– Ты невыносима, Лео! Мы же вместе обсуждали это! Почему не предложила подать сигнал? И вообще…
– Да не ори ты! – обрываю его. – Почему да почему. Всё у вас бабы виноваты.
– Я этого не говорил, вот не надо!
– А чего тогда скулишь?
– Я… а, да ну тебя! – И он отворачивается.
Ну надо же, распсиховался! Обиделся. Я ему, можно сказать, жизнь спасла, а он отворачивается! Да катись ты, воздыхатель херов, куда подальше, думаю я.
– Ну и заткнись! – огрызаюсь и снова свищу.
Наконец, раздается ржание коней и из-за кустов вылезает Чош.
– Долго тебя ждать? Ты чего там, заснул?
– Не ругайся, Лео, – говорит, затягивая ремень, Чош. – Отошёл по нужде.
– Нашел время! Седлаем коней и смываемся!
– А Пегий с Баколаем где?
– Пегий остался в замке, сказал, что спрячется. Баколай… Баколай, к сожалению, погиб.
– Вот же черт! Как так-то?
– Подстрелили, когда спускался. Упал, разбился.
– Я слышал выстрелы. Гады! Натурально, гады!
– Ничего не поделаешь. Предприятие предполагало риск, мы все это понимали. Но мы там шороху навели! И, я бы сказала, основательно так. Уверена, наш визит они запомнят надолго.
– Но камень-то свистнули?
– А то! А еще… Кажется, барон того. Крякнул.
– Что значит «крякнул»?
– Отправился к праотцам.
– Серьезно? Да что вы там такое устроили?
– Бедлам. Никогда рассказывать. Тикаем!
Едем с полчаса по ухабистым проселочным дорогам, по еле заметным тропкам. Оказываемся в заброшенной деревеньке где-то у черта на куличках. У единственной халупы с уцелевшей крышей стоит телега со впряженным в нее костлявым мулом. На телеге два мужика. Присматриваюсь – это Петур с Колбасой.
Спешиваемся. Снимаю повязку с лица.
– В доме одежда, Лео, – говорит Чош. – Переоденься и поедешь с Петуром и Колбасой до места. Они знают куда.
– А ты?
– Мы с Чошем тоже переоденемся, – встревает Дантеро. – От старых вещей избавимся, сами затаимся. Нельзя всем скопом, лучше разделиться. А мое лицо тут каждой собаке известно, так что я лучше схоронюсь до поры. Вы с парнями после передачи артефакта Буну и Рейшо тоже уедете в леса. Они знают куда. На время спрячемся, пересидим, так как мы не просто своровали артефакт, но и недурственную кашу заварили.
– Да, позабавились мы на славу, – соглашаюсь.
– Лео? – Дантеро подходит ко мне. – Прости меня.
– За что?
– Я перенервничал. Смалодушничал, нагрубил.
– Да все нормально, – машу я рукой. – Было отчего.
– Таких приключений у меня еще не было.
– Но ведь весело же было?
– Даже очень. – Дантеро скованно улыбается.
– Блин, надеюсь с Пегим всё в порядке.
– О, насчет этого идиота не волнуйся, – усмехается Чош. – Уж он-то и не из таких переделок выбирался.
– Просто люди барона сейчас прочесывают дворец. Как бы не попался.
– Пегий может схорониться хоть крысиной норе. Не найдут, вот увидишь.
– Ладно, я пойду, переоденусь.
– Ждем, – говорит Дантеро.
Быстренько скидываю воровской прикид, облачаюсь крестьянкой: грубое домотканое платье до самых пят, полушерстяная накидка, платок на голову. Выхожу.
– Чехонте! – подзываю я здоровяка.
– Не называй меня так, сколько раз можно просить!
– Буду называть, хоть ты тресни! – по привычке перечу я, вытаскивая из рюкзака мешок с «Сердцем Альвы» и бросая его в телегу. – Возьми мой рюкзачок.
– Да, Чош, возьми, – говорит Дантеро. – Там магическая табличка, которая говорит голосами демонов. Бери, бери.
Бью ножкой по ступне красавчика.
– Хватит! – хмурюсь я. – Вот чего ты опять?
– Просто шучу. Разряжаю обстановку.
– Так там есть эта штука, о которой Дантеро сказал, или нет? – настороженно интересуется Чош.
– Бери давай! – сую я рюкзак в руки здоровяку. – И чтобы сохранил, мне он еще пригодится, понял? Головой отвечаешь!
– С каких это пор ты здесь командуешь?
– Вот-вот, и я о том же, – поддерживает его Дантеро.
– Вам показать пару приемчиков из моего арсенала, или не надо?
– Нет, не надо! – машут руками оба.
– Мы, пожалуй, поедем, – говорит красавчик и идет прочь.
– Это еще что такое? – недоумеваю я. – А поцелуй на прощание?
– А можно мне? – тут же предлагает Чош.
– А ты иди кобылу под хвост поцелуй!
– Ну зачем так грубо, Лео?
– Может потому, что мой парень – бесчувственный баран?
– Прости, милая Лео, прости, – спохватывается Дантеро и тянется ко мне. – Мне нет прощения, признаю.
Милостиво отвечаю на поцелуй.
– Эх, мужики… – вздыхаю.
– Это точно, Лео, – улыбается во всю свою щербатую пасть Чош. Он уже на коне. Дантеро тоже седлает коня.
– До вечера, любимая!
– Езжай уже, любовничек хренов.
Дантеро шлет мне воздушный поцелуй и исчезает. Я забираюсь в телегу, прячу мешок под соломой.
– Ну, мальчики, – говорю, – трогайте. Доделаем дело и отдыхать.
