Неожиданно спрашивает:
— Бороду вы отращиваете, конечно, для таежной романтики?
— Говорят, комары меньше кусают.
— Познакомьтесь с моим коллегой, геологом партии. Степа! — позвала она.
К нам подошел обладатель двух фотоаппаратов.
— Сухов.
Не фотокорреспондент! У меня отлегло от сердца.
— Вы лучше оснащены, чем я, — два фотоаппарата, — говорю Сухову.
— Один. Второй — это механическая бритва.
— Ну, довольно разговоров, — говорит Кочева. — Нам с Жорой пора в маршрут, а остальных прошу к «столу». Слава, угости чайком. И извините, что я вас покидаю. Маршрут откладывать нельзя.
— Всех свистать на чайный пир! — кричит Слава.
И Владик в самом деле засвистел: он звал Рыжика. Собака не откликалась. Владик еще раз свистнул. Рыжик пролаял. Он стоял на берегу, уткнувшись носом в песок. На новый призыв Владика залаял еще раза два и опять — нос в песок, будто в нору. Так Рыжик спасал от комаров свое самое уязвимое место.
Владик взял собаку на руки, принес «к столу».
— Не визжи, ты же мужчина!
Пьем чай. У ног Владика сидит Рыжик. Тоже пьет чай. Владик макает сухарь в кружку и кладет в пасть Рыжику. Он тут же роняет сухарь (горячо!). Потом снова берет и с наслаждением грызет, рассыпая крошки.
Случайно я обратил внимание на Юру. Он пожирал глазами летчика. Потом сказал, обращаясь к Агееву:
— Мне бы полазить по самолету. Разрешите?
— Допьем чай и полазишь. Только чтоб ничего не отвинчивал!
Вскоре Агеев повел Юру и Славу к своей «аннушке».
Юра проворно взобрался внутрь, осмотрелся, хлопнул овода. Потом прошел к самой кабине. Два высоких пилотских кресла, циферблаты, стрелки, кнопки. Глаза загорелись. Юра, конечно, видел самолеты — они часто пролетали над его поселком, — а вот побывать внутри не приходилось. Поэтому он так жадно всматривался во все.
— Интересует? — раздался сзади голос Ивана.
— Ага! — выдохнул Юра. — Можно подержаться за рога?
— Рога? — рассмеялся Агеев. — Эх ты, оленевод! Это штурвал. Ну, садись.
Парень взобрался на высокое кожаное кресло второго пилота. Ноги поставил на педали. Потянулся к штурвалу, сжал его крепко, словно он мог вырваться из рук. Юре сейчас вспомнилось, как он несколько лет назад впервые сел на оленя и, боясь свалиться, ухватился за рога. И сейчас у него сердце так же колотилось от волнения.
— Ну, хватит, Юрка, а то еще улетишь! Потом гоняйся за тобою в небе.
А Юре и впрямь захотелось полететь. Нажать какую-нибудь кнопку и взвиться птицею над тайгою. Ему было сладостно и страшно. Никогда еще он не испытывал ничего подобного.
И вдруг у него прорвалось:
— Товарищ Иван Агеев, как бы разочек покататься с вами?
Иван улыбнулся.
— Покататься? Как на саночках?
— Ну, это, полетать!
Агеев подумал:
— Пожалуй, можно. Сейчас я полечу в соседнюю партию — аккумуляторы к рации отвезу, а потом буду возвращаться тем же путем обратно — вот и покатаешься. Постой, не пляши раньше времени. Получи сперва разрешение у начальника партии.
— У Кочевой? Но ведь она в маршруте! А что, если спросить разрешения у Сухова? И Славка тоже полетит.
— Не дури, Юрка, — сказал Слава. — Без Ираиды Александровны нельзя. Полетишь как-нибудь в другой раз. Не помрешь.
Лицо Юры стало таким, будто он разгрыз зеленую сливу. Отказаться? Нет, это сверх его сил!
Он пошел к Степану Донатычу.
— Будь я начальником партии, я, конечно, разрешил бы. Но… тут нужна Кочева.
— Так ее же нет!
— Нет. Тогда решай сам.
Юра отошел, столкнулся с Семеном.
— Лети! — сказал тот. — Да Кочева еще из маршрута не вернется, а ты уже будешь здесь. Дуй!
И Юрка, соврав Агееву, что получил разрешение, улетел. В воздухе он забыл обо всем на свете. Он сидел на свободном кресле второго пилота, рядом с Агеевым, сжимал штурвал и был наверху блаженства.
…Когда Кочева вернулась и узнала, что Юра улетел, что до сих пор не вернулся, она очень рассердилась. Потом злость сменилась беспокойством: прошло два дня, а об Агееве, о Юре — никаких известий. Лишь на третий день появилась «аннушка». Села на той же косе. Показался Юра.
— Вернулся, герой, — произнес Жора. — Сейчас тебе влетит.
Если б тут был Мыкола Карпович, он сказал бы: «Зараз будэ блыскавка».
Действительно, молния была. Влетело от Кочевой и Юре, и Агееву.
Юрка молча, виновато стоял, вертел в руках шлемофон (где-то достал старый), а Агеев, выждав, пока из Кочевой «выйдет пар», похлопал ее по плечу:
— Ну, всыпала нам и хватит. Отдохни. А то я к вам больше не буду летать. Между прочим, из Юрки может получиться летчик. Чувствую.
СЛАВА СПАСАЕТ КОЧЕВУ
Кочева снова и снова рассматривала карту.
«Сколько маршрутов сделали, — думала она, — а взаимоотношения нижнеюрских и верхнеюрских отложений до сих пор не выяснены. Как они лежат? Существовал ли перерыв в отложениях? Или, может быть, в предыдущих маршрутах пропустили отложения средней юры?.. Надо пройти маршрут по речке Пятковской. Там должны быть коренные обнажения пород. Возможно, там и обнаружим контакт толщ, да и фауну среднеюрскую поищем».
