Став военным руководителем Московского комитета меньшевиков, он пытался вывести на улицы солдат из Покровских казарм и просил помощи у комитета: «Дайте мне тысячу рабочих, мы соединим этих рабочих с солдатами, мы захватим город, мы возьмём Кремль!..»4
Александр Алексеевич был настолько решителен, что соратники по партии испугались его пыла и отказались принять план по захвату старой столицы. Восстание провалилось и здесь, и Вановскому снова пришлось уйти в подполье. Скрываясь на конспиративных квартирах, он целыми днями сочинял методички по тактике уличного боя и изготовлению взрывчатки в кустарных условиях (существует даже легенда, что испанским переводом одной из его брошюр пользовался Че Гевара5). Вановский нашёл единомышленников среди инженеров, и вместе они задумали наладить производство не только метательных бомб, гранат, но и боевых ракет («опыт был очень удачен», – вспоминал бывший революционер спустя полвека). Кроме того, под псевдонимом «С. Вычегодский» задумал «целый трактат о возможности вооружённого восстания» и решил посоветоваться с товарищами по партии.
Ленин, ставший к тому времени одним из главных авторитетов среди соратников, его работу в целом «одобрил, но печатать её нашёл несвоевременным». Вановский согласился и некоторое время обсуждал с Владимиром Ильичом стратегию борьбы. В 1906–1907 годах они общались больше всего: встречались ещё в Москве, затем оба перебрались в Петербург, а позже уехали в Финляндию. Вановский вошёл в узкий круг приближённых Ильича, но очень скоро между ними наметились разногласия.
«Я-то пережил киевское восстание, – вспоминал Александр Алексеевич, – на моих глазах – сотни убитых…надо действовать так, чтобы поменьше жертв, а Ленин как-то об этом не думал. “Да, – говорил он, – ничего не поделаешь. Без жертв ничего не будет”… Он сам не участвовал, он рассуждал как теоретик, сам ни одного восстания не устраивал, не видел, не пережил, поэтому он относился к этому проще»6.
В отличие от Ленина, надолго уехавшего в Европу, Вановский скрывался на родных просторах. В это время его непрестанные размышления о причинах революции и её крахе оказались дополнены философской, а позже и религиозной мистикой. Из бывшего военного, неудавшегося террориста-пассионария, из человека дела Александр Алексеевич быстро превращался в человека мысли: «Я сейчас работаю над психологическим объяснением неудавшейся революции». Теперь главным вопросом для Вановского стало не преобразование общества путём неизбежной революции, а то, что произойдёт потом с людьми, то, как переворот, когда он свершится, повлияет на человека: «Что даст грядущая революция народу? Прежде всего, отомкнув бездну духа, она развяжет страсти, даст ход подавленным желаниям и вызовет к жизни скрытые силы»7.
Десятилетия спустя он подробно рассказал советскому журналисту Цветову о том, какие изменения претерпевали его собственные взгляды и убеждения и как он начал работу над своей первой книгой, не имеющей отношения к тактике вооружённой борьбы – «Сын человеческий. Выявление скрытого иудейского сюжета трагедии Шекспира “Гамлет”». Александр Алексеевич резюмировал свои искания простым, но ошеломляющим выводом: «Я дополнил Маркса Шекспиром». Экс-боевик начал «склоняться к мысли, что истинный социализм требует духовного обновления человечества, в силу чего классовая борьба должна быть соединена с борьбой за личность, способную творить новую, более совершенную культуру» (чего, кстати говоря, не отрицал и Ленин), и решил, что на этом пора закончить своё участие в революции.
С началом Первой мировой войны Вановский добровольно отправился на фронт, хотя, выходя из подполья, по его собственному выражению, мог угодить на эшафот, «но чувство патриотизма взяло верх». Два года он провёл в должности начальника главной радиостанции при штабе командующего Западным фронтом и за заслуги в организации радиосвязи между воинскими частями получил орден Святой Анны III степени с мечами и бантом. Затем, пройдя обучение в Петроградской офицерской радиотехнической школе, в 1916 году вдруг оказался очень далеко от окопов – в Хабаровске, в малозаметной должности начальника местной военной радиостанции. Именно дальневосточный, хабаровский период Александр Алексеевич потом называл переломным в отношениях с Ильичом. «Он был против войны, а я опасался, что если заключать сепаратный мир, то Германия захватит Россию и будет ещё хуже, чем было раньше, хуже будет под властью кайзера, чем было под властью царя. И это наше расхождение заставило меня не возобновлять моего знакомства с Лениным»8, – вспоминал потом Вановский.
Несогласие с политикой большевиков пока не означало для Александра Алексеевича ухода из политики совсем. Наоборот, в Хабаровске он стал членом Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов, в августе 1917-го был избран в гласные местной городской думы, писал в хабаровское издание «Известий». Сборник этих публикаций издали потом отдельной брошюрой под названием «Проблемы революции». Главную проблему Вановский видел в большевиках, умел, используя своё образование, огромный опыт революционной работы и понимание сути большевизма, доказать это. Твёрдые ленинцы решили устранить Вановского физически, но охрана из добровольцев-солдат сорвала покушение9.
