– Да, хозяин!
– Экономь дрова! С сегодняшнего дня ты будешь мыться вместе с Миё, долго не задерживайтесь. Если купаться раздельно, то на это уйдет много времени. Разрешаю вам взять на пару поленьев больше.
После Якити шла очередь Кэнсукэ и его жены, затем мылась Асако с двумя детьми. Внезапно Эцуко тоже захотела принять ванну, чем весьма удивила Якити.
Эцуко полностью погрузилась в воду, пальцами ног она нащупала клапан. Сабуро и Миё должны были идти последними. Теплая вода коснулась щек. Она окунула забинтованную руку под воду и вынула клапан.
«Я не могу позволить Сабуро и Миё купаться вместе».
Вот что заставило Эцуко полезть в ванну, несмотря на простуду.
Якити не отказывал себе в удовольствиях: он соорудил офуро размером в четыре татами, квадратная ванна была сделана из кипарисовой древесины, рядом стояла переносная перегородка – тоже из кипариса. Ванна была просторной, но мелковатой. Горячая вода с журчанием, словно по ракушкам, устремилась в отверстие. Неожиданно на губах Эцуко заиграла довольная улыбка. Она не сходила с лица, пока Эцуко созерцала грязную черную воду.
«А что, собственно, я такого натворила? Что смешного в этой проделке? Даже у детей бывают серьезные причины для проказ: они проказничают, чтобы привлечь к себе внимание равнодушных взрослых. Для них это единственный способ добиться своего. Дети очень чувствительны. Когда на них не обращают внимания, они ощущают себя брошенными. Неразделенная любовь чаще всего бывает у детей и у женщин – у них один мир брошенных. Как правило, обитатели этого мира бывают жестоки без всякого умысла».
Щепки, выпавшие волоски, слюдяные масляно-мыльные пятна, медленно кружась, плавали на поверхности воды. Эцуко приподнялась, обнажив плечи. Она положила руки на край ванны, прижалась щекой к плечу. Вдруг наружу выплеснулась вода. Обнаженное тело, разогретое в теплой воде, поблескивало в тусклых лучах электрической лампочки. Эцуко ощутила всю бесполезность и беспомощность ее упругих и блестящих рук, прижатых к щекам. Она была унижена бесплодностью своих усилий. «Все прахом! Все прахом, прахом!» – повторяла она.
Молодость переполняла ее плоть. Этот маленький, глупый и слепой зверек выводил ее из равновесия.
Волосы были зачесаны наверх, гребень удерживал их в пучке. Время от времени на них и на затылок падали с потолка капельки воды. Она ни разу не уклонилась от них – сидела неподвижно, уткнувшись лицом в плечо. Забинтованную руку она держала снаружи. Несколько капель упало на повязку. Она ощущала приятную прохладу.
Тепловатая вода стекала в отверстие очень медленно. Граница между теплой водой и воздухом все опускалась – от плеч к груди, от груди к животу, от живота к бедрам. Контраст воды и воздуха ощущался как прикосновение, как ласка. Ей было немного щекотно. Затем по коже пробежала холодная дрожь. Холод словно бы сковал ее тело. Спина заледенела. Вода стала завихряться – все быстрей и быстрей. Бедра оголились.
«Вот это и есть смерть! Да, это смерть!»
Эцуко едва не вскрикнула от ужаса. Она тут же встала из ванны и присела на колени – обнаженная, одна в пустой комнате.
По дороге в комнату Якити она встретила в коридоре Сабуро и Миё, небрежно бросив им через плечо: «Ах да! Я совсем забыла, что вы еще не купались. Воду-то я спустила! Прошу прощения». Миё так и не поняла, что` скороговоркой проговорила госпожа. Она в недоумении смотрела на ее дрожащие и бескровные губы.
Этим вечером Эцуко почувствовала недомогание – поднялась температура. Она слегла в постель на несколько дней. На третий день температура стала спадать. Было двадцать четвертое октября. После полудня на нее навалилась усталость. Она прилегла вздремнуть. Проснулась глубокой ночью. Якити лежал рядом, посапывая во сне. Настенные часы негромко пробили одиннадцать. Словно предвещая бесконечные ночи одиночества, пролаяла Магги. Беспричинный страх охватил Эцуко. Она разбудила Якити. Из-под одеяла вынырнула его рука в клетчатом кимоно. И, неловко схватив руку Эцуко, он вздохнул.
– Не убирай руку, пожалуйста, – сказала она, пристально вглядываясь в темноту, – рисунок на потолке казался ей чудовищем. Она не видела лица Якити. Он тоже не смотрел на Эцуко.
– Хорошо, – сказал он и помолчал. Потом шумно откашлялся. Достал из-под подушки салфетку и сплюнул.
– Сегодня Миё спит в комнате Сабуро, да? – спросила Эцуко через мгновение.
– Да, спит.
– Ты утаил от меня, но я все равно догадалась. Я всегда знаю, чем они занимаются.
– Завтра утром Сабуро уезжает в Тэнри, на фестиваль. Ничего не поделаешь – ночь перед расставанием.
– Да, конечно.
Эцуко освободила руку. Укутавшись в ночное кимоно, она тихо всхлипнула. Эта двусмысленная ситуация привела Якити в замешательство. «Почему я не сержусь? – подумал он. – Что, разве у меня уже нет силы сердиться?» Может быть, несчастье этой женщины превратило Якити в ее тайного сообщника?
