На столе перед кумовьями стояли чарки и кувшин с красным вином. Мальчонка-дьячок, 12 лет от роду, принёс сырную доску с ломтиками козьего сыра и чёрного хлеба.
— Благодарствую, Данилка! — поблагодарил его священник. — Возьми продуктов, как обычно, и иди домой с богом, а то мамка твоя волноваться будет.
Дьячок поклонился, и бесшумно исчез. При церкви он кормился третий год — был и звонарём, и певчим, и алтарником: помогал батюшке облачаться, разжигал древесный уголь в кадиле, мыл чаши для причастия, убирался в 29 алтаре, и не только. Поэтому знал здесь каждый камешек, и мог неожиданно появляться в самых разных её местах.
— Я бы… — сказал захмелевший мельник, положив на стол натренированные переноской мешков с мукой руки, сжатые в кулаки, — Вот этими бы руками, иродов… За Ваську, плямяша моего, упокой Господь его душу…
По его широкому, некрасивому лицу покатилась слеза.
— Не дело о мести мечтать, — сокрушённо покачал головой священник. — Погубит тебя это. Твоё призвание — людей хлебом кормить. А тех, кто казаков наших жизни лишил, Господь сам накажет.
— Это же надо… — словно не слыша собеседника, рассуждал мельник, — Поубивали и бросили, чтобы мы на татар подумали. Из-за жары даже не попрощались как по-христиански положено… Как магометан пришлось хоронить — в этот же день. Я же утром ещё с ним разговаривал… День ещё не кончился, а он в землю уж зарыт.
— Да, тяжёлый день был, — сказал поп, поднимая чарку. — Длинный день. Помянем убиенных вновь представленных рабов Божьих!
Выпив, он взял с доски кусочек сыра, отправил его в рот и стал жевать.
Взяв приготовленную сумку с продуктами, дьячок вышел через центральный вход и прикрыл двери. Боковым зрением он заметил, как кто-то мелькнул за деревьями справа. Не подавая вида, Данилка прошёл по дорожке и словно растворился в темноте. Идти домой он теперь не торопился, теперь его одолевало любопытство.
— Казаки гуторят… — жуя, сказал поп, — Запорожцы наших убили. И богатства при них много было — полные подводы золота в бочонках. Из-за него и убили. А куда ушли — не известно. В ночь-то не будешь их искать!
— Так и было, — подтвердил мельник. — Мне младшой Лобан рассказал. Он же Василия нашёл. Говорит, как стали покойников сносить до кучи, тут Васька в себя и пришёл… Совсем на короткое время. Только успел это сказать, и сразу почил.
— Так бывает, — кивнул священник. — Люди часто облегчение чувствуют перед тем, как к Господу отойти.
Посидев ещё с четверть часа, кумовья решили расходиться по домам.
— Ехать пора, — сказал, поднимаясь из-за стола, мельник. — Мне ещё мышей потравить нужно. Что-то много их этим летом, зерно портят не меньше, чем осенью.
Священник взял со стола свечу в стакане с рисом, остальные задул.
Немного пошатываясь, оба "бугра" поднялись по каменным ступенькам, и вышли на улицу через боковую дверь церкви, которую поп тут же замкнул. Запряжённая в телегу рыжая лошадь фыркнула, учуяв хозяина.
— Вези домой! — приказал ей мельник, тяжело завалившись в подводу.
Лошадь неторопливо пошла вперёд.
— Бывай, кум! — попрощался поп.
— Бывай! — сонно ответил мельник.
Священник зашёл через центральный вход в церковь. Лампады освещали лишь маленькие островки большого помещения, но проникавший сквозь окна лунный свет позволял видеть настолько, чтобы убедиться, что всё в порядке. Да иначе и быть не могло — из местных казаков с плохими помыслами в церковь никто не полезет, хоть настежь дверь оставляй, а чужаки здесь не ходят.
— Данилка, ты ушёл? — спросил он на всякий случай, чтобы не запереть на ночь мальца в храме.
Эхо гулко отдалось в высоких сводах. Никто не ответил. Священник развернулся и направился к выходу. Неожиданно в проёме главных ворот храма возникли две фигуры, несущие что-то тяжёлое и длинное.
— Здравствуйте, святой отец! — поприветствовал идущий впереди (это был Игнат Сирко).
— Я не святой! Я всего лишь священник. Отцом Арсением называйте.
Нежданные гости подошли, сняли с плеч сделанные из бурки на оглоблях носилки, в которых лежал раненый. Неестественно жёлтый цвет его лица был заметен даже при слабом освещении.
— Здравствуйте, батюшка! — поприветствовал второй (это был Болячий).
— Здравствуйте, путники! Кто вы? Что ищите здесь ночью?
— Помощь нам нужна, — сказал тот, что здоровался первым. — Татары товарища нашего ранили. С божьей помощью нам уйти от них удалось.
— Я лечу душу, а не тело. — ответил отец Арсений. — Товарищу вашему лекарства нужны. Видели, сейчас от храма подвода отъехала?
"Ждали, пока один останусь, — догадался он. — Наверняка не все зашли, кто-то с конями остался".
— Видели, — признался Игнат.
— Вот и скачите за ней! Вы ведь на конях? В той телеге мельник, он рядом с мельницей живёт, вы её издаля увидите. Объясните ему, что к чему, скажете, что я прислал. У него и лекарства есть, и материал для перевязки.
— Мы заплатить можем, — сказал Болячий. — Гроши есть.