Тогда же, в августе 1917 года, Вановский отправился на солдатский съезд в Петроград как делегат от Приамурского военного округа. Там он в последний раз встретился с Лениным и принялся убеждать бывшего соратника в пагубности идеи мира с Германией. Вождь выгнал из своего кабинета старого друга взашей: «До свиданья! До свиданья! Когда одумаетесь, приходите!»10
Потрясённый таким приёмом, Вановский вернулся в Хабаровск и «сразу занял враждебную позицию к коммунизму, с которой уже никогда не сходил». В 1918 году он лично приветствовал представителей американских войск, входивших в город, и тогда же впервые открыто связал своё неприятие коммунизма с религией. В брошюре «Знамя возрождения» он писал: «…религия не только мобилизует наши духовные силы в минуты бедствия, она также наиболее целесообразно направляет их в интересах нашего спасения. <…> если мы поймём, что великое будущее нашей страны требует от нас великого единения в борьбе за лицо гражданина нового, действительно трудового общества, в котором несть “ни эллина”, “ни иудея”, “ни пролетария, ни буржуя”, а есть только работники духа, творцы общечеловеческих ценностей, то мы поймём также и бессмыслицу кровавого хаоса, в котором пребываем, и найдём средства к его преодолению»11.
Став убеждённым пацифистом, в 1919 году Вановский отказался служить в армии Колчака и в апреле того же года добился увольнения с военной службы, как «совершенно к ней неспособный». Неспособность выражалась в нервном расстройстве – настолько серьёзном, что медицинская комиссия отправила бывшего начальника радиостанции лечиться в Приморье, на пляжи залива Посьета. Неясно, в какой степени Вановский симулировал и симулировал ли вообще, но он вернулся в Хабаровск, пожаловавшись на то, что июньское море для него слишком холодное и… получил загранпаспорт и путёвку на два месяца для восстановления нервов на море тёплом – в Японии. Там он и провёл следующие 48 лет своей жизни.
Шекспир и вулканы
В Иокогаме Вановскому понравилось, как когда-то в Вологде. После революции там обосновалось немало русских эмигрантов. Возможно, с их помощью ему удалось на удивление быстро найти контакты среди японской профессуры. Александр Алексеевич принял приглашение профессора Катаками занять только что открывшуюся вакансию преподавателя русского языка и литературы в престижном токийском университете Васэда. Поначалу темы внеурочных изысканий Александра Алексеевича были непосредственно связаны с русской литературой. Это естественно – японская интеллигенция, студенты зачитывались трудами наших классиков, обожали Толстого, Достоевского, Чехова, а революция стимулировала интерес и к политической жизни ближайшего соседа, и к «загадочной русской душе». Теперь этот интерес было кому утолить. Позже в Токио Вановский познакомился с дочерью великого писателя – Александрой Львовной Толстой, на два года задержавшейся в Японии по пути в Америку. Её письмо Вановскому, уже из Сан-Франциско, намекает, что отношения между тёзками были несколько теплее и ближе, чем просто дружеские.
Внезапно и круто изменившаяся жизнь основателя РСДРП обещала стать насыщенной и разносторонней, но в числе первых опубликованных опытов нашлось место для статьи на старую тему: «Новые данные о влиянии Шекспира на Пушкина. Загадки мести за душу». Вановский всё ещё не оставлял попыток разобраться в общности обозначенных гениями религиозно-нравственных проблем. Но время шло, и, живя в Японии, Александр Алексеевич постепенно всё дальше удалялся от берегов европейской философской мысли. Тем более что с самого начала его эмиграции жизнь складывалась так, чтобы приковать внимание мыслителя к сюжетам необычным, для европейца экзотическим, а для японцев – относящимся к страшной, но повседневной реальности.
В 1923 году Александр Алексеевич побывал на небольшом островке Идзуосима, где на него большое впечатление произвёл действующий вулкан Михара (вскоре потухший кратер станет популярным местом самоубийств для несчастных токийцев). Потом поднялся на неактивный вулкан Акаги в 110 километрах от Токио. А 1 сентября грянуло Великое землетрясение Канто, унесшее жизни более 140 тысяч японцев и почти полностью уничтожившее города Токио и Иокогама. Эти путешествия, подъёмы в горы, картина жуткого землетрясения настолько поразили Вановского, что с тех пор он стал «пленником вулканов», а заодно японских преданий о них, японского культа гор, культа островной природы. Разумеется, поднялся он и на священную гору Фудзи, а позже написал о ней поэтическое эссе, назвав этот спящий вулкан «Огненным богатырём». В лучших традициях японской пропаганды того времени Вановский сравнивал его со стражем счастья и покоя японского народа. Полному и окончательному слиянию с местной научной мыслью мешал языковой барьер.