— А ты пойди и забери! — процедила ему в ответ. Она – свободна, на руках и ногах нет кандалов, в ее руке – оружие. Все, чего она так ожидала все это время, пока подлые предатели ее семьи – захватили ее в плен и продали на рынке, а покупатели – преподнесли в дар какому-то старому варвару. Она уже пыталась бежать, дважды. Потому на нее и надели кандалы, которые варвар снял только вчера, в день, когда должен был возлечь с ней… но ночью случился пожар. Ночью случилось нападение. И едва открыв глаза – она тут же была связана длинной веревкой. Но в ее ладони был сжат наконечник от стрелы, который она успела выдернуть из войлочной подкладки. Острый и широкий наконечник, предназначенный для недоспешного воина, чтобы пустить кровь волной, такой вполне может служить небольшим ножом, таким вот наконечником можно и упряжь подлатать и даже варенного мяса с костей наскрести… и конечно же веревку перерезать. Чуть отойти от стойбища, подальше, вместе с причитающими девушками и женщинами, связанными одной веревкой в вереницу, чуть отойти… перерезать веревку. Но сперва – привлечь внимание погонщиков, их не так уж и много. Но они шли и шли, а погонщиков было слишком много для нее одной. Она наверняка сумеет убить одного, застав его врасплох. Если повезет – то двоих. А потом? Сразится с десятком воинов? Нет, в свои лучшие времена она бы наверное сумела… в конце концов ее с детства обучали искусству пресечения боя, обучали как иметь дело с превосходящим противником. Такие как она – всегда слабее чем мужчины. Однако с момента как в ее руке появляется меч – все может измениться. В борьбе она проиграет любому мужчине, но фехтование — это не борьба. Это искусство. И будь у нее в руке ее фамильный цзянь с длинным, прямым лезвием и навершием в виде цветка лотоса, с прикрепленной к ней красной шелковой кистью на длинном шнуре – она бы, наверное, смогла. Меч в руке, настоящий, хороший меч, а еще – если бы ее руки не дрожали от голода и усталости, если бы ее босые ноги не были сбиты в кровь долгой прогулкой в веревках под окрики погонщиков и тычки древком копья в спину. Если бы…
— Слушай, я тебя по-хорошему прошу. — всадник наклонился вперед, перегибаясь через луку седла: — выкинь ты эту железку, ты же все равно ею махать не умеешь, я же вижу.
— А ты с коня своего слезь и подойди поближе, – ответила она, взвешивая в руке кривую уханьскую саблю. Баланс здорово смещен к острию, тяжелей, чем она привыкла, плохая сталь, неудобная рукоять… нет, она, конечно, сможет что-то показать и с этой железякой в руке, но такое оружие вообще не предназначено для фехтования. Уханьская сабля предназначена для одного – чтобы приподняться на стременах и вот так – обрушить на пешего удар сверху вниз, да с оттягом, так, чтобы аж в ладони отдалось. Подлое оружие. Не для фехтования, когда равный с равным, стоя на земле, а для того, чтобы добить спешенного или безоружного.
— Я же еще раз кнутом тебя могу перетянуть. – всадник распустил кольца свернутого кнута к земле: - и вообще бить до тех пор, пока ты эту штуковину не в силах будешь в руках держать.
— Конечно. Бить кнутом женщину – это так по-степному. В вашей традиции. – она сплюнула на землю: - даже боишься со мной на равных биться.
— Хей! — прозвучал веселый голос. Еще несколько всадников подъезжают и берут ее в круг. Прекрасно. Просто прекрасно. Говоривший – шире в плечах, держится в седле уверенней, в руке – копье, к седлу приторочен лук с колчаном, а с пояса свисает кривая сабля. Конечно же уханьская…
— Ханой, ты слышал? — голос подъехавшего всадника теперь звучал насмешливо: - конечно, слышал. Эй, девка, зря надеешься. Наш Ханой не знает, что такое честный бой, он никогда не примет бой на равных, даже от такой, как ты.
— Максуд. — всадник с кнутом покачал головой: — мы же говорили об этом. Неужто обиду затаил?
— Кто? Я? — подъехавший всадник усмехался: — конечно, нет. Мы братья, Ханой. Как там – пальцы на одной руке. Кто же будет упрекать мизинец за то, что в нем нет силы? Ты воюешь, как умеешь. В конце концов, важна только победа, не так ли? Никто не станет смотреть на тебя косо, если ты сейчас возьмешь лук и расстреляешь ее с расстояния… потому опасаешься, что в бою на земле она тебя побьет.
— Я могу обезоружить ее. Выстрелю аккуратно, в живот, – предложил еще один, положив стрелу на свой лук. Наконечник стрелы… она узнала его. Большой, округлый. Такие стрелы предназначены для того, чтобы убивать мелкую живность, не портя шкуры, ну или такой стрелой можно сбить с ног того, кого не хочешь убивать, кого нужно взять живым. Она стиснула зубы и оглянулась. До горизонта – степь. На земле – тела напавших. Чуть поодаль жмутся друг к другу остальные женщины.
— Ты можешь выстрелить. А я могу слезть с коня и отнять у нее саблю голыми руками. А наш Ханой может… наверное кружить вокруг нее, пока она не устанет.
— Максуд! – всадник скрутил кнут: — ты все-таки затаил обиду. Но…
— Ладно. — всадник легко спрыгнул со своего коня и вытащил свою саблю из ножен: — хорошо. Раз так, то мне придется надавать тебе по заднице. Убивать не буду, ты же молодая жена нашего уважаемого наставника, но вот синяков на заднице у тебя сегодня прибавится.
