Генриетту вместе с голосящей мамашей тоже уводят.
– На кого вы намекаете, барон? – развалившись в кресле, интересуется князь.
– Не буду говорить, я приличный человек.
– Когда Таб хочет покарать, он карает детей! – полным презрения голосом чеканит Теоду.
– Ну, знаете!.. – вскидывается Робаш.
– Так, господа, успокоились! – обнаруживает командирскую жилку князь. – Теоду! Еще слово – и вы пожалеете! Извинитесь немедленно!
Теоду поднимается.
– Ладно, я погорячился, – сухо поклонившись, говорит граф. – Искренне прошу прощения. Признаться, увиденное так впечатлило меня, что я опрометчиво поддался эмоциям. Еще раз, прости меня, старина Робаш.
Барон какое-то время дуется, но, выслушав камердинера, заметно оживляется и благосклонно кивает. Наверное, камердинер доложил, что всё хорошо. Пальца нет, но доченька в порядке. Палец в брюхе сыночка, но он тоже в порядке.
– Ну вот и отлично! – подытоживает князь. – Может, продолжим веселье? Ну не печалься, барон, подумаешь, останется Генриетта без пальчика. Отныне она будет Генриетта беспалая, ха-ха!
Все дружно ржут. Нет, ну не мразота? Чувствую, что этого хлыща я уже начинаю ненавидеть.
Барон уже багровый. Сидит, пыхтит, только что дым из ушей не валит.
– Давай, неси игрушку! – не унимается князь. – Чем ты там хотел похвастать? Не только же алхимическим вином и людоедскими наклонностями твоего наследника. И какая муха его укусила? Так-то Анри всегда любил закладывать за воротник. Но чтобы такое… Он не с Блуда берет пример, нет? – Народ рофлит, как припадочный. – Ладно, ладно, не злись. Ты же знаешь меня! Я просто дурачусь. По-дружески, всего лишь по-дружески. Тащи свой магический артефакт. Как он там называется? Ты помнишь, Алия, сладенькая?
– Спроси лучше у Марии, – тут же крысится княгиня. – Или у Матильды, Марты, Эклозии, с кем ты там еще таскаешься…
– Опять начинаешь?
– Ну тебя!
– Умоляю тебя, пупсик! Ради нашего ребеночка, не волнуйся ты так. – Князь целует супруге ручку. – Ребеночку нужно спокойствие. – Чмок, чмок, чмок. – Так, барон, хватит дышать так, будто это ты рожать собираешься в скором времени, ха-ха! Неси свое «Сердце Альвы»! Хоть одним глазком взглянуть на чудо чудодейственное.
__________
[1] Марго со своим спутником Аннибалом – Маргарита Наваррская и Аннибал де Коконас – герои романа Александра Дюма-отца «Королева Марго».
[2] Джим Моррисон (Jim Morrison, 1943 – 1971) – рок-музыкант, лидер и вокалист группы «The Doors».
Глава 17. Беззаботны, легки
– Ну? – уже настойчиво вопрошает Эгельберт. – Мы ждём. Вы с Кляйвусом так нахваливали свой магический алмаз, столько про него рассказывали, расписывали его достоинства, что нам всем стало жутко интересно, что за штукенция такая, правда, пупсик? Хоть одним глазком глянуть… Правда, пупсик?
– Ой, да ну тебя… – машет рукой «пупсик».
– Неси же, дорогой мой толстячок, неси скорее, – требует князь, пропустив мимо ушей мягко говоря совсем не восторженную реакцию супруги.
Робаш колеблется, но, заметив, что на него обращены все, без исключения, взоры гостей, соглашается.
– Одну минуточку, – говорит он, оттягивая свой брыжжевый накрахмаленный воротник, так, словно ему вдруг становится жарко. – Позвольте всё организовать. Я сейчас, сейчас.
Сказавши это, наш «толстячок», как мило обзывает его князь Эгельберт, спешно удаляется, вытирая белым платочком обильно проступающий на лбу пот.
Ожидание. Эгельберт скучающе поглядывает по сторонам, постукивает унизанными перстнями пальцами по столу, задерживая взгляд, что вполне объяснимо, на молодых женщинах, включая меня. Это просекает Алия и внезапно вскидывается:
– Что это?
– Ты о чем, ненаглядная?
– Куда смотришь?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду, свет очей моих?
– Кто она? Признавайся!
– Ты говоришь загадками, милая, Может, попробуешь вот этот кусочек грудинки? Очень аппетитный с виду. А? Смотри, какой сочный. Ну, открой ротик…
– Не заговаривай мне зубы! С какой из собравшихся ты собираешься переспать нынче ночью?
– Тебе нельзя нервничать, пупсик… Прошу тебя, радость моя, успокойся.
Но скандал между венценосными особами, к вящему неудовольствию уже навострившихся было гостей, разгореться не успевает, так как одной из женщин становится плохо. Она блюёт прямо на стол.
– Фу! – брезгливо скривив тонкие губы, говорит Алия. – Кто-нибудь, уведите же ее поскорее. Лёр милосердный, какая невоспитанность! Где это видано! О нравы, нравы!