— С мельником сами договаривайтесь, а мне от вас ничего не надо.
Кладите раненого на солею[23], я ему святой водой рану обмою. Только мне помочь нужно будет — свечи подержать. Есть с вами ещё кто, чтоб за мельником послать, пока он спать не лёг? А то не добудитесь потом его.
Запорожцы переглянулись.
— Сейчас отправим, — сказал Сирко.
Они уложили Неваляху в указанное священником место, и Игнат вышел на улицу.
Перебейнос и Кацупей догнали мельника у самого дома.
— Пойдёмте на мельницу, сейчас я всё приготовлю, — сказал мельник, выслушав гостей.
Сон его как рукой сняло. "Сами нашлись", — понял он.
Привязав коней к металлическим кольцам на бревенчатой стене мельницы, гости прошли за хозяином внутрь. На второй ярус вела крутая узкая лестница, такая же белёсая от въевшейся в дерево мучной пыли, как и всё остальное вокруг.
— Поднимайтесь, я сейчас! — сказал мельник.
Казаки поднялись наверх. Здесь располагались каменные жернова и деревянный бункер для засыпки зерна. Когда мельница работала, готовая мука от жерновов ссыпалась по лотку в ларь на первый этаж. Но сейчас огромное маховое колесо, соединённое с наружными крыльями, было застопорено и все механизмы мельницы находились в покое. Лишь тихое постукивание снаружи нарушало тишину внутри мельницы — то ли толстая верёвка болталась на ветру и билась о стену, то ли ещё что. У стены располагался небольшой сундук, видимо служивший хозяину столом — на нем стояли две большие глиняные кружки, а по бокам были два крепких табурета. Казаки сели на них и устало привалились спинами к стене.
Мельник тем временем обошёл мучной ларь, открыл находившуюся за ним дверцу в подпол, и достал оттуда оплетённую лозой бутыль с вином, закрытую пробкой. Затем взял с пола стоявший в дальнем углу глиняный горшок с крышкой, в котором была приготовленная для мышей отрава, и высыпал содержимое в вино. Взболтнув бутыль несколько раз, он поднялся к гостям.
— Вот, испейте пока вина с дороги! Съестного здесь я не держу, и без того мыши одолевают.
Мельник открыл бутыль и наполнил кружки.
— Благодарствуем, хозяин! — ответил за двоих Кацупей. — Нам бы с собой ещё продуктов.
— А сколько вас?
— С раненым пятеро выходит.
— Хорошо, — кивнул мельник. — Ждите здесь! Пейте пока.
Оставив гостям бутыль, он вышел из мельницы, тихо закрыл дверь и запер её на амбарный кованый замок.
— Поделом вам! — прошептал, пряча ключ в карман.
Заехав на подводе в свой двор, мельник распрягать лошадь не стал, а быстро прошёл в дом, взял ружьё и забросил его на ремне за спину, сунул за пояс 2 пистолета, нацепил саблю. Давно он не брал столько оружия сразу. Вообще давно оружия в руках не держал. Но, как у любого казака, в доме его было достаточно.
— Куда ты? — спросила из спальни разбуженная шорохом жена. — Никак война?
— Спи, дура, не каркай! Дела у меня, скоро вернусь.
Выйдя во двор, мельник вывел из стойла верхового коня, оседлал его и поскакал в сторону церкви. По пути свернул к дому сына — тот месяц назад женился, и жил отдельно, в недавно выстроенном доме.
— Что случилось? — спросил сын, отперев дверь.
Он стоял в чём мать родила, но с пистолетом в руке.
— Бери оружие, и поехали со мной! — ответил отец. — Хозяйке своей скажи, чтоб никому не болтала, что тебя ночью дома не было. К утру вернёмся.
Через несколько минут в сторону церкви скакали уже два вооружённых до зубов всадника — отец и сын.
Дмитро Неваляха в мир иной отошёл тихо и быстро, словно только и ждал, пока его положат у алтаря. Отец Арсений даже святой водой окропить его не успел. Поставил на пол приготовленную чашу, и закрыл покойному глаза.
— Нужно отпеть его, — сказал священник.
— Не нужно! — отрешённо ответил Болячий, глядя на труп товарища. — Ему ещё вместе с другими нашими братьями добро казацкое охранять предстоит. Такой заговор 200 лет действует.
— Грех это — заговоры!
— А казакам казаков из-за золота не грех убивать? — словно очнувшись, вскипел Болячий.
— И убивать — грех.
— Перестань! — одёрнул друга Игнат. — Батюшка тут не причём, он нам помогает. Пусть отпевает, не повезём же мы Неваляху к остальным хоронить. Отец Арсений приступил к отпеванию, казаки молча наблюдали.
— Давай пока вынесем тело, на улице наших подождём?! — предложил Игнат, когда обряд был закончен. — Что-то долго их нет.
Они подняли носилки и понесли к выходу.
Мельник и его сын с пистолетами в руках распахнули не плотно прикрытые двери церкви.
— Не дёргайтесь! — крикнул мельник. — А то…
Окончить фразу он не успел — реакция запорожцев была мгновенной: бросив носилки, те выхватили пистолеты.
— Бах! Гух-хх-х! — грянули выстрелы одновременно с двух сторон, усиленные эхом.
Вспышки выстрелов на мгновение озарили внутреннее убранство храма.
Отец Арсений, оставшийся позади запорожцев, в глубине церкви, от неожиданности упал на пол, перевернув чашу со святой водой.