– Надолго? – спросил обросший красной бородой Нектарий.
– Ах, эти женщины! – сказала Валерия, которая как лучшая подруга была к Даше снисходительна. – Им нельзя доверять дела государственной важности, потому что в решительный момент их блудливая натура возьмет верх.
Все вокруг засмеялись, потому что любвеобильность Валерии стала притчей во языцех еще в институте.
Но Даша, как президент страны, никогда не забывала о своем долге. Даже трепеща маленькой птичкой в нежных объятиях музыканта, она не выключила аппаратов внешней связи, которые передавали в ее кабинет все сказанное на поляне перед дворцом.
– Хватит, Кимуля, – сказала президент, чувствуя, что музыкант вот-вот овладеет ею.
– Что случилось? Вы холодны ко мне? – обиделся Ким Ду. – Может, мне уехать? Может, я вам надоел?
– Нет, все не так просто, – ответила Даша. – Помоги мне застегнуть платье. Я жду вестей о мужчине, которого я любила, но отвергла, потому что он показался мне дурно воспитанным дикарем.
– А теперь вы передумали?
– Вот именно. Сейчас меня тянет именно к дурно воспитанному, но искреннему в своих чувствах и словах дикарю.
– Я вас не понимаю, – сказал Ким Ду. – Мне за вас обидно. У вас одна пуговичка отлетела.
– Можно ли сейчас думать о пуговичке?
Президент выключила запретную надпись у двери и вышла к друзьям.
Она поцеловалась с Нектарием.
– У тебя страшно щекотная борода.
– Мне надо перекинуться с тобой двумя словами.
– Можно здесь?
– Какие могут быть тайны от друзей! Наш председатель Собрания просил передать тебе письмо. Он предлагает установить таможенный союз. Наша беда в том, что челноки из Тулы проникают на наши плантации, не платя пошлин.
– Какой стыд! – воскликнула Даша. – Ты знал об этом, Паскуале?
– Нам не доложили, – вздохнул Паскуале.
– Ах, ты опять лжешь, старый негодник, – засмеялась Даша. – И что же предлагает ваш председатель?
– Он бы хотел встретиться с тобой, Дашка, и лично все обсудить.
– Исключено, – возразил Спок. Его тут же поддержал Борька Брайнис. – Этот председатель надеется получить твою руку и сердце. Он женится на тебе и превратит славное Московское княжество в сырьевой придаток своей Марсианской империи. Народ будет недоволен.
– Мы будем недовольны! – захохотали остальные гости.
– Ты лучше скажи мне, – Даша возвратила Нектарию письмо, – где Вадик, что с ним? Здоров ли?
– Он только что покорил гору Эребус на Марсе, – сказал Нектарий. – Пешком, без кислородного прибора на высоту больше десяти километров.
– Больше двадцати, – поправил его Спок.
– Да кто у нас на Марсе считал! Главное, что без прибора. Но его спасли.
– Плохо? Очень плохо? – испугалась за бывшего возлюбленного Даша.
Тут раздался звон тысячи колокольчиков.
– Просим всех к столу! – провозгласил шеф-повар. – Всех гостей к столу.
– Погоди! – отмахнулась Даша. – Где Вадим? Как себя чувствует?
– Он страшно огрубел на высоте без кислорода под палящим марсианским солнцем, – вздохнул Нектарий. – Он на человека не похож.
– Но продолжает любить тебя, – сказал Спок.
– Паскуале, – строго приказала Даша своему премьеру, – немедленно дай правительственную на Марс: «Доставить за счет нашего государства альпиниста Вадима Глузкина в городок Веревкин на минеральные воды для прохождения курса лечения».
Даша закручинилась.
Она понимала, что пропасть между ее изящной и изысканной натурой и грубостью Вадима еще более расширилась и углубилась.
А вокруг никто и не замечал ее печали.
– Соловьиные язычки, соловьиные язычки, – повторял Дима-Помидор, который так и не изменился за десять лет. – Я себя чувствую императором Тиберием. Но боюсь, что меня растерзают экологи!
– Не волнуйся, Димка, – сказала Даша. – Экологи тебя не тронут. Неужели ты думаешь, что в нашем почти сбалансированном, почти счастливом мире кто-то поднимет руку на соловья! О нет!
– А жаль, – сказал Дима-Помидор, которого порой посещали странные прозрения. – Потому что они столь же нереальны, как и весь наш мир. Мы с тобой придуманы, мы придуманы кем-то очень несчастливым, как сладкий сон. Страшно проснуться…
– Не знаю, а мне кажется, что я прожила в нашем выдуманном мире большую часть своих тридцати лет.
– Большую часть! – воскликнул Дима-Помидор. – Но не лучшую.
Даша не успела ответить Диме, так как к ней подошел один из гвардейцев.
– Госпожа, вас немедленно требуют в кабинет.
– Кто требует?
– Некто, кто знает ваш секретный код.
– Он мог бы вызвать меня напрямую.
Гвардеец пожал могучими ватерполиста (именно из ватерполистов набиралась гвардия президента) и произнес:
– Кто их всех знает…
Неприятное предчувствие кольнуло Дашу в самое сердце. Что случилось?
Стоя вокруг овального белого стола, друзья подняли бокалы с шампанским за здоровье Даши, Дарьи, Дарьюшки, их любимой подружки и добрейшего президента славной Московии.
Неужели пора? Неужели так быстро пронеслось время? О нет, как мне не хочется, именно сегодня! Где ты, профессор Тампедуа? Пожалей меня, дай насладиться весельем! Я не хо-чу!
