Я поднимаю РПК и, целясь в Галиуллина, нажимаю на спуск. Но – судьба! – следует только сухой щелчок затвора. У меня кончились патроны.
Последнее, что помню, – удар сзади по голове. Наверное, это кто-то из группы зачистки…
8
Запись оборвалась – закончилась пленка. Ее прозрачный хвостик прошелестел по роликам, и магнитофон выключился. Синявин встал, подошел к окну, нашаривая в кармане сигареты. Он смотрел на заснеженное поле, пологий холм и дорогу, уходящую за взлобок. Там, на самом верху, стояла бетонная стела – колосья пшеницы обрамляли герб, на котором белая чайка косо парила над схематично изображенной волной. Буквы названия города были тщательно закрашены, но издали прекрасно читались даже сквозь краску: «Средневолжск».
Синявин приоткрыл форточку и закурил, стряхивая пепел в спичечный коробок. На современных картах, в атласах никакого Средневолжска не было и в помине. На старых, десяти– и более летней давности – был. Теперь, прослушав откровения сержанта Красникова, Синявин знал, почему.
Дверь открылась, и в кабинет, мягко ступая, вошел представительный, седой мужчина лет пятидесяти. Синявину сразу бросился в глаза звездообразный, уродливый шрам на правой щеке. Он походил на фиолетового паука, вцепившегося в лицо мужчины. Шрам стягивал щеку, поддергивая уголок рта, и оттого казалось, что вошедший все время усмехается.
– Здравствуйте, товарищ Синявин.
– Добрый день. Чему обязан?
– Я – генерал-лейтенант Комитета Государственной безопасности Боровиков, комендант особого Средневолжского района, – глядя прямо в глаза Синявину, четко произнес мужчина. Он был уверен в эффекте. Синявин вздрогнул, смешался, зачем-то спрятал руку с окурком за спину.
– Да вы не волнуйтесь, – успокоил его Боровиков. – Ничего страшного не произошло. Более того – наша с вами встреча была предопределена.
– То есть как? – Синявин наконец совладал с собой, выкинул окурок в форточку, подошел к столу, сел, закинул ногу на ногу.
– Вы нам нужны, Александр Аркадьевич. Ваши последние монографии, связанные с медитативными практиками и излучениями трансовых состояний, наделали немало шуму в узких кругах специалистов. В общем, мы специально допустили утечку. И вот вы здесь и вы заинтересованы, не так ли?
Синявин вздохнул. Ему не нравился этот разговор. Еще больше ему не нравился Боровиков. Кроме того, он уже понял, что ему сейчас скажут, и решил опередить собеседника:
– Закрытый НИИ?
– Очень закрытый. Режим секретности – как на ядерных объектах. Город обнесен пятиметровой бетонной стеной. Там все… по прежнему. Ну, вы меня понимаете.
– То есть эти существа… Они живы?!
– Некробы? Не живы. И не мертвы. Прекрасный объект для изучения, а?
– Это чудовищно! Целый город!
– Согласен, тут присутствует некий, э-э-э… моральный аспект. Но тема, тема какая! Вы же ученый – у вас глаза должны гореть!
– Знаете, когда вот так не оставляют выбора, это не очень-то способствует горению, – сказал Синявин и нахмурился – получилось, словно бы он оправдывается.
– Мы не имеем права на ошибку, – развел руками Боровиков. – Хватит, один раз уже… Итак – вы согласны и готовы приступить к работе?
– Послушайте, генерал, к чему эти игрища? – Синявин вскочил, трясущимися руками полез за сигаретами. – Я же теперь не могу отказаться! Если я…
– Не будем о грустном. Все необходимые бумаги вы подпишете с моим заместителем. Он же отвезет вас в институт. Город вы увидите позже, из окна спецмашины.
Боровиков повернулся и пошел к двери.
– Одну секундочку! – крикнул ему в спину Синявин.
– Что такое? – генерал обернулся.
– Этот сержант, милиционер… Ваш, так сказать, живец. Вы вправду держите его здесь, в лечебнице? Или он – просто подделка?
– Да нет, отчего же – подделка. Вполне реальный человек, вы потом сможете с ним познакомиться, если захотите.
– Но ведь если все, о чем он говорил, – Синявин бросил быстрый взгляд на магнитофон, – правда, то почему он является пациентом психиатрической клиники?
Генерал несколько секунд молча смотрел на Синявина, потом ответил:
– Потому, что он бежит не из города, а в город. Потому, что генератор в подвале военкомата все еще не запущен. А в комнату связи, откуда звала на помощь ефрейтор Цыплакова, все эти годы никто не входил…
НЕГЛИНЕВСКОЕ КЛАДБИЩЕАлександр Бачило
1
Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их целая стопка. Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секретарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз долой – в папку.
Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер лицо, зевнул.
– Все, что ли? – спросил устало.
– На подпись – все, – секретарша пожала плечами, – а в приемной сидит один…
– Санкин, пенсионер? – встревожился директор.
– Да нет, молодой, – Александра Петровна глянула в бумажку. – Окользин из КБ…
– По личному?
– Говорит, по производственному.
– Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно, зови этого, и хватит на сегодня.
Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный молодой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно глядя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером Окользиным, Сергеем.
