И громкий голос, как любовь, звучал
И к чуду новому всех призывал[2]
Я не выдерживаю и смеюсь.
– Да, так меня еще не клеили. Но тебе ничего не светит, папаша. Слишком ты стар. Хотя…
Я прищуриваюсь, оценивая его. А неплохо сложен – это заметно даже через пиджак. Приходит шальная мысль: может, отомстить Антохе? Но Горацио резко обрубает концы.
– О нет, чаровница, – говорит он, неожиданно посерьезнев. – Я здесь не за этим.
– Зачем же еще?
– Позвольте, Анастасия Романовна, представить род моих занятий – я волшебник. Демиург, если быть точнее.
Что-то новенькое.
– Но что же вы молчите, Анастасия? Скажите же что-нибудь!
– А что сказать? – пожимаю плечами.
– Полагаете меня сумасшедшим?
– В точку.
– Полагаете, что если сумасшедший не хочет переспать с объектом вожделения, – задумчиво продолжает он, – то, может, он какой-нибудь псих, возбуждающийся от смеха девиц, коим читает стихи, верно?
– Прямо мысли мои читаешь. Иди уже отсюда, Горацио.
– Э нет, Анастасия, я не зря вам прочел стишок…
– Шелли, – перебиваю я. – Я вовсе не такая дура, как ты думаешь. Это поэма Шелли о ведьме из Атласа.
«Странное совпадение! – мелькает мысль. – Опять ведьма. Намек? И чего все ополчились – ведьма, ведьма?»
– Что вы, что вы! – взмахивает он руками. – И в мыслях не было обидеть вас. Я знаю, что вы, Анастасия, весьма образованная девушка, знакомая и с Шелли в том числе. Скажу по-секрету, он, кстати, был тем еще бабником. Говорил я ему, да и Эдварду тоже – не плывите вы в этот чертов Ливорно, ни к чему хорошему затея не приведет, и вот видите – как в воду глядел[3]. Простите за каламбур. Как в воду глядел… хе-хе…
Настораживаюсь.
– Кто именно был бабником?
– Перси, конечно же, я о нем.
«Точно сумасшедший».
– Зря вы так думаете.
– Как «так»?
Горацио вздыхает, отпивает кофе, аккуратно ставит на стол и говорит:
– Я знаю кто вы, Анастасия. Знаю о вас всё. Абсолютно всё. Слышу ваши мысли. Знаю, чем вы занимались вчера вечером. Сказать? Вы посещали бабулю. Премилая старушка, кстати! И читали ей книгу, очень интересную книгу в каком-то роде. «Finnegans Wake» Джеймса нашего Джойса. В недавно вышедшем переводе[4]. Ваша бабуля уже плоха, не так ли? В последнее время прикована к постели, но язык ее так же остёр, как и прежде, и переводчику досталось! «Ох, Сережа, Сережа[5]! – всё вздыхала она. – Почему же ты так и не взялся за последний шедевр Джойса? Почему отдал на поругание каким-то словоблудам?»
У меня отвисает челюсть.
– Вообще-то, – продолжает Горацио, будто и не замечая моего изумления, – последний, в кавычках, «шедевр» Джеймса – это результат, скажем так, некими злоупотреблениями. Проще говоря, он много общался с кое-какими моими друзьями. А я предупреждал его, просил: «Джеймс, дорогой друг, тебе бы поостеречься!»
– Да что ты тут мне плетешь! – взрываюсь я. – Ты что за фокусник такой, а? И с Шелли ты знаком, и с Джойсом тоже, в башку мою залез! Да я тебе шею сейчас сверну!..
Пытаюсь вскочить, чтобы врезать иллюзионисту, или кто он, по слащавой морде с целью стереть самодовольную ухмылку, но не могу сдвинуться с места! Как приросла, блин. Прикипела к стулу и пышу яростью, точно драная кошка. Пот так и струится. Горацио, тем временем, спокойно допивает кофе.
– Я к тому, Анастасия Романовна, – говорит он, – что раз я разговариваю с вами, то отнюдь не зря. Не кипятитесь, прошу вас. Ваши, бесспорно, полезные навыки тут вам не помогут. Давайте поговорим как цивилизованные люди, не привлекая излишнего внимания. Идёт? Я даже угощу вас бокальчиком вина, для успокоения. Официант! Еще кофий, и что-нибудь из красного полусладкого, на ваш выбор.
Одним махом проглатываю вино. Плевать какое, главное отойти.
– Безусловно ваш достопочтенный родитель привил вам необходимое умение. – Велеречивая манера Горацио всё больше раздражает, но я молчу. – Но давайте начистоту: так ли оно важно, это ваше умение? Так ли важны ваши познания в литературе, или филологии в вашем альма-матер? Ничего, кроме скуки, науки в вас не вызывают. Недалек тот час и вы растаете, словно прохладный ветерок в зной. Но встретив вас, я тут же подумал: «Она достойна большего!» И вы действительно достойны, Анастасия Романовна. Даже фамилия ваша об этом поет: Сапфирова! Только вслушайтесь в эту поэзию слов: Анастасия Романовна Сапфирова! Волшебство, бесценная моя, заключено не в чем-то, а в словах! И я подарю вам мир! Новый, сияющий, где вы сможете раскрыться сполна. Где ценят слова и ценят красоту! А здесь вас ждет только уныние. Здесь вы быстро завянете, Анастасия, чего я просто не могу позволить. Но! – выбор за вами. Если согласитесь, то…
Горацио поднимает трость и выразительно трясет ею. Что значит этот жест, я не понимаю.
– Налейте еще, – вздыхаю я.
– Разумеется, – отвечает он, наполняя мой бокал. – Хорошим вином человека не испортишь.
