Ох, как же она сумела так хорошо понять его? Как научилась класть слова с такой же точностью, как лезвия ножей? Билл понял: сопротивляться сейчас — все равно что отрицать несущуюся навстречу землю, падая с дерева. У Летти получилось. Она поставила финальную точку плана.
Билл посмотрел на Фиркина. Старый друг. Который, наверное, давно уже не друг. Но если вернуть магию тех давних летних вечеров, мечтаний и смеха… А может, к Фиркину вернется хоть часть того, кем он был?
В конце концов Билл кивнул. И улыбнулся.
— Что же, если уж все участвуют в предприятии… — задумчиво выговорила Чуда.
На нее никто не обратил внимания.
Вдруг Фиркин сел, дико уставился на компаньонов, затем ткнул пальцем в Балура.
— Слышь, подстрекать деревенских — оно по мне. Я весь подстрекаю, всем и вся. Так вот.
С тем он снова рухнул на пол и захрапел.
8. Утро, завтрак и потрясения
Чуде снился сон: что-то про кота, научные статьи и про дракона, рассказывающего о скверной успеваемости семейства кошачьих. Чуда же все повторяла и коту, и дракону, что дом горит и нужно срочно выбираться наружу. Но дракон утверждал, что он главный эксперт по горючим веществам, а она несет чушь. Кот все твердил о том, что разные и конфликтующие модели вселенной объединились в его теории кошачьих струн. А тем временем пламя разгоралось — и становилось все жарче.
Чуда проснулась, облитая потом. Свет пронизывал кроны деревьев, заливал вход в пещеру, едкой жижей сочился в глаза. Чуда откатилась в сторону, застонала, моргая. В голове — сплошная вата. Смутно вспомнилась фляжка Балура. Нет сомнений, в ней — некая зловещая форма жидкого огня.
Зажмурившись, Чуда прокляла себя. Не следовало ничего пить! Роковая ошибка. От алкоголя слабеет самоконтроль, а терять его нельзя. Еще раз — ни в коем случае.
Но она же так радовалась! Чуда помнила: ощущение было, словно пригласили на удивительный праздник.
Но отчего она так радовалась?
Она решила произвести эксперимент и снова открыть глаза. Гипотеза, утверждавшая, что если отвернуться от входа в пещеру, то интенсивность и спектр падающего на глаза света станут более переносимыми, — оправдалась странным образом. А именно образом Фиркина, сидевшего нагишом на корточках в трех шагах от Чуды и оживленно подтиравшегося сосновой шишкой.
— Забочусь о гадопаразитах, — сообщил он со счастливой улыбкой.
Улыбка обнаружила гораздо меньше зубов, чем пристало человеку.
Чуда закрыла глаза снова. Очень быстро.
— Проще позволить ему, — смущенно отозвался Билл. — Иначе он обязательно сделает то же самое, но уже на людях.
Чуде было наплевать, на людях произойдет непотребство или нет. Но у самого ее носа заниматься подобным вовсе не стоило.
Она усилием воли отогнала нехорошую мысль, глубоко и спокойно задышала, повторила про себя мантру: «Будь поверхностью озера. Будь отсутствием ветра».
Она медленно проделала упражнения, которым ее научила жрица Ноллы, богини мудрости. Чуда отыскала внутренний центр покоя и, окутанная безмятежной душевной тишиной, сложила запомнившиеся частички прошлого вечера воедино. Билл. Летти. Фиркин. Балур, аналез. Все сложилось и встало на места: ночь, план. И дракон.
Поверхность озера всколыхнулась, забурлила — и взорвалась.
Чуда вздрогнула.
Дракон!
Его можно увидеть. Потрогать. Потыкать, проверить, измерить. Оценить текстуру каждой чешуйки, определить, как двигается каждый сустав. Каждая мелочь — это статья, которую она, Чуда, сможет опубликовать. Острота и расположение когтей. Содержимое помета. Ширина бедер.
Дыхание Чуды ускорилось. Сердце выстукивало шальной синкопированный ритм в такт мощному ударнику похмелья. Дракон. Она увидит дракона.
Нет. Будь поверхностью озера. Будь отсутствием ветра. Отсутствием звука. Лакуной среди мира.
Нет. К Рыгу в мошонку лакуну среди мира.
Чуда увидит дракона.
Гребаного дракона!
Чуда отчаянно сражалась с собой, пытаясь успокоиться. Она понимала, что будет, если не справится. Но ведь из-за драконов она и приехала в Кондорру. Чудесная долина, почти целиком отрезанная от остальной Аварры, если не считать нескольких прибыльных торговых путей. И — полная драконов, явившихся из легендарной истории. Во всем мире они остались только здесь, на крайнем юго-востоке, на обрывке земли, огороженном низкими горами. Драконы не суются за пределы своих владений. Ждут, пока она, Чуда, явится и выведает все их секреты.
«Спокойствие! — потребовала она от себя. — Будь отстраненной. Академичной. Если не можешь взглянуть отстраненно, лучше не глядеть вообще. Уйти прочь».
Она едва не рассмеялась. Уйти прочь, надо же!
«Нужно уйти, — не отступал спокойный голос рассудка. — Ты долго сражалась и добивалась цели. Нельзя просто так выбрасывать достигнутое».