– А отчество? – тепло улыбнулся Шатохин.
– Юрьевич, – признался инженер.
– Так-так! – директор указал на стул и, не давая посетителю раскрыть рот, заговорил сам:
– Хорошо, что вы зашли, Сергей Юрьевич. Расскажите-ка мне, что там у вас делается, в КБ. Когда оснастку под семьсот двенадцатый надеетесь сдать?
Семьсот двенадцатый заказ был ахиллесовой пятой конструкторского бюро, и Шатохин нарочно упоминал его, разговаривая с конструкторами. Это заставляло их держаться в рамках.
На этот раз, однако, коронный вопрос не произвел ожидаемого эффекта.
– Скоро сдадим, – равнодушно пожал плечами посетитель. – Но я хотел поговорить не о КБ…
«По личному», – подумал директор определенно.
– Я насчет грубельных печей, – продолжал инженер. – Случайно увидел проект… Мы что, собираемся строить участок в Неглинево?
– М-м… – Василий Трофимович помедлил, соображая, к чему бы такой вопрос. Проект был давно утвержден и передан строителям. – А что, собственно, вас беспокоит?
Окользин зябко поежился, глянув куда-то в окно.
– Нельзя этого делать, – тихо сказал он. – Это опасно. Я сам из Неглинево. И родился там, и в школе учился, и… Ну нельзя! Ей-богу, нельзя!
– Не волнуйтесь, Сергей Юрьевич, – Шатохин удивленно смотрел на инженера, – никто и не собирается устраивать площадку в самом селе. Она будет в трех километрах, и это совершенно не опасно. Ну не могу же я прямо в городе грубель обжигать, кто мне разрешит? А там болото, земля бросовая, совхоз от нее отказался…
– Да не бросовая! – перебил его Окользин. – А заповеданная. То есть, заказанная человеку, зареченная, понимаете? Испокон веков люди там не строили ничего, не сеяли, лес не рубили. Потому что это кладбище…
Шатохин озадаченно уставился на инженера. Про какое-то кладбище на месте будущей грубельной площадки он слышал впервые.
– И что же, – осторожно спросил он, – там и памятники есть? Надгробья какие-нибудь?
Окользин, неуютно сутулясь, смотрел в пол.
– Ничего там нет. Это очень старое кладбище.
– А каких примерно времен?
– Неизвестно. Нигде оно не упоминается, я специально смотрел архивы в краеведческом. Мне кажется, его и не хотели упоминать. Говорили просто – недоброе место, а кроме неглиневских, никто и не знал, почему недоброе.
– Ага, – оживился директор. – Значит, упоминаний и документов никаких? Ну а сами вы как узнали про кладбище?
– Мне рассказывал дед Енукеев, а до этого еще – бабушка моя, Мария Денисовна. Когда я мальчишкой был, она предупреждала, чтоб не вздумал туда, на кладбище, ходить.
Василий Трофимович нетерпеливо отмахнулся:
– Что вы мне тут: бабушка, дедушка… Бабушка-то небось надвое сказала? И потом, откуда там взяться кладбищу? Болото да гнилой осинник. Весной я сам выезжал с комиссией.
– Не простой это осинник… – задумчиво произнес Окользин. – Это колья проросли…
Директор осекся.
– Чего-о?
Тут только в глаза ему бросился какой-то болезненно всклокоченный вид инженера. Вот и шнурок на левом ботинке не завязан…
– Колья, – повторил Сергей с мрачной убежденностью. – Когда-то местные жители закопали там больше сотни этих… вурдалаков. И каждому в спину вогнали осиновый кол. Иначе от них не избавиться… Но ни в каких источниках не сказано, что будет, если вурдалака раскопать и кол у него из спины выдернуть.
«Э-э, – думал Василий Трофимович, согласно кивая инженеру, – паренек-то – того! Хорошо, если на бытовой почве или, скажем, наследственное заболевание… А ну как признают, что он на работе свихнулся? Вот тебе и производственная травма!»
– Во всяком случае, – продолжал Окользин, – строительные работы на месте кладбища представляют опасность, и поэтому я предлагаю вообще не строить площадку для обжига грубеля, а приобрести финскую экологически чистую технологию. Установку можно будет расположить здесь, на территории завода. Только понадобится валюта…
Сергей остановился и впервые поднял глаза на директора.
«И глаза бешеные», – подумал Василий Трофимович.
– Скажите, Сергей Юрьевич, – осторожно спросил он, – а вы куда-нибудь еще обращались по этому вопросу?
– Нет. Куда же я мог обратиться?
– Ну, не знаю… в отдел культуры, там, в исполком, в облсофпроф, в поликлинику… то есть, пардон, я не то…
– Вы считаете меня сумасшедшим? – спросил Окользин.
– Да бросьте вы, другое я имел в виду, – тон директора не допускал никаких сомнений в его искренности и глубоком сочувствии. – Мне ведь мало, понимаете, одного вашего слова, чтобы отозвать проект. Меня и самого спросят: на каком основании? А? Чувствуете? Требуется официальное заключение. Чье? Учреждения, уполномоченного решать вопросы всякой там охраны памятников природы и общества. Справка нужна! А будет справка – мы с вами, конечно, тут же, без разговоров примем руководящее решение. Ощущ