Сухов опустил листок на стол и, взглянув куда-то вдаль, мечтательно произнес:
— Эх, а вдруг в нашем районе окажется золото?! Или уголь, или олово, или что-нибудь другое полезное. Вот здорово будет!
Степан и Жора отправились в путь с Дикой-белой и Дикой-рыжей.
Взяли на месяц продуктов, захватили компасы, геологические молотки, палатку, спальные мешки, пикетажные книжки, карандаши и белый лист карты, на котором, кроме Омолона с притоками и градусной сетки, ничего не было. Они должны «вдохнуть жизнь» в этот белый лист бумаги.
Тщательно изучили каждое ущелье, каждый распадок, не пропустили ни обрывов, ни рвов, ни береговых обнажений.
Работу закончили за месяц.
— Окончен труд, завещанный от бога, — с удовлетворением процитировал Степан.
Пора идти навстречу отряду Кочевой. Заранее было условлено, что Сухов отправится вдоль Карбасчана — правого притока Омолона — и первого июля встретится с Кочевой там, где Карбасчан впадает в Омолон.
РВАНЫЕ САПОГИ, ЯГОДЫ, ГЛУХАРИ
Группа Кочевой прибыла к устью Карбасчана 29 июня. Можно было день-два отдохнуть: в последнее время ходили в особенно далекие и утомительные маршруты:
— Отдыхаем, чистимся, моемся, ремонтируемся, любуемся природой, — объявила Ираида Александровна.
У каждого появились самые неотложные хозяйственные заботы. Владик занялся сапожным дедом: его сапоги после болот, камней и гальки нуждались в серьезной починке. Будь это на базе, Владик просто выбросил бы развалившуюся обувь и получил бы у завхоза новую, но до базы еще далеко, и поэтому хочешь не хочешь, а сапожничай. Он сел на пень и сосредоточенно начал починку. За его работой наблюдал Слава, потом скрылся в палатке и вернулся с новыми сапогами (запасную пару Славе подарила школа).
— Возьми мои. В твоих даже после починки и полкилометра не пройдешь.
Владик решительно отводит рукой этот бесценный дар (новые сапоги в тайге — им действительно цены нет!).
Слава берет сапоги Владика, просовывает пальцы в дыры и… сапоги вовсе разваливаются.
— Вечная память, честно послужили. Не упирайся, бери мои.
— Спасибо. Но с условием, если в маршрут пойдешь ты, будешь их надевать.
Неутомимые, никогда не сидевшие без дела Слава Горин и Владик Ловинкин начали сооружать походную баню — поставили на галечнике палатку, втащили в нее резиновую лодку: наполненная водой, она с успехом заменяла ванну. Поставили на камни котел — это была бочка из-под бензина, предварительно выжаренная.
И когда нагрелась мягкая ручьевая вода, Слава сделал из большого куска тополевой коры рупор и крикнул:
— Банный сезон открыт!
Владик успевал всюду: и строил, и чинил, и чаще других был «дежурным по котлу». Неизменным помощником коллектора был Слава. Он твердо решил овладеть кулинарным искусством после того, как дважды пытался испечь блины, но вместо блинов получалась какая-то каша. И еще Славе не везло в охоте: его ружье всегда било мимо цели..
Однажды Слава пошел собирать смородину на суп. Да, на суп: кислая заправка из ягод — голубики, смородины — с успехом заменяла овощи. Ягоды выжимали через марлю, сок выливали в суп, где, по обыкновению, были мясные консервы и сухой картофель. Мясо и картофель Владик называл «капитальными вложениями».
— Если суп без капвложений, то я могу десять раз обедать, — говорил Владик.
Слава взял мелкокалиберное ружье — «малопульку», ведерко и двинулся в заросли. Ходил долго, но принес ягод мало: на донышке.
— Небогато, — сказал Владик, дежуривший по кухне. — Что ж пропадал столько?
— С глухарем возился, — вот что.
— Убил?
— Убьешь его, как же!
Все удивлялись, что Слава такой никудышный охотник. И Кочева тоже сперва удивлялась, а потом разгадала, в чем дело: охотиться ему мешала… душа художника. В зарослях Слава любовался кустарником, увидит птицу — замрет и рассматривает ее, пока она не улетит, а то часами сидит на берегу и смотрит не насмотрится на то, как «играют» волны.
— Славочка, тебе охотиться не с ружьем, а с фотоаппаратом, — сказала Кочева. — Я сама такая. И даже коллекционирую — не смейся — рассветы. Возле реки. В сопках. Перед грозой. После дождя. С птицами. Облаками. Безмолвные. С песней мотора «аннушки»… А вот закатов у меня нет: к вечеру устаешь, и уже не до закатов. Смотришь — и не видишь.
Ираида Александровна спохватилась: «Как же это я проговорилась про усталость! Начальник партии и вдруг устает. Заметил Славка? Кажется, не обратил внимания».
Охотой занимался по-прежнему Семен.
— Зверь здесь совсем непуганый, — говорил Семен Пальченко. — На что уж сохатый осторожен — за километр чует охотника, а с ним тоже странные дела случаются. Весной один сохатый даже под трактор попал… Дай-ка мне малопульку, может, я что-нибудь подстрелю.
