Мэйдиг так и кипел злобой. Он с удовольствием задушил бы Чимнэ, но Чимнэ еще был нужен ему и Рыжему Кену. Они попытались отползти за останец, но пуля Тэмгэн а сбила малахай с головы Мэйдига. Пришлось снова залечь за камнями.
— Метко целится! — восхитился Рыжий Кен. Он понимал толк в стрельбе, сам стрелял неплохо.— Советую зарыться лицом в снег и ждать, пока он перещелкает нас, как куропаток. Если бы мистер Дженикс мог видеть, в какую глупую историю мы влипли, он не заплатил бы и цента за наши головы. Скоро к старому чукче подоспеет помощь, помяните мое слово!
— Идите вы к черту! — рассвирепел Мэйдиг.— Сами-то вы хороши — не смогли снять девчонку... Теперь расхлебывайте...
Да, скоро к старому охотнику подоспеет помощь, и тогда им не сдобровать. Из-за глупой случайности рушится все. Нужно было действовать: убрать с дороги Тэмгэна, забрать из фотоконтейнера пленку — самое важное, самое нужное, без чего просто немыслимо возвращаться к боссу Джениксу. В этом и заключалось задание— забрать пленку, замести следы. Завтра должен прийти катер с того берега. Но как они вернутся на катер, не выполнив задания?
— Послушайте, Чимпэ,— произнес Рыжий Кен почти спокойно,— вы все равно человек конченный. Вы завалили все дело и должны искупить вину. Ползите к своему соплеменнику, зарывайтесь в снег, делайте что хотите, но вы должны покончить с этим старым идиотом. Я буду отвлекать его внимание на себя, поползу влево. Мэйдиг, как старший, не должен рисковать собой.
Но Чимнэ даже не пошевелился.
— Вы поняли меня? — и Рыжий Кен поиграл пистолетом.
— В этом нет нужды,— с усмешкой отозвался Чимнэ.— Взгляните-ка туда!
Мэйдиг и Рыжий Кен поглядели на вершину хребта и радостно вскрикнули. Захлебываясь от восторга, Мейдиг заорал:
— Тедди, Майкл! Помогите нам разделаться с этой старой скотиной. Контейнер возле него. Будьте осторожнее!
Те двое, Майкл и Тедди, отделились от группы еще два дня назад. Они тоже искали контейнер. Сейчас они сразу же сообразили в чем дело, и открыли огонь по старому Тэмгэну.
2. На помощь
Сигнальщик Иван Прохоров стоял на вышке наблюдательного поста и, приложив к глазам бинокль, пристально вглядывался в однообразную морскую даль. Льдины... льдины... Они лениво ползут куда-то на северо-запад. Белесая дымка застилает все. Солнце повисло невысоко над горизонтом. Вот над водой взлетели фонтаны. «Киты...» — догадывается Прохоров. Назойливо свистит ветер в оттяжках антенны. Антенна напоминает мачту корабля, и матросу кажется, что он находится на мостике эсминца, куда он так мечтал попасть служить.
Мечты... Может быть, потому, что Иван обладает мечтательным характером, ему и не везет в жизни. На занятиях, когда мичман Ситников рассказывает о синфазных многодипольных антеннах, об индикаторах дальности и кругового обзора, Иван сидит, полуприкрыв глаза, и мечтает. О чем мечтает, он и сам не мог бы сказать точно. Север поразил его с первого дня службы на посту. Все здесь необычно: пустынные горные хребты с мрачными ущельями; заросли карликовой ивы, прячущей во мху свои крошечные стебельки; долгая полярная ночь с ее пургой и сполохами. Летом солнце круглые сутки заливает тундру белым светом, гудят над яркими маками огромные шмели, нагромождения камня кажутся белыми от миллионов птиц, выводящих здесь птенцов. Тоскливый крик чаек и черных казарок сливается тогда с гулом прибоя, беснующегося у подножья отвесных скал. Простор без конца и края! Север!.. А за горами в небольшом чукотском стойбище живет черноглазая насмешливая Рультынэ. В последнее время Иван все чаще и чаще вспоминает веселые ямочки на ее щеках, милый говор, совместные прогулки по побережью.
— Горе мне с вами, Прохоров,— говорит мичман Ситников.— О чем вы только раздумываете на занятиях? Опять материал не усвоили. Так из вас никогда радиометрист не получится.
— Виноват. Все выучу.
— Выучу, выучу! Рассеянность только академикам позволительна. А матрос всегда должен быть начеку.
Мичман любит наставлять. Делает он это обстоятельно, приводя в пример разные поучительные случаи из своей многолетней службы. Противоречие заключается в том, что сигнальщик Прохоров по-настоящему мечтает стать радиометристом. Он завидует матросу Терюшину, старшине второй статьи Печникову и всем, кто там, внизу, часами сосредоточенно следит за экраном локатора.
— Эх ты, анахронизм! — подсмеивается Терюшин.— Ну что ты увидишь в свои окуляры, хоть целый день стой на ветру! А я глянул на экран — и пожалуйста: море — как на ладони. Одним словом, техника.
У Терюшина цепкие глаза, ехидная улыбочка на тонких губах. Он мал ростом и сухощав. Но Иван ему завидует. Завидует его подвижности, юмору, умению говорить складно и интересно. С Терюшиным они большие друзья, несмотря на разницу в характерах. Да и вообще на посту все живут дружно. Иначе здесь и нельзя. Суровая природа и чувство ответственности за вверенное дело сплотили людей, научили их ценить товарищество.
