Золото Севера
ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
— Вы забрались к нам на край света, чтобы все узнать о золоте? — Салат Михайлович Абаев, главный геолог районного геологоразведочного управления, показывает мне тяжелый самородок золота. — Тогда вам придется как следует испробовать нашей геологической каши, — продолжает он. — И не только геологической. Много людей разных профессий «делают» золото. Но первая каша у тех, кто составляет геологическую карту, вторая — у поисковиков, которые заняты поиском золота, третья — у разведчиков: они определяют, каковы размеры уже открытого месторождения.
А потом вам надо поесть из котелка вместе с летчиками, работающими с нами, спасающими нас в беде, посидите у костра с бульдозеристами, которые в таежных дебрях пробивают первые взлетно-посадочные полосы.
Сколько получается? — Салат Михайлович посмотрел на загнутые пальцы. — Пять! А шестое — прииск, промышленная добыча «высокого металла», как с почтением говорили о золоте наши предки. Но и это еще не все, попутно вас угостят еще двумя-тремя кашами, тоже имеющими отношение к золоту. Одним словом, получится как в сказке «Гуси-лебеди». Помните: сестрица, искавшая братца, пробовала у яблони яблоко, у речки испила водицы, у печки скушала пирожок. Итак, начинайте по порядку — летите к тем, кто делает карту. Вам повезло: у нас в этом сезоне как раз работает такая партия. Вот вам письмо начальнику партии Кочевой. В добрый путь!
И я отправился за первой геологической кашей.
ВОТ КАКОЙ ОН, ОМОЛОН!
Половодье ревет, руша берега, засасывая лиственницы, путая птицу и зверя. Вниз по Омолону плывут три лодки. Зеленовато-бурые, как и вода в реке, они то мчатся по самой стремнине, то сворачивают в боковые протоки, столь же бурные. Когда впереди показывается завал из наносника или мель, над речной ширью перекатывается:
— Эге-ге-ей! Палу-ун-дра-а!
Это кричит, сложив руки рупором, Семен Пальченко — жилистый, давно небритый мужчина в старой зимней шапке, брезентовой робе, под которой видны ватник, а под ним — тельняшка. Он поворачивает свою лодку вправо и машет рукой плывущим следом:
— Держи право, орясины, а то костей не соберете.
Моторы лодок надрываются, кто-то помогает им веслами. Лодки с трудом забирают вправо, и вскоре мимо них проносится грозный завал, выставивший стволы лиственниц, будто орудия.
— Ну и глаз у тебя, Семен! Черт те откуда заметил. Я бы только в бинокль рассмотрел завал, — раздается на лодке.
Семен с достоинством молчит, не сводит глаз с задних лодок — верно ли идут?
На трех лодках плывет геологическая партия.
Корма первой лодки осела под тяжестью груза, покрытого брезентом и перевязанного веревками. На носу сидят геолог Степан Донатыч Сухов и рабочий Семен Пальченко. А возле мотора — широкогрудый крепыш Слава Горин. Слава закончил месяц назад девятый класс и на время каникул поехал в тайгу. Он зачислен мотористом — хорошо знает мотор, изучив его во время школьных походов. И еще неофициально он именуется «адмиралом омолонской флотилии». Во второй моторке и буксирной плоскодонке — начальник партии Ираида Александровна Кочева, коллектор Владик Ловинкин и Юра Кущенко, тоже девятиклассник, друг Славы. Собственно, Юру взяли в партию по просьбе Славы: «Мы еще никогда не разлучались». Худощавый, с длинной шеей, Юра походил на птицу, особенно когда он, вертя головой по сторонам, всем своим видом хотел сказать тайге: «Я буду открывать новые земли». Есть и еще один пассажир на моторке — шустрый, лохматый и симпатичный пес Рыжик, спутник коллектора Владика во всех экспедициях.
Когда Ираида знакомилась со Славой Гориным и Юрой Кущенко, последний выпалил:
— Юрка.
— Юрка — это от слова юркий? Очень похоже на тебя.
Хотя флотилия имеет и начальника, и адмирала, однако сейчас командует всеми Семен Пальченко. Он уже был на Омолоне, знает реку. И Семен действительно ведет лодки с редким умением. Над рекой то и дело гремит его хриплый, навеки застуженный голос:
— Палундра!
Впереди показались острова — их было много, они разрезали реку на густую сеть проток. Перед входом в эту таежную Венецию мотор передовой лодки закашлял и заглох. Семен привернул к берегу, заваленному упавшими лиственницами. Кричит:
— Поищите причал чуть ниже и ждите меня!
— Хорошо. В случае чего — стреляйте! — отвечает Кочева.
Вторая моторка и плоскодонка уходят вперед. Вскоре показывается пологий чистый берег. Можно причалить. Но тут моторка о что-то сильно ударилась, все падают. Скрытый в воде предательский топляк! Лодку сильно повернуло, на какое-то мгновение она стала поперек течения (Юра успел отцепить свою плоскодонку) и перевернулась.
…На берег выбрались мокрые, злые, продрогшие. С одежды лилась вода; грузы, которые удалось спасти, тоже были мокрые и валялись в невообразимом беспорядке.
— Надо же такому случиться почти в самом начале! — воскликнул Юра, выливая воду из сапог.
Владик Ловинкин стащил с себя синий свитер, выкрутил, повесил на ветке. Возле Владика суетливо вертелся Рыжик — волнение людей передалось и ему. Ираида Александровна Кочева отряхивала мокрые волосы.
