Тесновато, если так-то, но, черт меня побери, красивей и атмосферный местечка не сыскать. Эта локация мне сразу приглянулась. Пожалуй, лучшее, что видала в Пагорге.
На лобном месте кухарит долговязый детина – лицо в оспинах, странное, если не сказать больше, выражение лица. Пока я морщусь, силясь вспомнить его имя, Сандра уже кричит ему:
– Ну чего расселся, Куль? Иди помоги!
Куль сидит на кортах и с чрезвычайной важностью помешивает здоровенной деревянной ложкой похлёбку в котелке над огнем. Услыхав свое имя, он с видом глубокомысленным вскидывает бровь, но едва увидев, кого тащит на себе Сандра, тут же кладет ложку на пенек и спешит на помощь. Надо признаться, такое обилие свежего во всех смыслах этого слова воздуха действует на меня немного не так, как я ожидала. Начинает кружиться голова, что вместе со слабостью и затекшим от долгой беспамятной лёжки телом, чуть было не приводит к очередному обмороку.
Но я удерживаюсь в сознании. Сандра с Кулем бережно усаживают меня подле очага.
– Очень рад тебя видеть в добром здравии, сэнсей Лео, – словно заученную фразу выдает Куль, вернувшись к прерванному занятию. Я его плохо помню, а зря. Парень держится так серьезно, что даже смешно становится. И ещё глаза чуть навыкате, что дополнительно придает ему комичности.
– Ты знаешь, мне тоже, – честно отвечаю я, улыбаясь. – Что варишь?
– О! Мясо, сушеные грибы, чечевица, кое-какие травы в качестве приправы.
– А мясо чьё?
– Архарье.
– Чье-чье? Горного барана что ли?
– Да. Жестковатое, но если предварительно вымочить, то вполне.
– Пахнет вкусно.
– Ещё не доварилось, надо чуть подождать…
– Нет, не надо, мне бы попить. Боюсь, сразу такую тяжелую пищу мой желудок не осилит.
– Есть молоко, – говорит Сандра. – Козье. И мед есть.
– Во! Откуда молоко? Урта коз держит?
– Да, у него тут небольшой загончик. Миленькие козы, такие смешные. А мед дикий. Его Пегий добывает.
– Ну, Пегий прям душка. Сделай молочка, пожалуйста, Сандра. С медком, если можно.
Молочко заходит на ура. Жирновато, но ничего. Проваливается. Таким вот образом чуток оклемавшись, и приведя в порядок мысли, я замечаю отсутствие остальных вышеназванных.
– Чош, Дастур, Дантеро и Пегий отправились на вылазку в одно село, – отвечает Куль. – За припасами. Мяса-то у нас вдоволь, а вот крупы, соли, хлеба, сахара мало. Опасное предприятие, но кто его знает, сколько нам тут придется обитать. Поэтому приходится рисковать.
– Подозреваю, в селении обитает люд, не питающий к таким, как мы, особых симпатий?
– А где сейчас найти людей с симпатиями? – задает Куль риторический, как мне тогда показалось, вопрос.
– Так, хорошо, – говорю. – Тогда где Лис?
– Где-то бродит, – отвечает Сандра. – Вздыхает. О любви своей несчастной. Если честно, надоел порядком. Да и толку от него никакого. Вон, и Урта ворчит на него. Не работает, бездельничает, но, несмотря на тоску, аппетит у него хороший.
Куль усмехается.
– О ком, если не секрет, вздыхает?
– А вон он идёт, – указывает поварешкой Куль. – Вот сейчас он тебе сам и расскажет.
За то время, пока я не видела Георга, он заметно постарел, похудел, осунулся. Франтоватый наряд пообветшал, перо на шляпе повисло мокрой плетью. Но лютня с ним. Приобнимает инструмент, совсем как ребеночка.
– Лео! Ласточка! – восклицает он и лезет обниматься. – Ты не представляешь, как я рад видеть тебя в добром здравии! Наконец-то ты очнулась! А я так молился, так молился!
– Ну хватит меня тискать, я еще не совсем оправилась, – морщусь я под его неуклюжими объятиями. – Лучше скажи, сам-то как ты?
Лис садится рядом. Вздыхает.
– Плохо, Лео, плохо.
– И чего так?
– Ну, во-первых, время, проведенное под пятой этого, с позволения сказать, чудовища, известного как Блуд Нечестивый, Блуд Богохульный, богомерзкий, похотливый, моей тонкой душевной организации нанесло непоправимый ущерб. Я более не могу сочинять, Лео, больше не могу, увы и ах! Как тут не вспомнить незабвенного Фопергельса Младшего: «добра не жди, кто волка звал на ужин!»[1]. Вот и остается мне…
– Да погоди ты причитать! – бесцеремонно обрываю его. – Где Лизэ?
И тут к моему удивлению Лис разражается плачем. Видавшим виды платочком вытирает слезы. Чувствуя себя глуповато в роли утешительницы великовозрастного балбеса, похлопываю его по плечу. Сандра характерно закатывает глаза, показывая, что такое с рифмоплетом происходит постоянно, поэтому не стоит так беспокоится.
– Ненастью наступил черед, – гордо выпрямившись и театрально подмахивая себе рукой, декламирует Лис. – Нагих садов печален вид,
И редко птица запоет,
И стих мой жалобно звенит.
Да, в плен любовь меня взяла,
Но счастье не дала познать.
– Лис, перестань, пожалуйста, – начинаю сердится я. – Я только-только продрала глаза и хочу знать, что случилось. Ответь, прошу, что с Лизэ?
