…Завернутые в полотенца, Дана и Луис сидели на старом диване в гостиной. Еще не было девяти, но от долгой дороги, любовных ласк и сауны у них слипались глаза.
У Даны на коленях лежала книга фотографий с кофейного столика. Она пыталась перелистывать страницы, но не могла сосредоточиться.
— Может быть, на сегодня хватит? — спросил Луис, лениво улыбаясь.
— Как скажешь, милый.
Она положила книгу обратно на стол. Они устало поднялись с дивана. На столе остались остатки ужина — бутерброды с Пастерами из Геноа-Дели, что на северном побережье. Дана намеревалась было убрать все со стола.
— Стоп. Никакой работы. До утра, по крайней мере. — Он обнял ее за плечи и повел к лестнице.
— А может, не только до утра. Может, вообще не будем мыть посуду. Пароль «завтра». — Когда они начали подниматься по лестнице, он почувствовал, что она шла как-то неохотно.
— Что-нибудь не так?
— Все в порядке.
— Действительно? — Он настаивал и голос его выдавал волнение. Она знала, о чем он думает.
— Не волнуйся, все в порядке.
Он хотел так думать, и она не стала его разуверять.
— Я просто подумала о Ронде и Брайене. Может, надо им позвонить?
— Ну это уж точно подождет до утра.
Он снисходительно взглянул на нее. Тема была не нова. После выигрыша Дана испытывала вину перед Рондой и Брайеном. Ведь благодаря им Дана и Луис попали на конкурс. Если бы они не пошли тогда, приглашения пропали. В тот день родители Ронды отмечали тридцатилетие свадьбы, а за месяц до этого Брайен приобрел билеты на Мерс Канингам. Поэтому они предложили Дане и Луису воспользоваться приглашением. Они бы все равно не пошли. И все равно Дана никак не могла успокоиться. А вдруг они завидуют? Это так мучило ее, что она спросила Ронду напрямик. Дана ощущала свою вину. Луис, напротив, был счастлив, благодарен, о чем он им и сказал. Он был реалистом.
Называй это виной, старая мстительница, подумала Дана. Она прекрасно знала, как все начиналось. И хотя не совсем ясно, но видела, какие формы это приняло. В памяти все отложилось карикатурой или рисованной картиной. Мама. Она была слишком далеко, и Дана не могла видеть ее.
Она хотела бы ее разглядеть, но в ее воображении мать всегда казалась лишенной жизни, химерой и статуей. Дана видела ее стального цвета волосы и следы страданий на лице. А ее руки, все в отметинах. А закатившиеся красные глаза скорбя щей Марии. Хватит! Она сможет от этого избавиться. Матерь Божия, пожалей.
Дана и ее вина. Они были старыми друзьями. Неужели эти мучения только из-за телефонного разговора? Мама просила дать ей их телефонный номер в Тахо, и Дана обещала и теперь была уверена, что выполнит обещание.
С мамой она ничего не могла поделать. А вот что касается Ронды и Брайена… Было бы очень красиво позвонить им. И поддерживать отношения на такой ноте — как солидные люди. Ее психоаналитик одобрил бы такое решение.
— Я сейчас приду. — Она усмехнулась и проскользнула обратно в гостиную.
Ладно, какая разница, подумал Луис и стал подниматься по лестнице.
— Что? — спросил он, оглядываясь.
— Я ничего не сказала.
Она хотела было спросить его, что это был за звук, но передумала и, улыбнувшись, кивнула и сняла телефонную трубку. Нет, это не кашель и не вздох раздражения. Она услышала какой-то другой звук. Как будто кто-то пронзительно вздохнул пересохшим горлом.
Луис не улыбнулся в ответ, только внимательно посмотрел на нее и продолжал подниматься.
Дана держала трубку у уха и слушала ровный звук гудка.
Луис решил почистить зубы, пытаясь забыть об этом эпизоде. Он повернул старый медный кран, полилась вода. Такой холодной воды в городе не бывает. Дана будет делать то, что ей захочется, он это знал. Нет, не то, что захочется, а что она считает нужным делать. Так, вероятно, и должно быть. И нечего раздувать из мухи слона.
На секунду он задумался, стоит ли приглашать Ронду и Брайена. Они уже предлагали им приехать сразу после выигрыша в конкурсе. Тогда они это предложение всерьез не приняли, оно им казалось нереальным. Можно попытаться их еще раз уговорить. В Альпенхерсте на самом деле достаточно места.
Однако такие мысли и сопровождающее их чувство долга все равно оставляли неприятный осадок. Он достаточно хорошо относился к этим людям, но близкими они не были никогда. Между ними были принципиальные различия, из-за которых Луис постоянно ощущал свою финансовую ущербность. И хотя среди их друзей многие преуспели, однако это никак не отразилось на их поведении. Брайен и Ронда, напротив, никогда не говорили о деньгах, но их незримое наличие постоянно ощущалось. Луису казалось, что они участвуют в какой-то гонке и уже выбились из сил, но все равно бегут, движимые хитростью, злобой и неутолимой алчностью, хотя в гостиных и на вечеринках они держались спокойно, дружелюбно, лишь иногда выказывая нарочитое возбуждение, впрочем быстро сменяемое равнодушием.
