спал из-за полива,
Всю ночь в земле копаясь терпеливо?
Хотя бы раз подумал ты о том,
Что я свой сад взрастил с большим трудом?
Как можешь проявить ко мне сердечность
Ты, чьи плоды, чей урожай — беспечность?
Больному посочувствует больной,
Когда болезнью болен с ним одной».
Во времена Абу-Али-Сино,
Что врачеваньем славился давно,
Почтенный горожанин ежечасно
От меланхолии страдал ужасно.
Кричал: «От жира лопнуть я готов,
Таких, как я, нет в деревнях коров!
У повара алмазов будет груда,
Коль сварит из меня мясное блюдо!
Скорее обезглавьте вы меня
И повару доставьте вы меня!»
Так он кричал, решив, что он — корова.
И разговора не желал иного.
Никто не мог несчастному помочь, —
Мычал он, как корова, день и ночь:
«Смотрите, становлюсь я все худее,
Друзья, прирежьте вы меня скорее!»
Что делать с ним? Во весь орет он рот,
Ни пищи, ни лекарства не берет.
Врачи, признавшись в собственном бессильи,
Абу-Али-Сино о нем спросили.
«Скажите так, — последовал ответ, —
Жди завтрашнего дня. К тебе чуть свет
Придет мясник, тебя зарежет с честью, —
Обрадуй сердце долгожданной вестью».
Свалилась у больного тяжесть с плеч,
Когда услышал радостную речь.
Абу-Али явился, и сурово
Спросил он у больного: «Где корова?»
Тут растянулся на полу больной,
Сказал: «Корова — я. Кончай со мной».
Связал безумца врач, окинул взглядом,
И нож о нож точа, уселся рядом,
И стал, изображая мясника,
Ощупывать и спину и бока.
«Не буду нынче резать, — молвил слово, —
Пока еще худа, тоща корова.
Пусть постоит в хлеву немного дней,
Без передышки есть давайте ей.
Когда она поправится, жирея,
Корову я прирежу, не жалея».
Развязан меланхолик был тотчас,
И пищи принесли ему запас.
Он получал от пищи наслажденье,
Лекарство принимал без рассужденья.
Толстея, как корова, полный сил,
Свои коровьи бредни он забыл.
Весенний сад
Перевод С. Липкина
1
Перед тобой — весенний сад вселенной,
Где каждый удивителен цветник,
Где несказанной прелестью блистают
И роза и цветущий базилик.
2
Свои творенья должен ты наполнить
Дыханием нетленных образцов,
А если в сердце вспыхнет вдохновенье,
Читай воспоминанья мудрецов.
3
Есть в имени твоем, о чаровница, — поток любви.
Письмо напишешь, — каждая страница — поток любви.
Горим, когда проходим мимо дома, где ты живешь,
А с крыши, из окон твоих струится — поток любви.
4
Не хвастай скромностью: она видна едва,
Как лапок муравья следы в ночную пору.
Пороки гордости не просто одолеть,
Иголкой легче нам сломать большую гору.
5
Все, что я знал, забыл до основанья:
Лишь о тебе мои воспоминанья.
Увы, я поглощен тобой всецело,
И только о тебе — мои познанья.
6
Во-первых, ты прощай своих друзей,
К их недостаткам полон снисхожденья,
А во-вторых, так поступай всегда,
Чтоб не пришлось потом просить прощенья.
7
Тебе из-за подачек ежедневных
Водить с богатым дружбу — не к лицу.
От скряги ты не жди благодеянья,
Как богу, не молись ты гордецу.
8
Ты, лжеученый, ты, чье сердце грязно,
Зачем меня бранил и унижал?
Душа — кинжал, а тело — это ножны.
Работают не ножны, а кинжал.
9
Всех ненавидящий, злонравный человек —
Игрушка только лишь в руках свирепой бури.
Ты стража не зови, чтоб взял его в тюрьму,
Он больше, чем в тюрьме, в своей страдает шкуре.
10
Кто щедрым был, друзьям раздал богатство,
Он золото рассыпал к их ногам,
А все, что накопил проклятый скряга,
В наследство перешло к его врагам.
11