Ираида Александровна, достала из полевой сумки складной рабочий планшет и нанесла на него пунктирную тропку маршрута.
— Со мной пойдут Слава и Юра. Собирайтесь, друзья. Захватите все необходимое. И продуктов дня на четыре. Идем далеко, на Пятковскую. Возьмем с собой резиновую лодку, донесем до речки, спрячем ее от медведей в кустах и затем обследуем верховья реки. А когда вернемся — на лодке спустимся к устью и там по Омолону догоним остальных.
Она улыбнулась, вспомнив, как Сухов зовет Юру и Славу: «омолонские близнецы». Какие же они близнецы? Слава высок, Юра пониже, Слава блондин, Юра брюнет, смугл, его легко принять за цыгана, Слава рассудителен, как взрослый, о нем уже можно определенно сказать, что он серьезно увлечен геологией, Юра еще неуравновешен и непоседлив, отчаянный фантазер и еще не известно, какой выберет путь в жизни.
Резиновая лодка весит не много — всего каких-нибудь килограммов шесть. Очень удобная штука для геологов. Надуть несложно: насосом совсем быстро, а нет насоса — ртом. И плыви в любом направлении! Водный путь кончится — сложи лодку, затолкай в рюкзак и шагай дальше.
Хотя лодка не тяжела, но у Славы и Юры рюкзаки уже были наполнены, пришлось попросить безотказного Владика. Двинулись цепочкой: впереди Владик и Слава, за ними Юра, замыкающая Кочева: «Чтоб ребят было видно, не потеряются». Километра через четыре наткнулись на старую ламутскую лыжу. Юра взял ее в руки, начал внимательно рассматривать. Он стал наблюдательным, он знал, что в тайге любая находка может научить многому. Лыжа была широкая, подбита камусом — шкурой с ног оленя.
— Смотрите, как умно сделано, — заметила Кочева, — шкура уложена так, что лыжа скользит вперед «по шерсти», а назад не съезжает: ее держит зачес.
Вошли в заросли можжевельника. Слава раздвинул ветки, замер.
— Олешка! — чуть слышно произнес он. Это был первый живой, дикий олень, которого видел Слава. Юра, не дыша, замер рядом.
Слава схватился за фотоаппарат, но едва поднял его, как олень пугливо повернул голову и в то же мгновение одним прыжком скрылся из виду.
В среднем течении Пятковской простились с Владиком, он возвратился обратно. Лодку оставили на берегу, а сами пошли в круговой маршрут. Он длился до позднего вечера и весь следующий день. Рюкзаки наполнялись образцами. Вот добыт очередной образец — зернистый острый, фиолетово-сиреневый.
— Что это за штуковина? — спросил Юра.
Ираида Александровна укоризненно покачала головой:
— Юра, ты ведь в геологической партии, ты геолог, а называешь образец штуковиной.
— С непривычки перепутаница получилась.
Через полкилометра Кочева дала Юре новый образец. Юра занимал себя тем, что считал образцы и сказал:
— Двадцать шестая штука… ой! — двадцать шестой образец.
— Ты делаешь успехи, — рассмеялась Ираида Александровна. — Но от Славы пока еще отстаешь.
Слава действительно многому уже научился. Для него перестали быть загадками триас, мел, юра, пермь…
Он хорошо знал геологическое летосчисление, помнил, что период, в котором появился человек и в котором мы живем, называется четвертичным, его продолжительность — миллион лет, следующий, более древний, — третичный период, которому 69 миллионов лет, затем меловой — 40 миллионов, лет, юрский — столько же лет, триасовый — чуть меньше, 35 миллионов лет. За триасом идет пермский период — ему тоже 40 миллионов лет.
Узнав, что в районе Пятковской — породы юрского периода, Слава тут же подсчитал и сказал Юре:
— Знаешь, сколько лет образцам, которые мы здесь берем? Сто пятьдесят миллионов! Во!
Маршрут вдоль Пятковской оказался интересным: было много обнажений, которые позволяли читать «книгу земли», узнавать, какие и в каком порядке залегали древние породы. Ираида тщательно исследовала все коренные выходы береговых обрывов, то и дело стучала молотком, отбивая образцы пород. Вот отбит еще один. Сколько ему миллионов лет?
Здесь, на Пятковской, обнаружены две коренные породы: нижняя — старше, верхняя — моложе. Между ними, как начинка в пироге, слой гальки. Коренные породы постепенно приближались друг к другу. Очень важно знать, сходятся ли они?
«Если да, то где контакт и каков он? Был размыв или нет?» — думала Кочева.
Прошли около десяти километров. Ущелье.
Но, увы, там, где предполагался контакт, коренные породы скрывались под мощным галечниковым покровом береговой террасы.
Ираида Александровна нахмурилась и машинально постукивала ручкой геологического молотка по сапогу. Юра уже хорошо знал, что означает это постукивание, и попробовал утешить начальника партии:
— Стоит ли расстраиваться, Александровна?! Ну нет, так нет!
— Это тебе вот «нет», и ладно. А для геологии очень важен вопрос о том, как лежат породы одного возраста на породах другого! Представь, что ты читал увлекательную книгу и вдруг на самом интересном месте листы оказались вырванными. Так и у нас с тобой — не выясним характер контакта, не найдем фауну — значит, не будет расшифрован период жизни земли в несколько миллионов лет. Что было здесь: суша или море, спокойно формировалась эта часть суши или происходили под действием колоссальных напряжений колебательные движения, разломы, коробилась земная кора? Видишь, как много мы можем прочитать в книге земли, если найдем вырванные листки.