— Юркий! — обратилась она к Кущенко. — Аварийную коробку спичек не подмочил? Разжигай костер. Но сперва помоги мне расстелить брезент, будем сушить концентраты… А ты, Владик, разбавь спирт, дай всем по глотку — нужно согреться.
Коллектор Владик Ловинкин зачерпнул кружкой из реки, долил спирта.
Донесся стрекот мотора. Слева из-за ближнего островка появились Пальченко, Сухов и Горин.
Причалив, молча выпрыгнули, закрепили лодку. Сухов опустился на землю, не проронив ни слова. Семен окинул взглядом разбросанные жалкие остатки снаряжения и вдруг закричал:
— Орясины! — Затем у Семена вырвалось крепкое ругательство, но в то же мгновение Слава закрыл ему рот рукой. — Из-за женского персоналу? Проворный ты, малец. Уважаю таких, — и, показав на перевернувшуюся лодку, повысил голос: — Куда смотрели?
— Топляк, — сказал Владик. — И зря не ори.
От топляка не спас бы и опыт Семена. Топляк не разглядеть в глиняно-мутной воде да еще при такой скорости.
— Ну, дай и мне глотнуть. — Семен протянул руку за кружкой со спиртом. — С горя.
Что и говорить, беда была серьезной, все были очень огорчены. После беспорядочной суеты, криков понемногу успокоились и теперь уже сосредоточенно занимались делом, сушили возле костра одежду, промокшие продукты, спички. Больше всех была расстроена Ираида Александровна: ведь она начальник партии! (И зачем я согласилась возглавить водную партию, да еще впервые?! Вот теперь и получай.)
— Ну, что ж, давайте подсчитаем потери, — сказала Ираида Александровна.
— Вьючный ящик утонул, а ведь в нем были диметилфталат, наше спасение от комаров, — произнес Юра.
— Неужели?! — воскликнула Кочева. Она очень страдала от комаров, они были страшней любых лишений.
— Впрок не идет нечестным путем добытое, — попробовал шутить Владик, намекая на то, что часть диметилфталата была получена сверх нормы.
Шутки не получилось. Никто не улыбнулся. Итог был печален. На дне Омолона вся соль, почти весь сахар, мешок муки, половина патронов, запасные винты к моторам.
В первые секунды, когда лодка перевернулась, Кочева действовала, как автомат: спасать, спасать, спасать! А теперь, растерянно осматривая вырванное у воды, она испугалась: как много утонуло! Кочева сдавила ладонями щеки и едва не воскликнула вслух: «Что же мы теперь будем делать?» Но она тут же выругала себя: «Дура! Не распускайся. Если ты раскиснешь, то чего же ждать от остальных?!»
Сухов что-то рассматривал в своей карте.
— Авария постигла нас у ручья Оленьего.
— Степан Донатыч, это установить можно было бы и позднее, — сердито ответила. Кочева, — Не сидите, как наблюдатель ООН, помогите развязать мешок.
— Ведь возле вас вон как стараются омолонские близнецы, — так Сухов называл Славу и Юру.
Спокойствие Сухова злило Кочеву. Лучше ворчал бы. Она ненавидела его в такие минуты.
Степан Донатыч все же взял у Кочевой мешок, развязал. Посмотрел на промокшие концентраты, высыпанные на брезент, сказал:
— Бурундуково дело. Раскисший концентрат уже не еда.
— А что такое «бурундуково дело»? — спросил Юра.
— Бурундук делает запас на зиму, а другой зверь, посильнее, выпотрошит склад орехов и съест. Выходит, зря трудился бурундук.
Кочевой сейчас припомнилось, как Слава Горин и Юра Кущенко просили взять их на лето в тайгу. Чуть ли не со слезами в глазах умоляли: «Возьмите, хотим в поход с геологами!» Слава, тряхнув светлым чубом, выпятил грудь: «Я сильный, рекордсмен школы по лыжам! И еще — я хочу быть геологом. И за Юрку ручаюсь — он хоть и невидный по фигуре, но тоже крепкий. С него даже зимой загар не сходит».
— А ты, Юра, тоже хочешь стать геологом? — спросила Кочева.
— Еще не знаю, — честно сознался тот. И вдруг его карие глаза загорелись: — Я люблю путешествия, всякие приключения, у геологов они часто случаются.
Ираида Александровна глянула на Юру; он высыпал на брезент пшенный концентрат, приговаривая: «Полная перепутаница».
— Вот тебе, Юркий, и приключение, которого ты так жаждал. Как видишь, романтика — вещь трудная.
Юра ничего не ответил, он и в самом деле был обескуражен: прочитать в книге — одно, а самому оказаться участником — совсем другое.
Слава подошел с гребным винтом в руках.
— Задели за корягу. Но ничего — винт еще послужит нам. Можем плыть дальше.
— Вот, значит, какой он, Омолон! — сказал Владик. — Было у нас все для нормальной жизни в необитаемом крае, и на тебе — нет половины! А сколько мы проплыли! Всего километров шестьдесят. Видно, как ни снаряжай сюда людей, а Омолон может их в один миг раздеть-разуть.
Владик был прав: Омолон — река своенравная, опасная, и никто никогда не предугадает, какие неприятности можно от нее ожидать. Да и весь Чукотский Север таков — суровый, необжитый, единственный в нашей стране край, на карте которого еще сохранились белые пятна. Но даже и там, где белых пятен уже нет, — все равно нужно еще много усилий, чтобы полнее изучить, использовать богатства. Для этого и отправились сюда геологи.