Придя в себя, моряк рассказал поразительную историю о внезапном нападении пиратов и последовавшей за этим кровавой резне. Его зовут Густаф Йохансен; это человек вполне здравого рассудка, норвежец по происхождению, служащий вторым помощником капитана на двухмачтовой шхуне «Эмма», приписанной к Оклендскому порту. 20 февраля с.г. шхуна вышла из Каллао, имея на борту экипаж из одиннадцати человек. По словам Йохансена, 1 марта «Эмма» была сбита с курса и отброшена далеко на юг сильным штормом, а 22 марта в районе 49 градусов 51 минуты южной широты и 128 градусов 31 минуты западной долготы встретилась с яхтой «Проворная», имевшей на борту весьма подозрительную, злобно настроенную команду, которая в основном состояла из канаков и прочих полукровок. Главарь этой шайки ни с того ни с сего потребовал от капитана Коллинза немедленно повернуть назад, а когда тот воспротивился этому наглому приказу, команда яхты открыла по шхуне яростный огонь из всех своих тяжелых орудий. Люди с «Эммы» приняли бой, и хотя шхуна, получив несколько пробоин ниже ватерлинии, начала тонуть, им удалось взять врага на абордаж, схватиться с ним на его же палубе врукопашную и, несмотря на численное превосходство противника, одержать верх. Ввиду отчаянного сопротивления наглых негодяев и зверских, подлых методов, которые они использовали при обороне, люди с «Эммы» были вынуждены уничтожить всех до одного. Трое из экипажа «Эммы», включая капитана Коллинза и его первого помощника Грина, были убиты в схватке, а оставшиеся семеро матросов под командованием второго помощника продолжили плавание на захваченной яхте, решив двигаться вперед ранее взятым курсом и заодно разузнать, что заставило капитана пиратов преградить им путь. На следующий день они обнаружили небольшой остров (что само по себе удивительно, ибо на карте этой части океана не отмечено никаких участков суши) и высадились на нем, после чего шестеро матросов неизъяснимым образом погибли на берегу, причем Йохансен, как ни странно, уклоняется от изложения подробностей случившегося и лишь весьма туманно упоминает о падении погибших в некую расщелину между прибрежными скалами. Оставшись вдвоем, моряки немедленно поднялись на яхту и попытались довести ее до ближайшей гавани, но были подхвачены новым штормом, разыгравшимся 2 апреля. С того момента и вплоть до встречи с «Бдительным», происшедшей 12 апреля, Йохансен почти ничего не помнит. Он даже не мог указать день смерти Уильяма Брайдена, своего товарища по несчастью. Видимых причин смерти матроса обнаружено не было, но можно предположить, что она наступила в результате сильного душевного потрясения или ввиду неблагоприятных условий плавания. Телеграфные сообщения, поступившие из Данидина, свидетельствуют о том, что яхта «Проворная» известна местным властям как каботажное судно, пользующееся дурной репутацией по всему побережью. Оно принадлежало подозрительной компании людей смешанной расы; частые и шумные сходки ее экипажа, сопровождавшиеся подозрительными ночными выездами в лес, неизменно привлекали всеобщее внимание. Яхта вышла в плаванье в чрезвычайной спешке сразу же после шторма и подземных толчков, случившихся 1 марта. Что же касается «Эммы» и ее экипажа, то наш оклендский корреспондент аттестует их самым положительным образом, а второго помощника капитана, норвежца Йохансена, называет трезвомыслящим и во всех отношениях достойным человеком. С завтрашнего дня морское министерство начнет расследование всего происшедшего, в ходе которого постарается побудить Йохансена высказаться более открыто и обстоятельно.
Вот и все, что содержал в себе обрывок старой газеты, не считая приложенной к статье фотографии адской статуэтки. Но какая цепь соображений не замедлила выстроиться у меня в мозгу! Тут крылись новые залежи фактов, связанных с культом Ктулху, не говоря уже о явном подтверждении странной заинтересованности в нем многих людей как на суше, так и на море. Что побудило ублюдочную команду «Проворной», на борту которой находился ужасный идол, в столь категорической форме приказать «Эмме» повернуть назад? Что это был за неведомый остров в океане, на котором нашли свою гибель сразу шестеро матросов из экипажа «Эммы», о котором столь уклончиво поминал помощник капитана Йохансен? Что показало расследование, проведенное морским чиновником в чине вице-адмирала, и что знали об этом пагубном культе в самом Данидине? И — самое поразительное — разве во всей этой истории не обозначилась глубокая и более чем наглядная связь целого ряда дат, придающая зловещее и теперь уж вовсе неоспоримое значение многообразным событиям, скрупулезно отмеченным моим покойным дедом в своей рукописи?