Сколько-то минут у нее осталось.
Даша быстро прошла к себе в кабинет.
Там было полутемно.
– Кто вызывал меня? – спросила она.
– Это я, – прозвучал знакомый хриплый голос.
– Вадим? Как тебя пропустили гвардейцы?
– Я помню секретный пароль.
– Давно следовало бы переменить его.
– Ты не хотела, чтобы я приходил?
– Я всего-навсего слабая женщина, – сказала Даша.
– А я оказавшийся слабым мужчина. Я хочу тебя, я стражду тебя!
Дарья подошла поближе к отвергнутому возлюбленному.
Лицо Вадима было обезображено марсианским ожогом, глубокие шрамы пересекали щеки, делая его почти неузнаваемым.
Он протянул к ней в мольбе широкие, огрубевшие от канатов и ледоруба ладони.
Лишь глаза Вадима оставались прежними – голубыми, небесными, безоблачными.
– Неужели ничего в твоем сердце не шелохнулось?
– Я не могу сказать… – но сами ноги уже несли Дашу. Она приближалась, желая и не желая того, что должно произойти.
В мозгу зазвенел звонок.
Она не могла, не смела сопротивляться ему.
– Прости, Вадик, – сказала Даша изменившимся голосом. – Прости, я тебе все объясню…
Как Золушка, убегающая с бала, Даша метнулась к внутренней двери, ведущей из кабинета в транстемпоральный отсек.
– Что с тобой? – кричал ей вслед принц.
– Я не могу тебе сказать! – отозвалась на бегу Золушка. – Фея сердится на меня.
Транстемпоральный отсек был безлик, неуютен и официален, как приемная дантиста. Как ни украшай ее искусственными цветами, легче не станет.
Золушка кинулась к карете, пока она не стала тыквой.
Вот он, прикрепленный к стене над кушеткой, плоский серый металлический квадрат.
Надо только приложить к нему ладонь.
Золушка кинула взгляд на часы, тикающие над темпоральным квадратом.
Время! Часы бьют полночь!
И со вздохом Золушка приложила ладонь к квадрату.
Беззвучно в беззвучии отсека загорелись, перемигиваясь, миниатюрные огоньки.
И все пропало…
2
Занавеска была рваной. Когда у тебя хорошее настроение, это даже интересно – можно подсматривать за тем, что там делает тетя Шура.
Тетя Шура – неудавшаяся актриса, может, даже гений. Она играет всегда – и когда одна, и когда в компании. Ее актерские способности выродились в умение разнообразно и щедро врать. На публике она делает вид, что не врет, иначе как поверят! Зато дома, одна, она выступает как Комиссаржевская.
Вот и сейчас она подошла к зеркалу, с недопитой бутылкой, но не пьет сразу – видно, только что поднялась, еще не подперло, она держит бутылку в руке и говорит ей:
– Бедный Йорик.
Это что-то знакомое. Дарья смотрела в кино, старый фильм, там Смоктуновский играл. Тоже держал черепушку. А потом его самого отравили.
– Хватит кривляться! – Дашу вдруг одолела злость. Ничего не поделаешь – с такой жизнью нервов не осталось.
Даша со злостью отдернула занавеску, та оторвалась от проволоки с таким треском, что кого хочешь испугаешь.
Тетя Шура тоже испугалась. Она ведь глупая.
Тетя Шура завопила и запустила бутылкой в Дашу.
Даша не ожидала, что свекровь сможет расстаться с такой драгоценностью. Видно, в роль вошла.
Поэтому Даша и не отклонилась толком. Бутылка долбанула ей по скуле – синяк будет! – бабахнулась о стенку, и во все стороны полетели осколки. Стеклом Даше поранило руку, которой она хотела закрыться. Кошмар какой-то. Лучше бы и не просыпаться.
– Я тебя убью, – сказала она тете Шуре. – Я тебя, гадюка, собственными руками придушу!
Ей казалось, что она говорит спокойно, но, наверное, завопила, потому что с некоторой оттяжкой в стену замолотил пенсионер Срунов – честное слово, такая фамилия. Он бегает по своей квартире и молотит в стенки – всем соседям надоел, скорей бы его в психушку забрали. Даша ему говорила – будет себя так вести, напустят на него братву, они его в психушку, а квартиру на продажу! Да разве он поймет?
Тетя Шура села на диван и принялась рыдать. Что ее жизнь проклятая, что ей плохо, никто ее не любит и не уважает, и последнюю водку Дашка вылила. Как будто эта водка с Дашиной кровью не смешалась. Конечно, тетю Шуру можно пожалеть. Сын сидит, муж под электричкой пострадал, в доме инвалидов мается, даже внуков бог не послал. И сама артритом измучена. Все ясно, но зачем бутылками умышленно бросаться. Ведь ее счастье, что Даша ей попалась мирная, тихая, все говорят. Другая бы давно выгнала.
Тетя Шура рыдала, от страха или стыда, а может, жалела бутылку. Срунов все еще постукивал в стенку, ждал ответных действий.
Даша пошла в ванную, помылась, потом наложила пластырь на скулу. Надо бы еще и второй – на плечо, но пластыри кончились.
Посмотрела на себя в зеркало – краше в гроб кладут.
Долго причесывалась. И думала, возьмет ее на работу Ахмед или не возьмет. Ахмед человек немолодой, у него семья, может, приставать не станет.