[1] — повелел Коварский, и солдаты взялись за инструмент.
Понадобилось очистить бугор от обильного растительного покрова. Показался слежавшийся щебень, в который после взрыва фугаса превратилась арка над входом в подвал. Память не подвела Дитмара, склад находился в той самой точке, на которую он указал.
Острые саперные лопатки громыхнули о щебенку, бестолково заскользили по ней. Коварский недовольно сдвинул брови, отдал лаконичное распоряжение, и в руках у солдат появились кирки. Дело пошло быстрее, в стороны брызнула кирпичная крошка. Коварский с Дитмаром отошли и присели на поросшую мхом плиту. Коварский свернул из газетного обрывка козью ножку, закурил. Дитмар с неослабным напряжением наблюдал за солдатами, разбиравшими завал.
Кирки в сильных и умелых руках медленно, но верно прогрызали каменную осыпь. Углубление в боковине бугра росло. Еще удар — и волосатые лапищи белобрысого здоровяка, которого сослуживцы уважительно называли Велетнем, по локти ушли в пробитую дыру.
— Jest! — воскликнул здоровяк. — Gotowe! [2]
Дитмара как ветром сдуло с места, он, презрев свою подполковничью осанистость, на полусогнутых подбежал к проделанному отверстию, заглянул внутрь. Там было темно, но бывалый интендант нюхом уловил характерный складской запах, к которому примешивалось еще что-то, не совсем понятное, но в данную минуту не имевшее особенного значения.
— Все верно! — заявил подполковник подошедшему с недокуренной самокруткой Коварскому. — Это склад. Прикажите своим людям, чтобы расширили вход.
Капрал перекинулся репликами с Велетнем, и тот в одиночку разметал щебень по крапивным зарослям, сделав лаз достаточно просторным, чтобы в него мог пролезть человек. Коварский спросил Дитмара на ломаном русском:
— Кто есть перший: вы чи я?
— Предлагаю вам. Вы представитель государства, в чье ведение я добровольно передаю все, что находится в этом хранилище, — Дитмар взмахнул перчаткой в направлении лаза, — и вы имеете полное право первым прошествовать туда.
«Прошествовать» — это было сказано слишком помпезно. Коварский не без усилий протиснулся в узкую червоточину и очутился в густой мгле подземелья. Навстречу тянуло затхлостью, характерной для замкнутого пространства, но гнили не ощущалось. Это вселяло уверенность в том, что содержимое склада пребывает в целости и сохранности.
— Mecze! [3] — потребовал капрал, протянув руку назад.
В ладонь ему вложили коробок спичек. Он вынул одну, чиркнул ею и поднял разгоревшийся огонек над головой. Шагнул вперед, рассматривая шероховатые стены.
— Стой! Кто идет? — прозвучал вдруг из тьмы властный окрик.
Коварский застыл, горящая спичка завибрировала в пальцах. Он подумал, что ослышался, но в глубине коридора что-то шевельнулось.
— Кто там? — испуганно проблеял капрал. Этот вопрос имел одинаковую фонетическую форму как на русском, так и на польском языках и перевода не требовал.
Из темноты отчетливо клацнул винтовочный затвор. Догоревшая спичка обожгла Коварского, он выпустил ее, и она погасла. Капрал безотчетно развернулся и в два прыжка достиг спасительного отверстия, через которое проворным ужом выбрался наружу.
— Ну как? — спросил Дитмар. — Что-то вы быстро вернулись. Неужели проход дальше завален?
Солнечный свет и присутствие знакомых людей немного успокоили Коварского, но бледность с его лица сошла не сразу, и подполковник, заметив это, сменил тон:
— Что с вами? Вы как будто привидение увидели…
— Так и есть, — выдохнул капрал, сжав трясущиеся пальцы в кулаки, чтобы не позориться перед подчиненными. — Там… под зьемля… ктось до мене молвил!
Подполковник насупился, он не любил дурацких розыгрышей.
— Что вы говорите, капрал? Этот склад восемь лет отрезан от мира. В нем не может быть живых людей!
— А неживые? — Капрал суеверно перекрестился. — Он там есть, честне слово!
— Дозвольте мне, — выдвинулся из оробевшей группы Велетень, всем своим видом показывая, что не боится привидений.
— Не надо! — упредил его Дитмар. — Я сам посмотрю.
Он подозревал, что поляки издеваются над ним — жалким ободранным представителем распавшегося царства. Дитмар отдавал себе отчет в том, что он и в самом деле жалок, нищ, убог, но насмехаться над собой не позволил бы никому.
Он вооружился киркой, брошенной кем-то из солдат, и влез в дыру. Дневной свет, сочившийся сквозь узкую прореху, не давал разглядеть почти ничего. Дитмар остановился, чтобы глаза привыкли к тьме.
— Стой! Кто идет? — донеслось из коридора.
Подполковник похолодел. Вне всякого сомнения, это был не розыгрыш. Перед ним кто-то стоял, преграждая путь в недра склада. Дитмар собрал всю свою волю и проговорил:
— Я — бывший офицер Осовецкого гарнизона подполковник Дитмар. Кто со мной разговаривает?
Ответ ошеломил:
— Р-рядовой строевого отделения Арсеньев. Я имею р-распоряжение не допускать в склад посторонних. Если вы — бывший, то на каком основании находитесь в крепости?