Она медленно встала, двигаясь с точностью и грацией танцовщицы и ощущая на себе взгляд аналеза. Вот уж от кого хочется убраться подальше. Он страшнее зловония мертвых гоблинов. А те уже начали подгнивать, жужжание множества мух слилось в сплошной гул.
Чуда пошла к дневному свету. Шлось плохо. После ночи на каменном полу суставы одеревенели.
«Обдумай, — повторила она себе, — будь рациональной».
Прежде всего, вчерашний план — предприятие целиком уголовное. Подобного она не ожидала. Она знала, что драконы в Кондорре играют некую социальную роль, но чтобы правили как бароны? Наверное, по пути из Тамантии в Кондорру доводилось слышать и об этом, но слухам о драконах несть числа. В них драконы представали и богами, и могучими владыками, и хищниками, и просто сказками, и скотиной вроде коров, и боевыми животными. А одна женщина громко и продолжительно настаивала, что все драконы — ее любовники, испытывающие странные пристрастия к козьему молоку. Выжимать правду из таких историй — все равно что вытягивать наугад книгу из тамантийской библиотеки в надежде получить нужную. Единственный надежный источник сведений о положении в Кондорре — это регулярно торгующие с ней купеческие гильдии. Но они и их многочисленная стража очень ясно дали понять: у них нет времени на бродячих ученых.
В результате Чуда помогает ворам и бандитам придумывать план ограбления дракона. И намеревается целиком отдаться преступлению. А ведь решила посвятить жизнь науке и спокойным молитвам Нолле.
Да пусть оно летит ко всему Пантеону! Она ведь сможет почесать сонному дракону брюхо и увидеть, как он хихикает во сне! Да сама Нолла — богиня мудрости, знания, интуиции, науки — отдала бы правую грудь за такую возможность!
Вызванная воображением поверхность озера дрожала и колебалась. Чуда медленно выдохнула и вышла наружу, позволила солнцу согреть болящее тело.
Но ведь план очень опасен — не только для нее и компаньонов, но и для всех людей, кому она, Чуда, решила дать микстуру огненного корня.
Боги, поверить невозможно, что и правду пообещала такое. Сколько же она вчера выпила?
Но ведь она может дать фермерам микстуру. И вправду может…
Летти пообещала сохранить им жизнь. Насколько возможно, конечно. Но даже это зыбкое обещание не распространяется на охранников Мантракса. Они-то останутся на совести Чуды. Причем все. Балур сказал, что хочет убить их. Само собой. Такой уж обычай у его народа. Она читала про аналезов: суровый народ на суровой земле, отчаянно выскребающий жизнь среди скал и песка Аналезианской пустыни. Живущие там убивают за каждый глоток воздуха, убивают потенциальную пищу, друг друга, всех — пока не убьют их самих.
Нет, лучше держаться подальше от подобного насилия.
Но получится ли?
Ведь стражники дракона — негодяи. И драконы — негодяи. Правда, рептилий можно извинить: они ведь не люди. У драконов свои потребности и обычаи, не всегда совместимые с человеческими. Так уж оно в тавматобиологии. Но стража… они все добровольно сделались ворами и убийцами. Разве они не заслужили смерти?
Возможно. Но только не от ее руки. В этом она поклялась. Нерушимо.
Но от ее воли… нет. Нельзя взваливать на свои плечи вину за их смерть.
Однако — почесать, погладить брюхо дракону!
Чуда сжала и расслабила кулаки, затем занялась гимнастикой, предписанной ритуалом. Каждое упражнение нацелено на то, чтобы теснее сблизить тело и разум. Каждое — успокаивает внутреннее озеро. Каждое — гасит волнующий его ветер. Каждое — совершенствует спокойствие.
— Мать моя! Что это, во имя черного глаза Лола, такое?!
Грубость вырвала Чуду из совершенной душевно-телесной гармонии и швырнула наземь. Душа звучно плюхнулась в грязь. В паре шагов стояла Летти и показывала пальцем на фургон.
— Это моя повозка, — ответила Чуда, потому что это и в самом деле была ее повозка.
Кажется, Летти ответ не удовлетворил.
— Боги святые, а как она сюда попала?
Увы, поверхность озера потеряла спокойствие. Кажется, приближался шторм.
— Я приехала на ней вчера вечером, — сообщила Чуда, чувствуя солнечное тепло на правой щеке.
— Так где, во имя Пантеона, твоя лошадь? Где трижды клятая оглобля для нее? Где упряжь? Где гребаные поводья?
Он здесь, жар ее сна. И жар солнца. Жар огня — сгущающийся, собирающийся в ладонях, кончиках пальцев.
Чуда медленно выдохнула, сжала кулаки, надеясь, что наемница не заметила струек дыма, сочащихся между пальцев.
— Это тавматургическая повозка, — выговорила Чуда спокойно и размеренно. — Ее двигает тавматургический двигатель.
— То есть вон та штука в середине, выглядящая отпрыском духовки, отдавшейся спьяну набору алхимической параферналии?
— Да, — ответила Чуда, стараясь давать простые ответы и сохранять внешнее спокойствие.
Главное — имитировать то, чем хочешь быть.
За спиной послышались шаги. Летти скосила глаза, и ее лицо скривилось от омерзения. Наверное, Фиркин так и не пополнил свой утренний костюм.
Но Летти это не отвлекло.
— А что случилось с гребаной клятвой больше не колдовать? — прошипела она.