Судьбами испанских субмарин в свое время занимались известные отечественные историки П. Боженко и К. Стрельбицкий, но и они отмечали, что в данном вопросе куда больше вопросов, чем ответов…
Николай Герасимович Кузнецов
А вот что пишет о деятельности Египко в Испании Н.Г. Кузнецов:
«Через несколько месяцев, как-то ко мне зашел М. Буис (командующий ВМФ республиканской Испании – В.Ш.) а и рассказал, что на Север посылаются две лодки и в том числе С-6. О дальнейших действиях ее из разных источников я узнал позднее. В Бильбао лодка получила повреждения и простояла несколько месяцев у стенки. В июле 1937 г, прибыл новый командир – Матисса. Это был советский доброволец – Герой Советского Союза Н. П. Египко. Мы с ним разминулись. Он прибыл в Испанию, когда я уже возвращался оттуда. Ему нельзя отказать в храбрости, и если на его счету потопление всего одного корабля мятежников, то это не уменьшает его заслуг в тех исключительно сложных условиях. Вот что мне удалось услышать о действиях этой лодки. Она несколько раз безуспешно атаковала крейсер мятежников «Серверу». Когда в августе 1937 г., после падения Бильбао, все корабли сосредоточились в Сантандере, наступили особенно тяжелые дни. Дороги на Хихон были забиты, и это затрудняло эвакуацию населения. В порту скопилось множество народа. Всем хотелось попасть на корабли. По словам Египко, на его долю выпала трудная задача оставаться в порту до последнего момента, чтобы погрузить какие-то ценности, вывезенные из Бильбао, только после этого он мог выйти в море. А тут еще дон Валентине – командующий флотом Кантабрики – прибыл на борт и потребовал скорее оставить порт. Противник обстреливал город. Толпа в паническом страхе рвалась на корабль. Лодка, выполняя поручение правительства басков, все же приняла на борт ценный груз. В Хихоне, куда она прибыла, было не легче. Последний порт Астурии подвергался частым и массированным налетам. Горели то склады, то хранилища топлива. Вокруг рвались бомбы. В таких условиях «С-6» неоднократно выходила на боевые операции, и не безуспешно. Была потоплена канонерская лодка. В критические дни 18–19 октября 1937 г. встал вопрос: что делать дальше? На совещании у командующего раздавались голоса за выход в море ради спасения кораблей. Командир «С-6» настаивал на борьбе до последней возможности. Но ему не повезло. Бомба крупного калибра разорвалась между стенкой и лодкой, нанеся ей смертельное ранение. Пришлось просить разрешения затопить лодку, чтобы она не попала в руки противника. Но оказалось, что без ведома министра, никто не имеет права затопить корабль. А дон Валентине, растерявшись, боится взять на себя ответственность, хотя время не ждет. Нужна комиссия, и командир Матисса с комиссаром Паоло собрали ее, чтобы уничтожить корабль. Лодка потоплена, но что делать дальше? Все корабли уже ушли, положение города безнадежное. Население эвакуируется на английском транспорте, который, выйдя в море, попадает в лапы крейсера «Сервера». На помощь беженцам пришел оказавшийся поблизости английский крейсер. Он дал возможность транспорту с беженцами уйти во Францию.
Вскоре Матисса вызвали в Барселону к командующему флотом, где он получил приказание формировать экипаж для лодки «С-2», которая стоит в Сен-Назере. Обычная ремонтная работа в мирном французском порту превратилась в настоящее сражение за корабль. Власти формально помогают, а на деле мешают на каждом шагу. Кругом снуют фашистские молодчики и агитируют команду, предлагая большие деньги за предательство. Среди личного состава нашлись анархисты, тормозившие работу. Одна диверсия за другой нервируют и деморализуют личный состав. В конце концов, лодка готова к испытаниям, но ей не дают возможности выходить в море. «Выйдя в море, вы теряете право на возвращение», – заявило портовое начальство. Пришлось украдкой, ночью испытывать лодку в бассейне гавани и, не проверив, как следует, механизмы, уходить в опасное плавание, чтобы прорваться через Гибралтар туда, где республиканцы ведут еще ожесточенную борьбу. Почти в таком же положении оказалась и лодка С-4 в Бордо. Обе лодки решили одновременно выйти в море и следовать по назначению. Это произошло в конце июля 1938 г. С большими трудностями, под угрозой быть обнаруженными и потопленными, лодки все же прорвались через Гибралтар и пришли в Картахену.
Чем дальше, тем больше усилий требовалось командиру для поддержания боевого настроения на корабле. Офицерский состав явно саботирует дальнейшие операции, да и команда устала, деморализованная отступлением республиканских войск. Вспоминая действия испанских подводников, снова и снова думаешь: «Как много было храбрости и решимости и как мало организованности и успехов».
Из воспоминаний Египко и комментариев Кузнецова можно сделать несколько важных выводов:
1. На борту подводной лодки С-6 действительно было золото.
2. На корабле готовился или произошел мятеж с целью захвата этого золота.
3. Этот мятеж был или предотвращен в зародыше или подавлен силой.