Потерпев неудачу с глухарем, Слава больше не ходил охотиться — его смущали подшучивания товарищей. И он основательно занялся моторами: ведь проплыли уже около 350 километров, а предстоит еще больше. Целыми часами молча возился Слава возле лодок и подавал свой голос только тогда, когда его звали обедать или ужинать. Слава принадлежал к роду неразговорчивых.
Молчаливого и симпатичного парня все любили, кроме Семена: тот категорически отказывался ходить со Славой в маршрут: «Этот рыжеволосый мне не напарник — молчит как рыба». Семен чувствовал себя плохо, если не с кем было поговорить. Когда случалось ему и Славе ночевать в одной палатке, то они обменивались лишь немногими и всегда почти одними и теми же фразами.
— Палатка — это жилье и плевать на пол нельзя, — замечал Слава.
— Я, может, только затем и плюю, чтобы ты заговорил, — иначе ведь слова из тебя не вытянешь. Охотник!
Семен высокомерно относился к тем, кто плохо стрелял. Он до тонкостей знал повадки зверей и птиц, каждый день отправлялся «что-нибудь подстрелить» и никогда не возвращался с пустыми руками. Но Семен нередко входил в азарт и стрелял все, что увидит.
Так однажды он приволок уродливую и препротивную птицу, грязно-рыжую, бородатую, напоминающую сову.
— Ну, зачем ты эту уродину подстрелил? — спросил Владик.
— Это не уродина, а бородатая неясыть. Редкая птица.
— Охотник тоже как бородатая неясыть — один во всей партии ходит неряшливым, небритым, с бородой, как мочала.
После этого Семена стали называть Бородатой Неясытью.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА КАРБАСЧАНЕ?
…Ираида Александровна подошла к навесу, где сидели Владик и Слава, прислонилась к стволу лиственницы. Ловинкин приводил в порядок коллекцию образцов.
На коленях у него лежал журнал регистрации, а на земле — рюкзак с образцами, взятыми в последнем маршруте.
Владик работал как-то особенно старательно, умело. Движения у него были точные, уверенные. Да и сам Владик был ладным, крепким, ходил переваливаясь, его кавалерийские ноги твердо и цепко становились на уступы, обвалы, коряги, не соскальзывая, не оступаясь.
Можно было засмотреться, как он аккуратно макал кисточку в баночку с синей краской, выводил номер на каждом куске (все цифры у него получались округлыми), заносил этот номер в журнал и, завернув образец вместе с этикеткой в бумагу, находил ему точное место в ящике, словно выкладывал мозаику.
— Образцов в моей коллекции уже порядочно, а вот фауны маловато, — сказал Владик. — Самое же главное — Ауцеллы и Мегалодона еще нет. Добудем, правда?
— Почему до сих пор нет Сухова? — спросила Кочева. — Я начинаю беспокоиться: ведь уже второе июля. Правда, он может задержаться из-за дождей или туманов. Не выношу неопределенности — она злее комаров.
Слава Горин сказал:
— А что им туман — компас ведь есть! С компасом, по-моему, в любое время можно двигаться.
— Смотря где идти, — ответила Кочева. — Если по долине, направление которой ты знаешь, — можно. А по гряде, увалу или другому сложному пути даже самый опытный таежник в туман не пойдет: наверняка заблудишься.
Она рассказала о случае, который произошел на Большом Анюе в прошлом году. В партии, в которой находилась Кочева, были два молодых рабочих. На переходе их застиг туман. Они все же продолжали идти и не разобрали, где разветвляется хребет. Вместо того чтобы двигаться налево, к Анюю, пошли направо — в сторону Омолона.
На поиски отправились самолеты, оленьи упряжки. Пропавших обнаружили с самолета, в трехстах километрах от партии.
Кочева села на корягу, задумалась.
Что могло произойти с Суховым? Заблудился? Но он идет вдоль четкого ориентира — Карбасчана. Несчастный случай? Встреча с медведем? Так у него есть патроны на медведя. Заболел?
Да ну их, эти предположения! Еще беду накаркаешь… И все же мысли с Сухове и о рабочем (она не знала, кто пошел со Степаном Донатычем) ни на минуту не давали покоя Кочевой. Уже седьмое июля. Сухова все нет. Оставаться здесь — значит не хватит времени на все маршруты, будет сорвано задание. А это небывалое ЧП! Завтра же сняться с этого места? А Сухов? Как же поступить?
Ираида Александровна все-таки приняла решение: ждать до восьмого, а девятого («Верю в это число») плыть дальше, оставив Владика Ловинкина здесь на неделю. Если за это время Сухов не придет, Владик догоняет остальных, и все ищут Сухова.
…За первые два дня Сухов и Жора преодолели километров сорок. Сперва дорога была сносной и даже интересной. Подстрелили огневку, увидели ястребиную сову, стремительно гнавшуюся за какой-то птичкой. Ястребиная сова не боится солнечного света и охотится днем. Сова заинтересовала, но и огорчила:
— Эта птаха возле болот водится, — сказал Жора.
Действительно, вскоре начались болота. В сапогах забулькала вода, лошадь с трудом вытаскивала ноги из вязкой жижи. Приходилось продираться сквозь густые заросли карликовой березки, усыпанной мелкими круглыми листочками величиной с копейку. Эти кусты — березки (их зовут на Севере ерник) — покрыты жесткими наростами, до крови обдирающими кожу. Циля пыталась перепрыгивать через березки, но только ранила себя. Сладить с испуганным животным было очень трудно.