1 марта, что, согласно международной демаркации суточного времени, соответствует нашему 28 февраля, случилось землетрясение, а вслед за ним шторм. И почти сразу же «Проворная» со всем ее бандитским экипажем, словно повинуясь чьему-то властному зову, ринулась в открытый океан. Одновременно на другом полушарии планеты все как один поэты и художники начали видеть во сне вставший из воды странный циклопический город, а молодой скульптор, находясь в состоянии транса, вылепил из глины фантасмагорический образ Ктулху. 23 марта остатки экипажа «Эммы» высадились на неизвестном острове, потеряв при этом шестерых матросов — и в тот же день сны людей с чувствительным восприятием достигли наивысшей живости и были омрачены ужасным видением угрожающе надвигавшегося на них гигантского монстра; именно в этот день известный архитектор потерял рассудок, а молодой скульптор впал в бредовое состояние. 2 апреля последовал еще один шторм, и тотчас прекратились все сновидения о городе с влажными стенами, а Уилкокс вырвался из тенет своей странной лихорадки. А если еще вспомнить зловещий рассказ старого Кастро о рожденных на далеких звездах, а впоследствии затонувших вместе со своим городом Властителях Древности, о их влиянии на своих приверженцев и власти над сновидениями людей, то все эти факты говорили о многом. Уж не топтался ли я на краю черной пропасти космических ужасов, пережить которые не под силу человечеству? Пусть так, но отныне они являются чисто умозрительным явлением, ибо, что бы ни случилось на самом деле 2 апреля, чудовищная угроза потери собственного «я», замаячившая было перед человечеством, с той поры отодвинулась на неопределенное время.
В тот памятный вечер, потратив весь день на рассылку срочных телеграмм и приготовления к дороге, я распрощался со своим гостеприимным хозяином и сел в поезд, отправлявшийся в Сан-Франциско. Менее чем через месяц я уже был в Данидине. Мне потребовалось совсем немного времени на то, чтобы узнать, что здесь почти ничего не знают о приверженцах ужасного культа, целыми днями околачивавшихся в старых матросских тавернах. Прочий же шастающий вдоль побережья сброд вообще не заслуживал упоминания, хотя и среди этой публики ходили неясные толки о поездке неких ублюдков вглубь материка и сопровождавших ее отблесках красного пламени и слабом рокоте барабанов, доносившихся с отдаленных холмов. В Окленде я узнал, что Йохансен вернулся из Сиднея, после поверхностного и ничего не давшего допроса, в неузнаваемом виде, с враз поседевшими волосами. Он тотчас же продал свой коттедж на Вест-стрит, после чего вместе с женой спешно отбыл в Осло, где и поселился в своем родовом доме. Что же до его ужасных приключений, то даже своим самым близким друзьям он рассказал не более того, что услышали от него официальные лица из морского министерства, а потому единственное, чем они смогли мне помочь, так это дать его адрес в Осло.
Вслед за тем я прибыл в Сидней, где без всякого ощутимого результата беседовал с матросами в порту, а также с некоторыми лицами из вице-адмиральского окружения. Ходил я взглянуть и на яхту «Проворная», совсем недавно проданную дельцам с Круговой Набережной сиднейской бухты, но осмотр этой угрюмой, неприветливой громадины не дал мне ровным счетом ничего. Ужасный идол с головой каракатицы, скрючившимся телом дракона, чешуйчатыми крыльями и таинственными иероглифами на пьедестале хранился теперь в музее Гайд-парка. Я долго и тщательно изучал его. В безупречном совершенстве его исполнения таилось нечто дьявольское. Изготовлен он был из загадочного материала, по виду невероятно древнего и чужого, неземного происхождения. Одним словом, он являл собой полную аналогию статуэтке, обнаруженной Леграссом, хотя и сильно уступал ей в размерах. Как объяснил мне смотритель музея, материал, из которого была изваяна фигурка, остается неразрешимой загадкой для геологов — все видевшие ее специалисты единодушно поклялись, что подобной горной породы не существует во всем мире. И тут я снова с содроганием вспомнил слова старого Кастро, сказанные им Леграссу о первородных Властителях Древности: «Они явились со звезд и принесли с собой собственные изображения».
Взбудораженный чувствами, каких мне не приходилось испытывать за всю свою жизнь, я решился навестить норвежца Йохансена в его доме в Осло. Добравшись морем до Лондона, я сразу же пересел на пароход, следующий до норвежской столицы, и в один из осенних дней высадился на чистенькой, нарядной пристани под сенью Эгеберга. Адрес, по которому я разыскивал Йохансена, привел меня в Старый Город короля Харольда Хардрада, пронесший древнее имя Осло через века, не обращая внимания на то, что разраставшаяся вокруг новая столица жила под маскарадным именем «Христиания». Недолгая поездка в такси — и вот я уже с замиранием сердца стучусь в дверь опрятного, старинного домика с оштукатуренным фасадом. На мой стук откликнулась одетая в черное женщина с печальным лицом и буквально сразила меня, объявив на ломаном английском языке, что Густафа Йохансена нет в живых.
Скорбящая вдова поведала мне, что по возвращении на родину он прожил совсем недолго — все приключившееся с ним на море в 1925 году сломило его дух. Ей он рассказал не больше того, что и всем прочим, однако после него осталась толстая тетрадь, заполненная, как он ей объяснил, «чисто техническими записями». Тетрадь была исписана по-английски, чтобы, как можно было догадаться, оградить жену от возможных опасностей, если бы вдруг кому-нибудь из местных доброхотов вздумалось заинтересоваться ее содержанием. Однажды, когда Йохансен не спеша шел по узкому проулку близ Готтенбургского дока, из чердачного окна одного из домов вывалилась тяжелая кипа газет и угодила ему в голову. Двое матросов-индийцев сразу подбежали к нему и помогли подняться на ноги, но прежде чем прибыла карета скорой помощи, он был уже мертв. Не обнаружив видимых причин смерти, врачи объяснили ее внезапным сердечным приступом и общим ослаблением организма.