Колбаса издает неопределенный звук, не то мычит, не то ворчит. Ну и ладно, он странный парень. Хотя всё равно, как-то чересчур напряжен. Впрочем, Петур тоже.
– Расслабьтесь, мужики, – говорю им. – Самое трудное позади. Долго ехать?
– Нет, – глухо отзывается Колбаса. – Тут, наверное, с полчаса.
– Кто нас будет ждать?
– Могу точно сказать, что «кормчий».
– Ага, понятно.
Молчание. Подмечаю, что Колбаса ведет себя неестественно сковано. Даже для себя самого. А, да ладно, я его не очень хорошо знаю. Вот Петур в поряде. Он всегда в моем присутствии чувствует себя будто не в своей тарелке. Робеет. Нецелованный парнишка.
– Как ты выбрался, Петя? – интересуюсь, растянувшись на соломе.
– Да никак, – отвечает он. – Пока сидел, думал-гадал, подъехало несколько всадников с гербом графа и начали переругиваться со стражей барона. Тут и гвардейцы князя встряли. Чего они там не поделили, не могу сказать. Вижу – кареты гостей разъезжаются от греха подальше, ну, я подумал-подумал и тоже дёру. Хотя, вроде как до схватки не дошло.
– А карета где?
– Оставил в условленном месте, в лесу неподалеку, и к Чошу. Вот и всё.
– Ну и хорошо. Я что-то устала, мальчики. Если засну, толкните меня.
Меня правда неудержимо тянет спать. Сказались волнения последних дней, да и в ночь перед ограблением спала совсем плохо, ворочалась.
Кажется, глаза прикрыла на минуту. Вскакиваю, гляжу – лесная опушка. Колбаса смотрит на меня.
– Что такое, милок? – потягиваясь, спрашиваю у него.
– Прости, Лео, – чуть не плачет он. – Прости, я вынужден был… Приказ «кормчего», сама понимаешь. Как не выполнить? А то ведь мне кранты… Прости, Лео, прости, молю тебя! И тебя, Петур, прошу простить. Ты ж мне как брат! Мне век в аду гнить, понимаю! Простите, ребята!
С этими словами Колбаса соскакивает с телеги, бросается наутек и скрывается в чаще.
Затем оттуда выходит примерно двадцать вооруженных до зубов головорезов с псами на цепях. Псы выглядят как настоящие исчадия ада – огромные, черные, глаза кроваво-красные, с пастей, полной острых клыков, капает слюна. Да и бандюки совсем не чета толпе аляповатых модников с гульфиками между ног, которые гонялись за нами по всему замку.
Петур, видно, не в курсе, кто это. Разинул рот. Дрожит.
– Ну что, Петька, – говорю я с грустью. – Как жопой чуяла, кинут!
Глава 20. …и во сне
Прихожу в себя и первое, что чую – вонь. Как в общественном сортире, только с примесью того самого тухлячка, сопровождавшего желтый дым и еще чего-то такого. Самое настоящее богатство гнусных запахов. Грустно потрескивает факел, вдетый в железный обруч на сырой кирпичной стене, давая какой-никакой свет. Факел освещает убегающие вверх стесанные от времени ступеньки. Уродливой кляксой темнеет крупный замок на массивной решетке.
Темница. Прелестно! Лежу на гнилой соломенной подстилке, в том же крестьянском платьишке. Порядочно изгвазданном в грязи. Всё тело ноет и болит. Вот сейчас сполна я ощущаю все синяки и царапины, полученные во время ограбления. Пусть я в дерьме, но не то что вставать, даже шевелиться в лом.
Постепенно глаза привыкают к темноте и я осматриваюсь получше. Я в клетке примерно четыре на четыре метра. Нога скована колодкой, цепь достаточно длинная, чтобы передвигаться, что дает мне сродство со злой собакой на цепи. С обоих сторон такие же клетки и в них тоже узники. Спят. Или без сознания. Судя по сопению и силуэтам, мужики.
Судно в углу для отправления нужды и кувшин, где должна быть вода. У решетки валяется мятая жестяная миска с остатками какой-то каши. Кашу доедает крыса. Она смотрит на меня своими крохотными черными глазками-бусинками, нюхает миску и не спеша удаляется. Я бы даже сказала, удаляется с чувством собственного достоинства. Вроде как давая понять – вот ты здесь никто, рабыня, а я – свободна, как ветер. Захочу, харчи твои съем, захочу, нассу тебе в кувшин, или кусну в бочину, заразив чем-нибудь таким, гадким. Отчего ты сдохнешь.
Ах ты, мелкая тварь! Кидаю в нее камушек, промахиваюсь, но крыса исчезает.
В горле так пересохло, что я, превозмогая себя, дотягиваюсь до кувшина. На дне что-то плещется, но при этом так воняет, что жажда пропадает вмиг. Плюс, по кувшину ползают муравьи.
Боже, вот так итог! Что называется, из огня да в полымя. Так, Настька, первым делом соберись с мыслями. Разложим все по полочкам.
Что мы имеем: плен фиг знает где; как я сюда попала, помню очень смутно; кто меня кинул, догадываюсь. Что будет со мной далее, неизвестно. Итог – от чего ушла, к тому пришла. Неутешительно. За такой короткий срок пройти путь от плахи до пирушки с князем. И вот, опять на дне.
Как же пить охота! Беру миску и стучу по полу.
– Эй, кто-нибудь! – кричу я. – Дайте воды, мать вашу! Пить хочу! Эй!
Но мой шум всего лишь приводит в чувство мужика слева. И это Петур.
– Опа! Петька! Тебя тоже замели?
– Лео! – Петур вцепляется в прутья. – Где мы? Почему мы здесь? За что? Что с нами будет? В чем я провинился?