– Что ни говори, а деревенская жизнь тебе не по нраву, действует на нервы, докучает тебе, – ласковым и хрипловатым голосом произнес Якити, делая вид, что уже засыпает. – Скоро годовщина смерти Рёсукэ. Я обещаю, что на его могилу в Токио мы поедем вместе. Я попросил Камисаку-сана, чтобы он продал мне несколько акций железной дороги Кинки. Мы можем роскошно проехать во втором классе – если захотим, конечно. Однако если сэкономить деньги на дороге, то в Токио можно хорошо провести время. Например, посмотреть спектакль. Мы уже давно никуда не выбирались. Коль едешь в Токио, нужно получать удовольствие. – (Раньше он частенько затуманивал женщинам голову разными прожектами – он выдумывал их на ходу, сам себя вводя в заблуждение; его речи были беспомощны и нерешительны, скользкие, как трепанг.) – Передо мной, однако, стоят более грандиозные планы. Я думаю, что надо перебираться из Майдэн в Токио и возвращаться на службу. Двое или трое моих старых знакомых уже вернулись к делам в Токио. Они не такие выдающиеся, как Мияхара, но на них можно положиться. Стало быть, когда поедем в Токио, у меня будет возможность встретиться со старыми приятелями… Таково мое решение. Ты знаешь, это не простое решение, но, принимая его, я думал только о тебе. Если тебе там будет хорошо, то мне и подавно. Если ты будешь счастлива, то я тоже буду счастлив. Жизнью в Майдэн я доволен, но, когда ты приехала сюда, я почувствовал себя прямо-таки мальчишкой.
– Когда мы отправляемся?
– Как насчет тридцатого, экспрессом «Хэйва»? Ты готова? Мой хороший знакомый в Осаке – начальник железнодорожной станции. В ближайшие дни поеду за билетами.
Эцуко ожидала услышать из уст Якити другие слова. Не о поездке были ее мысли. В душе Эцуко росло отчуждение. В тот момент, когда она была готова принять его предложение, стать перед ним на колени, ее сердце сжалось. Теперь она раскаивалась в том, что протянула ему свою горячую руку. Ее ладонь ныла, словно ее припекали тлевшие угли.
– Прежде чем мы уедем в Токио, я хотела бы попросить вас об одной услуге: уволить Миё, пока Сабуро будет в Тэнри.
– Что за странная просьба?
Якити не был удивлен. Если в разгар зимы больная хочет видеть, как распускается цветок асагао, кто этому удивится.
– Что тебе с того, что я уволю Миё?
– Ничего. Я знаю, что все мои страдания по ее милости. Из-за нее я стала болезненной дурнушкой. Ни в одном доме не станут держать служанку, которая доводит свою хозяйку до болезни, разве не так? В конце концов она убьет меня когда-нибудь, я уверена. Если вы не прогоните ее, то будете ответственны за мою смерть. Кто-то из нас должен уйти – я или она! Если вы хотите, чтобы я ушла, то завтра же я отправляюсь в Осаку и найду там работу.
– Прекрати! Ты сильно преувеличиваешь. Что скажут люди, если я без повода уволю Миё?
– Ну хорошо. Тогда ухожу я! Я больше не желаю здесь оставаться.
– В таком случае поедем в Токио, как я предлагал.
– Вместе с вами, отец? – без обиняков спросила Эцуко.
В ее словах Якити почувствовал силу. Он отчетливо понял смысл сказанных слов и перебрался к ней в постель.
Эцуко лежала неподвижно, облаченная в ночное кимоно, как в доспехи, и пристально смотрела в лицо Якити. Они не произнесли ни одного слова. Пара раскрытых глаз, в которых не было ни жалобы, ни злобы, ни отвращения, ни любви, заставила Якити пойти на попятную.
– Нет, нет! – произнесла Эцуко бесстрастным голосом. – Только когда Миё будет уволена. А сейчас нет.
Когда успела Эцуко обрести это умение отказывать? Раньше, еще до простуды, она, бывало, едва почувствует, как Якити карабкается к ней на коленях, словно какой-то сломанный механизм, тут же закрывала глаза. Все, что происходило, пока глаза были закрыты, происходило где-то на периферии ее сознания. То, что происходило с ее телом, Эцуко относила к событиям внешнего мира. Где заканчивался ее внутренний мир и начинался внешний? Внутренний мир этой женщины, где в удушливом заточении разворачивалась какая-то скрытая деятельность, становился взрывоопасным. Вот по этой причине нерешительность Якити смешила Эцуко.
– Ты стала скрытной, с тобой трудно ладить. Ничего не поделаешь. Поступай, как тебе угодно. Пусть уходит Миё, если ты так хочешь. Однако…
– Однако что? Сабуро?
– Я не думаю, что ему это понравится.
– Сабуро тоже уйдет, – отчеканила Эцуко. – Он уйдет следом за Миё, непременно. Они же любовники… Мне кажется, единственный способ избавиться от Сабуро без осложнений – это позволить уйти Миё. Для меня будет лучше, если он уйдет, но я не хочу брать на себя обязанность извещать его об этом.
– Ну вот, мы пришли к единому мнению, – сказал Якити.
Узнав о том, что Эцуко обожглась и простудилась, Кэнсукэ расценил это как уклонение от работы. «Уж кому и бегать от трудовой повинности, так по старшинству полагается мне», – посмеиваясь, говорил Кэнсукэ. Так или иначе, на плечи Кэнсукэ легла обязанность по уборке урожая этого года, поскольку Миё была беременна на четвертом месяце и не могла выполнять тяжелую работу, а Эцуко ходила с ожогами. Ему пришлось работать на рисовом поле, выкапывать картофель, собирать фрукты. Он работал с ленцой, всегда чем-то недовольный, без конца бормотал что-то себе под нос.