Ах, не болтай, за разговором
проходит время, а тебе
работать надо. Поприлежней!
А ну–ка! Отпусти подол!
Коль я служить тебе должна,
при этом рук не прилагая:
то в чём же состоит мой долг?
Будь мысленный полёт мой долг,
могла б служить тебе без этой
грязью запачканной руки.
Тебя тоской я б одевала,
тоской служила бы тебе.
Изрядно нежною служанкой
я сердце сделала б своё,
и всю готовность отдала бы
тебе — готов ли твой приказ?
Ох, замолчи, никто не в силах
такую чушь выслушивать.
Никто не в силах — да, конечно, —
но мой язык летит вперёд,
вслед за рукой, и задыхаясь,
язык с рукой, служа, спешат.
Соскочит слово с губ — тотчас
начнёт дразнить пустую руку,
рука в себя заманит слово,
чтобы свой труд обогатить,
как будто бы у слов есть руки.
Рука и слово обнялись,
сроднившиеся впредь навеки.
Лентяи оба. Ты сама,
хозяйка им, лентяйка тоже —
пинками нужно погонять.
Ступай.
Уходит.
Дай мне пинка!
Наверху, на галерее, появляется принц:
Не знаю, как я угодил
вдруг в сказку; попросил я лишь
напиться, как охотник просит;
покои эти таковы,
что меркнет глаз, душа не внемлет,
воображение молчит.
Сиянье раздвигает стены,
роняет розы аромат,
как светлый дух, ко мне подходит
и под руку меня берёт.
Как зачарованный стою.
Стеснились чувства; но опять
пространство тесноту сменяет,
и вздрагивает потолок,
и под ногой танцует пол.
Куда попал я? А, внизу,
я вижу, происходит что–то.
Чтобы то ни было, пойду,
вмешаюсь в жизнь, хоть и чужую.
Что за манер меня кружит
вокруг себя кружным манером,
и превращает в фальшь манеры
мои, и сердцем бьёт в бильярд!
Словно в игре катятся чувства,
бильярдным шарикам подстать.
Держать в руках я их должна бы,
но я запуталась в игре.
Меня пугает это, но
и делает чуть–чуть смелей.
Пусть я смеюсь — но этот смех
мне не до шуток; только вот
от этого ещё смешней!
С моей судьбою плохи шутки,
но — смехотворная судьба —
сама беда судьбе смеётся,
ведь всё ж моя судьба — беда.
Нет, я не плачу, чтобы смех
у горя и нужды не вызвать.
Сама их лучше высмею
как трогательный пустячок.
Поплакать время ещё будет,
когда на мой печальный счёт
заплачет само время.
Быль
ты или сказка, девушка?
Дотронься я до рук твоих
и припади к твоим ногам,
не испаришься ль в дуновенье?
Скажи, прошу, прекрасный сон
мне снится или просто грежу?
Я Золушка. Глядите сами,
грязь на подоле, господин,
о том расскажет лучше слов.
Ты ангел; нежность смущена
звучанием и смыслом слов,
но исподволь лепечет мне,
что ангел ты.
О нет, я врунья,
и взбалмошна; но знать хочу,
кто вы?
Ответить не могу,
коль скоро на вопрос вопросом
ты отвечаешь; промолчу.
Вы можете не говорить,
и так понятно, что вы — принц,
сын короля, заметно это
по вашей внешности, без вести
пропавшей в наших временах.
Накинута на ваши плечи
из горностая мантия,
у вас в руках копьё и меч;
теперь никто так не одет,
мне кажется. Хотя, быть может,
я ошибаюсь; но что вы —
сын короля, это наверно.
Да, и ещё наверно то,
что ты — невеста мне.
Что–что?
Невеста вам? Зачем вы, право?
Вы причиняете мне боль
тем, что с вершины благородства
осмеиваете меня.
Я вижу пред собой корону,
блестящую в твоих власах,
прекрасный образ — перед ним
искусство вянет, и любовь
пристыженно, смущённо никнет.
Как и зачем сюда попал ты?
О том конец расскажет сказки,
когда на твой девичий рот
молчанье ляжет, и все звуки,
цвета, и шум, и водопад,
и пруд, и лес в молчанье сгинут.
Когда случится так, тогда
узнаешь ты, как я к тебе
попал, но почему я
сюда попал — не знаю сам.
Жалость и нежность — потайные
но действенные силы, чьё
движенье нам невнятно. Будь
спокойна. Подчини себя
предназначению. Тогда
всё объяснится.
Золушка погружается в глубокую задумчивость. На галерее появляются король и его советник.
В силках запутался улов.
Гляди — кого из этих пут
я с силой вырвал? Сына! Сына!
Вот это птица! Ловкий плут!
Тише, отец, спугнёте птичку.
Негоже слушаться отцу
приказов мальчика, который
краснеет от стыда. Наглец,
кто здесь кому отец, скажи?
Сейчас же присягни короне
и отвечай, как ты попал
сюда? Вот в этот самый дом?
Ну, отвечай! Я жду ответа
и объяснений. Ну, я жду?
Ты соберёшься отвечать?
Я не наглец, и не краснею,
вам это кажется, отец.
Я вам спокойно сообщаю,
вам, государству, всей Земле,
что я отныне обручён.
Ах вот как?
Да, во всяком смысле,
как могут выразить слова,
как заклинают клятвы — так
я обручён.
Вот новость! С кем?
С каким–то чудом, что не хочет
быть чудом. Это существо
зовётся девушкой, хотя
собой всех девушек затмило.
Прекрасный облик, у чьих ног
само очарованье пало,
ослепло, не подымет глаз.
Божествен этот облик тем,
что движется, живёт и дышит,
и мне принадлежит, как я
ему. Такая связь, отец,
не может быть расторгнута.
В крови она заключена,
такой любви не видел свет.
Сюда, советник! Подойди!
Дай мне припасть к твоим рукам,
пускай любовь тебя молит:
хочу жениться на такой,
она одна достойна сесть
на трон. Она украсит
собой наш род, она тебя
утешит в старости. Прошу,
солнечный луч не прогоняй
от снега царственных седин!
Она тебя согреет и
так очарует, как меня!
Молчи, ведь ты не знаешь, как
к событию я отношусь.
Послушай, сын: пусть строю я
гримасу злобного быка,
брать на рога тебя не стану.
Давай отступим в полутьму
и тут, в потёмках, потолкуем,
чтоб нашу ссору завершить.
Ты на неё взглянуть не хочешь?
Её я видел много раз —
в воображении. В мечте
уже я ею очарован
и к ней настроен хорошо.
Хотя это ещё не значит,
что и тебе благоволю.
Пойдём в сторонку — ты поймёшь
подробности отцовской воли.
Они отходят на зады галереи, откуда видны только их головы.
Хотелось бы, однако, знать,
возможно ль это взять руками.
И если это был лишь сон —
пускай, прошло; сны только тешат,
не стоит и переживать.
Вот шевельну ногой — сейчас, —
теперь рукой, и головой
качну. Вот галерея эта,
она на самом деле там,
где я видала принца — но
я не пойму, как так случилось,
что благосклонный, нежный принц
ко мне склонялся. Ну, так что же;
ещё не всё потеряно.
Мне просто снился сладкий сон,
когда чуть–чуть я задремала.
Но то лицо и та улыбка
мне кажутся реальностью,
ещё до сна. Меня смутил
мой сон, разрушил наважденье,
в игре которого себя
я так счастливо потеряла.
Мне нужно несколько шагов
ступить вперёд — могу ль ходить?
Смотрю вокруг — да, всё спокойно,