Следы С-6, как и, впрочем, С-2 искать бесполезно, так как первая затоплена где-то в океане, причем Египко пишет, что не знает даже координат места затопления (неужели командир, затапливая свой корабль, не попытается прикинуть хотя бы примерные координаты его гибели?). О дальнейшей судьбе С-2 Египко вообще многозначительно молчит.
Вице-адмирал Египко, как мы понимаем, не был до конца откровенен в своих мемуарах. Если вспомнить о его пенсионных откровениях своему однокашнику адмиралу Чабаненко, то причина умолчания о некоторых деталях его пребывания в Испании, становится понятной.
Однако есть ли еще хоть какие-то свидетельства, подтверждающие факты, рассказанные Египко незадолго до смерти. Оказывается, что есть!
Кронштадтская загадка
Сын небезызвестного Лаврентия Берия Серго не столь давно выпустил в свет достаточно нашумевшую книгу «Мой отец Лаврентий Берия».
В этой книге есть один весьма странный абзац, в отношении которого историки отечественного флота лишь недоуменно пожимают плечами, так как логического объяснения написанному у них нет. Абзац и в самом деле весьма странный.
Лаврентий Павлович Берия
Приведем его полностью:
«Примерно за месяц до начала боевых действий я вместе с отцом оказался в Кронштадте. О цели поездки отца я узнал позднее. На этой военно-морской базе я готов был увидеть что угодно, только не немецкую подводную лодку. На ее борту я не был, но хорошо помню, что стояла она у пирса под охраной. Лодку прикрывали тральщики, чтобы корабль не просматривался ни с моря, ни с берега. Вначале с командиром немецкой лодки беседовали мой отец и нарком военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов. При этом присутствовал еще Лев Михайлович Галлер, в довоенные годы командующий Балтийским флотом, начальник Главного морского штаба, заместитель наркома ВМФ. Вторая встреча проходила у отца с немецким офицером с глазу на глаз. Командир лодки сообщил, что у него на борту боевой пакет (не знаю лишь, вскрывали его тогда или нет), который он вскроет после начала боевых действий. Рассказал, что определен квадрат, куда он должен выйти в первые часы войны, и противник – корабли Военно-морского Флота СССР, которые он будет торпедировать при встрече. Он же доложил отцу, что за день или за два до начала войны все немецкие суда уйдут из советских портов, а советские будут задержаны в портах Германии. Когда отец сообщил об этом Сталину, тот приказал никаких упреждающих мер не принимать… На следующий день мы отправились в Москву, и я до сих пор не знаю, что за всем этим стоит. Адмирал Кузнецов о заходе на нашу базу немецкой подводной лодки в своих мемуарах не обмолвился ни словом. Ничего впоследствии не доводилось мне слышать и о судьбе командира корабля, его экипажа. Такая странная история».
История и в самом деле странная, если не знать того, что уже известно нам. То, что юноша Сергей Берия вполне мог перепутать форму испанского морского офицера с формой немецкого – это вполне допустимо, тем более что, судя по справочнику «Джейн» за 1936–1938 годы она была и в самом деле очень похожа.
Теперь представим, что в Кронштадт действительно заходила немецкая подводная лодка. Но зачем? Для того, что бы ее командир передал наркому НВКД какие-то бумаги? Но для этого вовсе не надо было заходить в советскую военно-морскую базу и рисковать секретностью. Достаточно было назначить точку встречи в море или в одной из многочисленных и абсолютно безлюдных финских шхер. Зачем было приглашать на эту встречу наркома ВМФ Кузнецова и адмирала Галлера? Если вопрос касался лишь передачи каких-то секретных бумаг по линии разведки, то они-то здесь причем? Для чего надо было оцеплять гавань солдатами НКВД, ведь это не только не способствовало сохранению секретности, но наоборот возбуждало любопытство у кронштадтцев: для чего же это закрывают от посторонних глаз целую гавань? Наконец, доподлинно известно, что Лаврентий Павлович Берия не владел немецким языком. Его же сын Сергей пишет о том, что его отец имел беседу с командиром неизвестной «немецкой» лодки «с глазу на глаз». Получается, что немецкий командир превосходно владел русским (или грузинским, что, впрочем, маловероятно) языками.
Любопытно, что, перечисляя должности адмирала Галлера, Серго Берия начинает это перечисление с должности командующего Балтийским флотом, которую Галлер занимал в середине 30-х годов. Последней должностью Галлера, которую указывает Серго Берия – это должность начальника Главного штаба ВМФ. Эту должность Галлер занимал с 1938 по 1940 год, а с 1940 года до конца войны он являлся заместителем наркома ВМФ по вооружению.
Таким образом, в воспоминаниях сына Берии имеется явное противоречие. Если верно то, что адмирал Галлер на момент прибытия неизвестной лодки являлся начальником Главного штаба ВМФ, как пишет Серго Бария, то это событие не могло произойти раньше 1938 года и позднее 1940 года. В данном случае присутствие Галлера на встрече подводной лодки не только объяснимо, но и вполне логично, так как являлся вторым человеком в наркомате ВМФ после наркома. Это и понятно, ведь уровень встречи командира подводной лодки был наркомовский! Не случайно наряду с наркомом НКВД там присутствовал нарком ВМФ (который, кстати, к беседе с командиром допущен не был!), и его первый заместитель-начальник Главного штаба ВМФ.