Что-то мне это нравится всё меньше. Замечаю признаки дурноты у многих: кто натужно вздыхает, кто уже дышит так, словно ему сейчас днище пробьет, кто усердно обмахивается веером, а на некоторых проступает болезненная бледность – это заметно, даже несмотря на маскарад. Один вельможа, болезненно икнув, говорит:
– Послушайте, господа! А не кажется ли вам, что у амброзии несколько… как бы сказать, странный привкус? Какой-то железистый, что ли…
– Вам тоже так показалось, Карл? – спрашивает князь. – То-то я думаю, странное винцо. Надо бы поосторожней с пойлом этого гусака Кляйвуса… А может, подвергнуть его допросу с пристрастием? Мастер Франц, он ведь любит таких голубчиков…
Не знаю, в какие дали зашли бы предположения о том, что с алхимическим вином не так, и кому пора лишаться головы, но возвращается Робаш и приглашает всех в парадный зал. Вижу, как Теоду начинает дергаться, подзывает помощника, отдает какие-то распоряжения.
– Всё, Данте, – говорю, – похоже движ начался.
– Не думаю, – приобняв меня и вдыхая аромат моих волос, воркует мне в ухо красавчик. – Пока камень будет выставлен на всеобщее обозрение, никто ничего не предпримет. Надо ждать, когда его унесут обратно. Кстати, а где Пегий?
– Вон сидит, вино пьет, – показываю я и бью ладошкой по руке красавчика, тянущейся всё ниже. – Так, а ты давай-ка не переигрывай, тут с минуту на минуту запара начнется.
Наш дурак по-прежнему потягивает винишко и вроде как рассматривает достопримечательности. Хорошо, пусть себе сидит. Мы следуем за толпой гостей.
– Надеюсь, Пегий не амброзию пьет, – говорит Дантеро.
– Ты тоже понял, что с этим дерьмом что-то не так?
– Предполагаю, что Кляйвус туда подмешал ребис.
– Так можно? Пробовали?
– Ходят слухи, что Рейшо пробовал, но эмпирически подтвердить это нельзя.
– То есть, уродов никто не видел?
– Нет, уродов видели, и в каменоломнях их хватает с избытком, но проследить, отчего они стали такими, нет никакой возможности.
Проходим в зал. Играет торжественная музыка. Надо же, Робаш собрал целый оркестр – не меньше десяти человек с виолами, литаврами и флейтами наяривают в буквально поте лица.
В центре стоит почетный караул, а также Робаш с Кляйвусом. Аж двадцать вооруженных до зубов парней, наряженных в точности, как швейцарская гвардия Ватикана. Они окружили что-то вроде носилок. На носилках – нечто накрытое черной тканью.
– Итак, достопочтенные гости, – кланяясь, речет Кляйвус. – Ваше высочество князь Эгельберт, ваше высокопреосвященство. С вашего позволения… торжественный момент.
Задерживаем дыхание. Алхимик сдергивает ткань, под тканью обнаруживается стеклянный купол, под куполом…
Ну да, минерал овальной формы. Причем, далеко не идеальной формы. Алмаз – не алмаз, не могу сказать, но так-то всего лишь мутный булыжник с желтоватым отливом, по размеру чуть больше гусиного яйца. Ничего сверхъестественного.
С минуту все напряжённо рассматривают это чудо из чудес, пока князь, воистину как чуткий правитель, сразу же просекающий настроение подданных, не изрекает:
– Пфф… И это всё?
– Это, ваше высочество, – обиженно гнусавит Кляйвус, – есть не что иное,как выдающийся образец щедрот матушки-земли. Начиненный магией до предела, сей артефакт ясно свидетельствует о том, сколь ничтожны мы…
– Так золотишко с его помощью стругать можно, или нет? – нетерпеливо перебивает алхимика князь.
– Это самое простое и примитивное, что только можно вообразить себе, мой господин.
– Ага…Ну тогда покажи фокус какой, что ли. Ты что предлагаешь, стоять тут, глазеть на твой артефакт и слушать как ты занудствуешь?
– Э… нет, мой господин, – покраснев, отвечает, Кляйвус. – Сия драгоценность не предназначена для балаганных развлечений.
– О как ты заговорил! Мы тут балаган, по-твоему? Ты слышала, пупсик? Мы с тобой на балагане! Может, велеть мастеру Францу ему голову оттяпать?
– Давно пора, – раздраженно отвечает Алия.
– А ты что скажешь, барон Робаш?
Барон вздрагивает, хлопает в ладони и драгоценность уносят.
Напрягаюсь.
– Пора, Данте, – сквозь зубы говорю ему.
– Ещё не время, – нарочито спокойно отвечает он. – Нужен предлог. Стой смирно, наблюдай за графом.
Граф внешне спокоен. Барон пытается разрядить обстановку после неудачной демонстрации камня, о котором было столько разговоров.
– Может, ещё по порции амброзии? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, распоряжается: – Слуги! Наливайте!
Делать нечего, гости выпивают, мы с Дантеро имитируем, как и многие другие. Не все здесь простаки, оказывается. А князь тем временем, продолжает разглагольствовать:
– У меня для вас, господа, есть зрелище гораздо интереснее и поразительнее, не чета всяким там артефактам сомнительного происхождения – осмелюсь сделать такое утверждение. Но сначала позвольте вопрос, ваше преосвященство.
– Разрешаю, – задорно тиская молодушек из своей свиты, отвечает раскрасневшийся то ли от похоти, то ли от амброзии, дигник Утт.
– Нет, сначала вы оставьте девиц в покое, – требует князь. – Это неприлично, вот так себя вести, ты не находишь, светоч души моей? Позволь поцеловать твою ручку?
– И ему тоже голову не мешало бы срубить, старому развратнику, – шипит Алия, милостиво протягивая супругу ручку.
– Хи-хи, экая ты шутница, ненаглядная. А ты погляди, ты погляди, как наш духовный отец напрягся! Вот умора, честное слово!