— Вот как. Степняки всегда хвастаются перед боем? — она пыталась вновь сплюнуть в траву, но во рту у нее сухо, глотка пересохла так, что аж больно.
— Мунсогор! – выкрикивал тот всадник, которого звали Максуд, и вскинул кулак в воздух: — Мунсогор!
— Хватит. – морщился тот, что спешился: — довольно уже. Это не круг, а она – не воин. Просто дурочка, которую я сейчас… - и он шел к ней широким шагом. Она наблюдала, как он двигался, и думала, что еще полгода назад бы усмехнулась, увидев такой шаг. "Слишком широко и небрежно он шагал. Ставил ноги так, словно втыкает их в землю. Даже чуть качнулся в сторону… оно и понятно, если весь день верхом, а с седла рубишь и стреляешь, бьешь копьем – то потом ноги немеют даже у привычного. Как с лошади слез – сперва размять их нужно. А он – сразу в бой. Так что еще полгода назад ей даже меч не понадобился, она бы его простой палкой избила, ведь… палка! Она смотрела на саблю в его руке и прикусывает губу. Палка – вот ответ. Она не сможет фехтовать саблей, ею только рубить. Но вот палкой… прямой и длинной палкой, как та, что лежит вон там в пыли, на нее опирался один из погонщиков, видимо потянувший связки или повредивший колено во время налета. Простая прямая палка с рогулиной на одном конце, наверное, использовалась в хозяйстве, что-то подпирала… да, сабля может разрубить палку, но – не сразу. А она и не собирается встречать удары степняка меч-в-меч. Это было бы глупо даже с настоящим мечом, он намного сильнее ее. Если даже у нее в руке будет ее цзянь и она попытается заблокировать его удар прямой подставкой – он выбьет меч из ее руки, ну или отобьет ей ладонь".
Она отбросила тяжелую и кривую саблю в сторону, сделала два шага в сторону и подобрала с земли палку. Взвесив в руке. Да, самое то.
— Ого! – раздался голос одного из всадников: — а она горячая девка! Собралась отходить тебя палкой!
— Хорошо, что ты бросила меч, – говорил тот, кто стоял на земле напротив нее, опуская свою саблю: - значит, я поколочу тебя не так сильно. А теперь… - он сделал шаг вперед, но она поднимает свою палку, становясь в стойку.
— Мне не нужна эта железка, чтобы одолеть тебя, – прокричала она: —давай договоримся. Если я одолею тебя, то вы меня отпустите.
— Одолеешь? С палкой? – одна бровь у него чуть поднялась: - да если ты меня со своей палкой одолеешь, потом можешь быть хоть царица степная.
— Вы слышали?! – она повысила голос, обращаясь к другим всадникам: - все слышали? Если…
— Слышали, слышали. Если ты его палкой поколотишь, то я лично тебе лян серебром заплачу, хоть у меня не так много денег. Я бы даже женился на такой, да старый Чермес возревнует. Давай, Ханой, заканчивай уже тут…
— Хорошо. – тот, кого называли Ханоем – сделал шаг вперед, даже не поднимая свое оружие, но она резко ударила его палкой по плечу, выбивая пыль из одежды. Удар шел изнутри наружу и сверху вниз. Взмах крыла журавля – будь у нее меч, поединок был бы закончен. Но это палка, и она – дополнительно толкает его кончиком в плечо, разворачивая от себя.
- Больно. – сморщившись произнес Ханой, поднимая на нее взгляд: - это было больно, дурная ты девка. Ты отбила мне плечо.
- Левое плечо. Так что ты все еще сможешь махать своей саблей. Чтобы ты не жаловался на то, что я «застала тебя врасплох».
- Тц. Совсем с ума слетела, девка. Ладно. Сама напросилась! – и он вновь поднял саблю: - сейчас… - и опять поспешный шаг вперед, как будто замахиваясь рукой, но она – видела, как его нога – скользит по сухой траве, втыкаясь в землю и … - выбрасывает ком земли ей в глаза, перекрывая обзор. Она даже не усмехнулась. Детская уловка, предназначенная для того, чтобы скрыть замах и удар, достаточно чуть сместится в сторону, ожидая настоящей атаки. Взмах – и кривая степная сабля устремилась вперед, но… палка в ее руке – быстрей и точней! Удар в плоскость клинка, перенаправляя этот взмах, другой удар – уже снизу, по пальцами руки, сжимающим рукоять сабли, и еще один – по плечу правой руки! Кто сказал, что палка – не оружие? Кто сказал, что ею нельзя убить человека? Сейчас один точный тычок в горло и…
Что-то ударило ее в живот с невероятной силой, выбивая из нее дыхание и заставляя осесть на землю, беспомощно хватая воздух ртом в попытках вздохнуть. Она – упала набок, не в силах ни стоять, ни сидеть, и увидела, что рядом на земле – лежит стрела с мягким, кожаным наконечником для того, чтобы добывать пушного зверя. Или чтобы свалить того, кого нельзя убивать. Ее.
- Вот зачем, Батыр? Пусть бы сам справлялся!
- Она бы ему сейчас глотку вбила в затылок! — отвечал лучник.
- И что нам с ней теперь делать?! – слышала она голоса где-то наверху, совсем далеко, голоса становятся все глуше, а она – проваливается куда-то в темноту глубокого колодца, теряя сознание…