Здесь было что-то другое. Ему не нравилось, как Брайен иногда смотрит на Дану. Луис знал, что она ему нравится, и в этом ничего плохого не было, но Брайен иногда не выключал этот взгляд вовремя, а это уже оскорбляло. И если уж быть до конца честным перед собой, именно поэтому возможный приезд Ронды и Брайена не вызывал у него большой радости. День-другой еще можно было вытерпеть, больше трудно.
Лучше об этом не вспоминать. Субботний вечер, подумал он. Их, вероятно, нет дома. Где они? В кино? Или танцуют в Фермонте?..
Дана стояла у угла дивана и считала звонки. Один… Она хотела, чтобы Ронда взяла трубку. Не то чтобы ей не нравился Брайен, но ей было проще разговаривать с женщинами. Это ведь естественно, верно? Два… Но с другом Луиса Томом ей было так же легко разговаривать, как и с его подружкой. Обычно после того, как первый лед таял, с мужчинами было легче разговаривать. Три…
А с Брайеном и Рондой все было иначе. Она вспомнила их последний обед вместе, когда они и передали им приглашения. Брайен проявлял к ней больший интерес, чем того требовали приличия. Дана чувствовала это и раньше. Он мог по-разному смотреть на нее, и иногда, думая, что она не видит, он бросал в ее сторону весьма красноречивые взгляды. И она вспомнила его взгляд, отразившийся в стеклянной дверце буфета, когда она выходила из гостиной за кофе в тот вечер. Четыре… Ответил автоответчик:
«Алло. Вам отвечает механическое чудо Брайена и Ронды Томас. Мы не можем подойти к телефону…»
Дана расслабилась, оперлась о спинку стула и стала ждать отбоя.
Она объяснила себе все очень просто: здесь невероятно хорошо, прямо как в раю. Может быть, они бы приехали, хотя бы на выходные? Повесив трубку, она почувствовала себя спокойнее…
— Как ты быстро, — сказал он.
— Их нет дома. Ночные пташки.
Хорошо, подумал он, но промолчал. Нетрудно представить себе, как бы им здесь было хорошо одним. Но будь что будет.
Лежа на спине, Луис разглядывал спальню. Потолок с деревянными покрытиями, бюро и шифоньер из темного дерева, камин, который они так и не разожгли, но еще разожгут — все это успокаивало. У них было завтра. Звук льющейся в ванной воды убаюкивал его.
В полудреме у него промелькнула мысль, что такая незатейливая деревенская жизнь была бы в принципе возможна. Только что для этого предпринять? Что сделать, чтобы остаться в этом доме? Уйти в строители? Выучиться на лесничего? Если он еще не слишком стар для этого. Неприятная мысль. И где бы они тогда жили? Уж конечно, не в Альпенхерсте, скорее в хижине у разбитой дороги.
Впрочем, сегодня это не имело значения, сегодня они были здесь. И будут просто спать в этой лесной глуши.
Вскоре Дана улеглась рядом и прижалась к нему. Сознание постепенно угасало. Ему показалось, что она приподняла краешек его сна и юркнула внутрь. Что-то сказала, он ответил, но уже через минуту забыл, что именно. Он ехал вверх по горной дороге, по обеим сторонам которой молчаливыми свидетелями стояли высокие деревья.
Они лежали в странной постели в большом беспорядочном доме, который, скрипя, устраивался на ночь. Через пять минут после того, как Дана легла рядом, они уже спали.
В городе, на улице Гоу, Брайен Томас прокручивал записи на автоответчике. Он повернул ручку громкости вправо, включил перемотку и затем воспроизведение. В глубине темной комнаты длинная серебряная шея лампы склонялась над подлокотником черного дивана из искусственной кожи. Матовый корпус стереосистемы отражал даже тусклый свет, подобно озерной глади в безлунную ночь, и этот отсвет лежал на низком треугольнике кофейного столика, стоящего перед диваном.
Слушая ее голос, он смотрел за окно, на ночную реку субботних огней, убегающих по улице Бомбард, и на белые здания района Марина, начинавшегося чуть дальше. Он слышал все, что говорила Дана, и даже больше. Даже ритм ее фраз, начинавшихся спокойно и плавно и затем убыстряющихся по направлению к новой мысли, умилял его. Это была ее обычная манера говорить. И эта интонация ей особенно шла и напоминала веселый перебор струн. Запись закончилась, он выключил автоответчик.
Душ, который он принял после долгой дороги, взбодрил, но сухой, как щепа для растопки, голос преследовал его и не давал покоя. Сказанные слова не уходили из памяти, отдаваясь ноющей болью. Вся надежда была на каберне. Сегодня он выпьет всю бутылку.
Брайен смотрел вниз, туда, где за Мариной и бухтой днем был виден Остров Ангелов. Он пытался направить свои мысли туда, где в окруженных водой горах живут олени. Пытался переключиться на приятное, но, увидев в темном стекле окна свое отражение, повернулся и вышел из комнаты.
Ронда стояла в спальне перед туалетным столиком спиной к нему, в длинной ночной рубашке без рукавов, доходившей до пола. Она расстегивала замочек серьги.
— Дана звонила. Сказала, что они добрались и там замечательно.
Ронда положила серьгу в шкатулку и начала снимать другую. Брайен подошел к своему туалетному столику, снял часы. Ронда начала напевать нечто похожее на колыбельную. «Тихо, малыш, не плачь». Брайен узнал мелодию. Затем он услышал, как она положила вторую серьгу к остальным драгоценностям и как щелкнула крышка шкатулки.