Подполковник приходил во все большее замешательство. Говоривший с ним мысли излагал ясно, голос звучал чуть с хрипотцой, как бывает при простуде или после долгого молчания. Дитмар отметил про себя абсолютную правильность речи, разве что начальные «р» были чуть раскатистее — так их произносят уроженцы южноевропейских стран, к примеру итальянцы или испанцы.
Подполковник сдвинулся назад, к отверстию, стараясь подманить собеседника поближе к источнику света. Общаться с расплывчатым пятном было не очень комфортно.
— Я именую себя бывшим по той причине, что гарнизона крепости Осовец давным-давно не существует, — пояснил он как можно мягче. — Или вы не осведомлены об этом?
— Не осведомлен. — Пятно качнулось. — А как же война… закончилась?
— Какой, по-вашему, сейчас год?
— Тысяча девятьсот двадцать третий, — без запинки ответил тот, кто назвался рядовым Арсеньевым.
— А когда, позвольте спросить, вы заступили на пост?
— Восемнадцатого августа тысяча девятьсот пятнадцатого.
— Вы хотите сказать, что пробыли в подземелье восемь лет?! Как в такое поверить, милейший?..
И все-таки приходилось верить. После подрыва складов подполковник лично проверил качество работы минеров и убедился, что входы замурованы наглухо. Не осталось ни единой лазейки, за исключением вентиляционных трубок, столь миниатюрных, что в них застряла бы и мышь. У часового, если его и впрямь забыли на складе, не имелось никаких возможностей покинуть свое узилище. Но как он сумел прожить здесь эти восемь лет?
— Вот что, — решил подполковник после непродолжительного молчания, — выйдемте-ка наружу. Вам нет смысла стоять здесь, война закончилась.
Пятно в конце коридора вновь зашевелилось, приблизилось. Дитмар смог различить очертания высокого, под два метра, человека в пехотной шинели, с винтовкой наперевес. И еще подполковнику почудилось, что на голову этого человека накинут черный балахон. По телу поползли мурашки, рассказы о призраках уже не казались такими нелепыми.
— Я не могу покинуть пост, — промолвила химера. — Меня может снять с него только мой непосредственный командир.
— А кто ваш командир?
— Капитан Свечников.
— Я имею сведения, что Михаил Степанович ныне проживает в Москве, служит при штабе РККА. Трудновато вам будет получить от него разрешение.
— Р…К… КА? — по слогам выговорило озадаченное видение и опустило винтовку. — Что это такое?
Набравшись терпения, подполковник прочел выходцу из прошлого краткую лекцию, в которой разъяснил, что уж и прежней России в помине нет, и земли под Осовцом отошли независимой Польше, и командиров-начальников погибшей крепости разнесло по свету. Рядовой Арсеньев стоял как громом пораженный.
— Кому же я теперь служу? — спросил он потерянно.
— Да выходит, что никому. Как и я… Меня-то вы хоть помните? Наверняка встречали при штабе.
Часовой сокрушенно помотал закутанной в балахон головой.
— Не помню, ваше высокоблагородие. Когда взорвали вход, я получил контузию… многое выпало из памяти.
— Ясно. Лучше бы про «высокоблагородие» забыли. Времена переменились, теперь за титулование и побить могут…
Дитмару все же удалось уговорить эту престранную личность покинуть подземелье. Рядовой Арсеньев вслед за подполковником вылез из своей темницы и в лучах заходящего солнца предстал пред очами изумленных поляков. На свету сделалось очевидным, что никакого балахона у него на голове нет — это отросшие за восемь лет черные как смоль волосы падали ниже пояса, закрывая половину фигуры, и не позволяли понять, стар часовой или молод.
Поляки от удивления зацокали языками, придвинулись ближе, но не вплотную. Явившийся из-под земли пугал их, понятное без перевода слово «дьявельство» прошелестело по рядам. Капрал Коварский тихо вытянул из кобуры револьвер. Косматый воин насторожился, как пес, почуявший дичь.
— Здесь не меньше дюжины человек, — сказал он громко. — Без винтовок, но с лопатами. — Он повернулся к капралу. — Оружие только у вас. Уберите его, я не люблю, когда в меня целят.
— Вы видите сквозь эту завесу? — поразился Дитмар и указал на копну волос.
— Нет. Она слишком густая, да и глаза у меня зажмурены. На складе был запас свечей, но он кончился четыре года назад, так что я отвык от освещения, боюсь ослепнуть.
— Как же вы определили, кто и что перед вами?
— На слух. Когда годами живешь в полной темноте, волей-неволей научишься слышать лучше, чем это делают обычные люди. Мне кажется, я теперь могу обходиться совсем без зрения. Угадываю очертания предметов и движения по звуку — как летучие мыши, знаете?
Дитмар отважился прикоснуться к лохмам собеседника. Они оказались пышными, ничуть не засаленными и пахли мылом. Сапоги рядового Арсеньева выглядели тщательно вычищенными, а шинель была свежа, словно он только сегодня утром заступил в караул. В таком же образцовом состоянии оказалась и трехлинейка, которую он сжимал в руке: ее ствол поблескивал, умащенный смазкой, а на замке и прочих металлических частях — ни пятнышка ржавчины.