Иван заметил, как в правом секторе появилась едва различимая темная точка.
— Вижу цель! — передал он в радиорубку. Прохоров знал, что все его данные радист сразу же сообщит на «большую землю». Чем дольше всматривался он в темную точку, тем больше росло в нем волнение, Неизвестное судно!.. Да, да, ошибки быть не может... Теперь его видно даже простым глазом. Почему оно появилось в этих водах? Ведь не так уж часто появляются здесь суда, да еще в такое время года!'..
И воображение сразу же нарисовало целую картину; шхуна под чужим флагом, «случайно» забредшая к советским берегам, подозрительные «рыбаки», под брезентовыми куртками которых угадывается военная выправка...
Однако вскоре выяснилось, что появившаяся на горизонте точка — не что иное, как наше китобойное судно. Прохоров вздохнул: увы, должно быть, век необычайных приключений давно миновал — все буднично и однообразно. Да и что делать шхунам под иностранным флагом в этих холодных пустынных просторах?
— Цель, да не та,— пошутил Терюшин, когда Иван сменился с вахты.— Вот и я говорю — анахронизм!
— А вы не смейтесь, товарищ матрос,— сердито сказал мичман.— Прохоров отлично нес вахту. Затем и поставлены здесь. А в вашем заведовании беспорядок.
Терюшин сразу же прикусил язык. Иван усмехнулся, вышел из домика и по каменным ступеням спустился к морю. Наблюдательный пост был расположен в небольшой бухте, зажатой с трех сторон горами. Эти остроконечные безжизненные горы сливались в сплошную заснеженную гряду.
Прохоров намеревался пройти в восточный конец бухты, где совсем недавно обнаружил остов какого-то судна, разбившегося, быть может, еще в старину на камнях. И вообще восточный конец бухты его привлекал все время. Здесь попадались вынесенные прибоем на берег части разбитых лодок, деревянные и железные бочки, бутылки, металлические предметы с погибших кораблей. Особенно тщательно Иван осматривал бутылки: в них могли оказаться записки, содержащие интересные сведения.
Небо над головой было словно эмалевое. Шуршала галька под ногами. Иван брел неторопливо, погруженный в свои размышления. Но неожиданно он остановился, прислушался, поднял голову.
— Яра, pа-pа, ра-ра!
Только теперь он заметил собачью упряжку высоко в горах. Склон был очень крутой, но нарта неслась, не сбавляя хода. Голос каюра, приглушенный расстоянием, был не громче комариного писка.
«Да на такой скорости шею можно свернуть, а он еще подгоняет собак. Кто бы это мог быть?»
Заинтересованный, Иван не спускал - глаз с нарты. Теперь уже можно было различить даже остол в руках каюра — длинную палку с окованным концом. Сердце Прохорова дрогнуло: «Рультынэ!».
Он повернул обратно и, задыхаясь, побежал по каменным ступеням наверх. Ему хотелось встретить девушку первым. Но он опоздал. Нарта остановилась у домика. Свободные от вахты матросы окружили Рультынэ. Вышел даже мичман Ситников. По бледному, взволнованному лицу девушки он сразу же определил, что в тундре что-то случилось. Прижав кулаки к груди, Рультынэ почти выкрикнула:
— Там в Тэмгэна стреляют! Недобрые люди.. Чимнэ...
Мичман нахмурился, задумался на минуту, потом сказал спокойно:
— Все понятно. Старшина второй статьи Печников! Берите Прохорова, Терюшина, Стругалова. На лыжи — и за упряжкой! Торопитесь...
Только на мгновение встретились взгляды Прохорова и Рультынэ. И хотя сейчас она была сильно озабочена, все же в ее глазах он подметил теплый, приветливый огонек и счастливо улыбнулся:
— Не тревожься, Рультынэ. Все будет хорошо...
3. Что такое «полярная стратегия»
Как всякий человек с большим весом и влиянием, генерал Скелтон был склонен к деспотичности. Угадывалось что-то жесткое и непреклонное в его большом рте с отвисшей верхней губой, в холодном мерцании маленьких голубоватых глаз, придающих лицу высокомерное выражение. Скелтон являлся представителем главного штаба, бессменным инспектором, и его боялись больше, чем грома небесного. Это был настоящий «босс», суровый, карающий, лишенный милосердия и сострадания. С подвластными ему людьми он разговаривал главным образом афоризмами, непререкаемыми истинами. В этом был его стиль.
— Тот, кто владеет Севером, владеет всем миром,— изрекал он.— Мы всегда должны помнить эти слова покойного генерала авиации Митчелла и руководствоваться ими.
— Здесь, на Севере и Востоке, будущее принадлежит авиации.— Это был второй излюбленный афоризм генерала Скелтона.
И в самом деле походило на то. За несколько лет тихие деревушки индейцев в бухте Якутат и на других участках побережья превратились в крупные базы американской авиации. «Полярная стратегия» требовала создания таких баз, а Скелтон был одним из главных идеологов этой стратегии, ее вдохновителем. Канада и Аляска, Арктика и Субарктика, Гренландия и Исландия, Скандинавия, северные воды и горы были включены в зону его пристального внимания. А за генералом Скелтоном стояли главный штаб, военщина, правящие круги, которые усиленно стремились превратить свои, и тем более чужие, северные районы в военный плацдарм против Советского Союза.