– Вот именно, ласточка, что я не могу знать, что с ней! Как тебе, должно быть уже известно, благородные господа и наши – как неожиданно! – добрые друзья Чош и Дастур, а также присутствующий тут достопочтенный Куль пришли в «Розу любви» и предложили Лизэ уходить с ними! Но она отвергла это предложение, представь себе, и отвергла с презрением. У одной лишь Сандры хватило ума присоединиться к нам и тем самым, быть может, спасти себя от неминуемой смерти.
– Почему неминуемой? Что такого стряслось в Пагорге? «Песта»?
– Она самая, о драгоценная моя ласточка! Она самая! И в гораздо больших масштабах, в ужаснейших, кошмарнейших масштабах, Лео, любимая моя! Как это в духе Лизэ! Она всегда отличалась некоей взбалмошностью! Моя дражайшая супружница дала опрометчиво гневливую и суровую отповедь нашим бескорыстным друзьям, дескать, «стану я бежать с какими-то проходимцами и ворами из нашего славного града как крыса с тонущего корабля!» В этом вся она, вся! Как ни умолял я ее, валялся в ногах, Лизэ, моя старая любовь лишь посмеялась надо мной! Глупая, глупая, глупая! Погубила себя и девочек погубила – вот что ужасно! О жестокосердная судьба! О Таб, о святые угодники, Лёр Юный, пречистый! За что вы отвернулись от нас? Что мы сделали вам?
– Ну, может… может они в безопасности? – предчувствуя, что всё плохо, предполагаю я.
– Когда объявился Пегий, это произошло, кажется, пять дней назад… он сказал, что видел обугленные останки дома, – мрачно говорит Сандра. – Заведения мадам Лизэ больше нет. Где она, что с ней, с девчонками – неизвестно.
Лис плачет еще пуще. Приходит Урта с охапкой дров, бросает их рядом с очагом. Смотрит на Лиса, плюет и уходит прочь, что-то сердито выговаривая.
Постепенно менестрель успокаивается и уходит, еле волоча ноги. Мне и жалко его и нет. Ну разве можно в такие времена поддаваться унынию? Бороться, бороться! Не сдаваться! Едва я думаю об этом, как вспоминается предатель Бун и волна ярости накрывает меня. Однако я слишком слаба и гнев единственно пробуждает во мне аппетит. С удовольствием отведываю стряпню Куля – неплохо и даже очень – поудобнее устраиваюсь у огня и… засыпаю.
Просыпаюсь уже затемно от толчка Сандры. Укутанная одеялом. Блин, как же хорошо спать под открытым небом в горах.
– Идут, – шепчет она. – Не хотела будить тебя, но…
– Кто? – не понимаю я.
– Как кто? Чош, Дастур, Пегий и Дантеро.
– Так, помоги подняться.
Чош первый заключает меня в свои медвежьи объятия и даже целует. В щеку. Бородой зарос по самые уши, так что ничего, кроме колючести, поцелуй во мне не вызывает.
– Рад, Лео, рад! – гудит он, тряся меня как грушу, хлопая по плечам и не давая остальным подступиться. – А я говорил – она обязательно выберется! У той, что смогла мне помять бока, иначе и быть не может! И вот видите! Я же сказал!
– Отцепись, Чехонте, – отталкиваю его. – И так все болит, еще ты лезешь.
– Ха! Чехонте! Мне так не хватало этого дурацкого прозвища! Очень не хватало!
Дастур – это один из молодых. Щупловатый малый с озорным выражением лица. Впрочем, с тех пор тоже возмужал. Обнимаюсь и с ним. Не поверите, но я даже расцеловала Пегого, чего тот никак не ожидал.
– Рада видеть вас, парни, очень рада, – говорю я надломленным голосом. Вот же черт, расчувствовалась. А увидев моего красавчика не выдерживаю и всхлипываю. Прячу лицо у него на груди и лью слезы. Он прижимает меня к себе.
– Ну ладно тебе, не плачь, – говорит он. – Было трудно, но мы справились. Не плачь, Лео, не плачь. Мы здесь, мы вместе. Всё в прошлом.
– А вот Петура нет с нами, – реву я. – Петура нет…
– Многих нет с нами, Лео, – говорит Дантеро.
– Давайте поклажу скинем что ли, да помянем братков, – предлагает Дастур.
– Точно! – поддерживает Чош. – Сядем, отдохнем. Вылазка-то была не из простых. Столкнулись со зверьми, благо были полудохлые от голода.
– Ну все, Лео, успокаивайся, приходи в себя, – баюкает меня Дантеро. – Мы здесь в безопасности.
– Да, Лео, – слышу Чоша. – Сядем, погутарим.
– Да, да, – вытирая слезы, бормочу я. Хорош, уговариваю я себя. Встреча состоялась, эмоции выплеснулись, пора и обсудить что-почем.
Добыча оказалась неплохой. Парни разжились и сахаром и солью, кое-какими крупами, специями, всякой всячиной. А также притащили бочонок вина. Его-то мы и раскупорили, усевшись вокруг очага. Все, включая Лиса и Урту. Подкрепившись, поднимаем кружками.
– За Петура и всех, кто не с нами! – говорит Чош.
– Если бы вы видели, как умер Петур… – говорю я, глядя на огонь. – Это было самое страшное, что я видела за всю свою жизнь…
– Мы не забудем его, – говорит Чош. – Славный был малый, славный!
– Нам будет его не хватать, – качает головой Дастур. – Мне-то особенно.
– Да уж, помню, помню как ты вечно глумился над ним, – говорит Чош. – Иногда палку перегибал. Частенько перегибал. И как он только тебя не убил…
– Не глумился, а шутил. По-доброму. Скажешь тоже.
– Добрый он был, бедолага, это точно. Слишком добрый.