– Допустим, я тебе поверю, – начинаю рассуждать, выпив вино. – А как же мама? Папа, наконец? Да и сестренка тоже, пусть она та еще заноза в заднице. Как я брошу их? Они же будут искать меня! Как я уеду, вот так, с бухты барахты, да еще с кем? С неведомым щеголем, льющим мне, дурехе, мед в уши. Отвезешь меня в Голливуд, да? И я буду сверкать в платье с блестками в огне рамп, и Джонни Депп будет целовать мне руки? А на деле – я буду всего лишь какой-нибудь экскортницей, отсасывающей хер у потного жирдяя. Нет, уж лучше пусть я завяну, как ты говоришь.
Хватаю бутылку и наливаю еще.
– Вы меня не поняли, Анастасия, – усмехнувшись, отвечает Горацио. – Я не сутенер. Я – демиург. Творец видимого и невидимого. Насчет родственников не беспокойтесь – вас тут же забудут, словно вы и не существовали здесь, в этом измерении. Зато там, куда я вас отошлю, вы раскроетесь так, что вас будут помнить вечность. О вас будут слагать легенды – все задатки для этого имеются. Ну же, Анастасия, решайтесь. Решайтесь же!
А что, собственно, я теряю? Житуху в общаге? В общаге, где сопливые студенты по утрам роняют слюни, каждый раз после того, как я, помятая и не выспавшаяся, выплываю, почесывая зад, из своей конуры… то есть комнаты. Где такие как Антоха врут и изворачиваются, лишь бы не смотреть в глаза. А плевать! Пошло оно всё к черту!
– Давай! – решаюсь я. – Колдуй, мать твою! Посмотрим, какой ты там демиург, друг Горацио!
– Вот и хорошо, Анастасия Романовна. Уверяю вас, вы не пожалеете.
Горацио указывает на собачью морду, венчающую трость, щелкает пальцем и…
__________
…и мы начинаем долгий, тернистый и очень увлекательный путь, друзья! Который обязательно будет пройден до конца.
Буду рад любой поддержке. Приятного чтения!
__________
[1] Название 8 главы части II «Молота ведьм» ("Malleus Maleficarum") Якова Шпренглера и Генриха Крамера, средневекового трактата по демонологии и способах обезвреживания ведьм.
[2] Перси Биши Шелли, поэма «Атласская волшебница», стих 5, слегка измененный мною перевод Веры Меркурьевой.
[3] Английский поэт Перси Биши Шелли и моряк Эдвард Уильямс 8 июня 1822 года утонули в лодке близ итальянского города Ливорно.
[4] Имеется в виду полный перевод на русский язык, выполненный А. Рене.
[5] Сергей Сергеевич Хоружий (1941 – 2020) – переводчик романа Джеймса Джойса «Улисс».
Глава 2. Казни – зрелище для дураков
Открываю глаза и обнаруживаю себя в клетке, запертой на большущий замок. Клетку тянет парочка ленивых мулов. Вокруг клетки важно вышагивают стражники с алебардами, какие-то вельможи в пышных бархатных беретах, украшенных пером не иначе как жар-птицы, судьи в мантиях и священнослужители в громоздких тиарах и волочащихся по земле одеяниях. Старинный город, дома все неказистые, пришибленные что ли. Черепичные крыши, стоки, переполненные гниющим мусором, пестрая толпа, взирающая на меня так, словно я настоящее исчадие ада, мухи, мошкара, духота. Только одно здание выделяется: то, что позади. Ратуша, полагаю я, глядя на развевающиеся на фасаде полотнища с типично средневековой геральдикой.
В клетке, кроме меня, сидят четыре бабы разного возраста. В мятых грязных платьях, руки – в кандалах. Да и сами бабы далеко не первой свежести, если не сказать большего. Вонь стоит такая, что меня чуть не тошнит.
Оглядываю себя – тоже самое: кандалы, измочаленное платье, всё такое. Такая же чувырла, и ссаньем от собственного шмотья потягивает.
Приехали! Вот и верь мужикам! Это и есть тот сверкающий мир, где я, черт побери, Мерилин Монро? Закинул, гад, и не куда-нибудь, а прямиком в страдающее средневековье! Ну, демиург Горацио, ну, сукин сын, я до тебя доберусь!
– Очнулась? – шипит мне в ухо беззубая узколобая карга справа. – Ведьма!
И эта туда же.
– Из-за тебя нас сожгут! – поддакивает такая же уродина напротив, только с красной рожей. Алкашка, точно.
Так, погодите. Сожгут?
– Слыхали ее ведьмовские причитания? – продолжает карга, обдавая меня смрадным запахом изо рта. – «Колдуй, демон, колдуй! Залезь на меня, влезь в меня!»
– «Я буду сосать твой жердь, о безглазый»! – угодливо цитирует алкашка.
Это я в бессознанке такое несла? Надо же…
– Вот-вот! Мы всё слышали! Из-за тебя, паскуда эдакая, нас везут на плаху! Если бы не твои шабашьи заклинания, бурмистр, глядишь и помиловал бы.
– Может, просто изгнали бы, – вторит алкашка. – Побили бы плетьми и выгнали из Пагорга прочь!
– Из-за тебя, из-за тебя! – слышу я злобные шепотки, а карга начинает щипаться.
– Ах ты так! – свирепею я и двигаю локтем карге в ряху. Она стукается затылком о прутья и обмякает. Алкашка растопыривает пальцы, видимо намереваясь вцепится мне в горло, но я долблю ее голой ступней так, что из расквашенного шнобеля вылетает кровь словно из пушки. – Всё, успокоились? Кому еще хочется высказаться?
Молчок. А девка слева плачет.
– Заткнись, – рявкаю на нее, отчего та принимается реветь еще пуще.