— От меня не ускользнуло, что мысль о возможности мятежа подстегнула его, как глоток коньяку.
— Я поговорю с Шамуном, — еще раз пообещал я. — Не думаю, чтобы тут было что-то серьезное, иначе он давно бы прибежал ко мне. Во всяком случае, теперь либо Джи Джи, либо я уже знали бы все. — Я заметил, что Бьюз готовится отчитать меня за мою беспечность, и поспешил опередить его:
— Кстати, вы уже сообщили новость Джи Джи?
Джи Джи был нашим шефом.
Бьюз покачал головой:
— У него снова телефон не в порядке.
— Все равно кто-то должен поставить его в известность. Пожалуй, я сейчас же и поеду к нему.
Как только Бьюз ушел, я позвонил и распорядился подать вездеход, а пока послал за Шамуном.
Арабы в самом деле вели себя странно. Я хорошо знал, что требовалось нечто большее, чем неделя дождя, чтобы испортить настроение этим жизнерадостным людям — бывшим пастухам-горцам. И это меня беспокоило
Я беспокоился и о том, что каждую весну границы войны неумолимо расширялись, приближаясь к нам. И так же неумолимо надвигалась весна. Пройдет еще несколько дней, самое большее неделя, и она изменит этот плачущий пейзаж, и каждый предмет будет выделяться на его фоне с особой контрастностью. Прежде чем исчезнуть совсем, обмелеют и начнут высыхать реки. Из земли хлынут полчища муравьев, пауки задрапируют кактусы серыми тенетами; навстречу созревшему за зиму новому урожаю врагов устремятся танки — вначале через грязь, густую, как цемент, потом сквозь пыль. Птицы, вот эти птицы, что распевают сейчас под дождем вокруг лагеря первые пять нот старого танго «Донна Клара», станут петь юным мусульманам, а те, трепеща, будут лежать в засаде в этом, недавно еще мирном, краю, бормотать молитвы и целиться в надвигающиеся со скрежетом танки и воющие над головой самолеты. Весна — время возрождения и войны. Не пройдет и двух недель, как тысячи людей, которые с тревожным ожиданием всматриваются сейчас в мягкую дымку и пелену дождя, будут валяться на земле, разлагаясь под нежарким солнцем. Война каким-то чудом пока не тронула нас; удастся ли нам избежать ее еще одну весну?
Послышался звонок. У двери, прикрываясь зонтом, стоял Шамун. Зонт он носил для защиты своей тщательно отутюженной и столь ценимой им формы служащего бензозаправочной станции. Ему было лет двадцать. В деревне, расположенной сразу же за горным хребтом, он содержал двух жен. Когда Шамун был еще грудным ребенком, мать, по местному обычаю, придала его носу форму орлиного клюва, что совсем не шло к его кроткому выражению лица.
— Что происходит с людьми?
Шамун лишь натянуто улыбнулся, и кончик его носа опустился еще ниже. До меня донесся ритмический шум дождя, по-прежнему стучавшего по крышам.
— Разве они недовольны, что получили за скважину двухдневный заработок сверх жалованья?
Шамун потер свой хищный нос и, мигая, уставился на меня.
— Отвечай же! Скажи что-нибудь.
— Люди довольны.
— Ну, глядя на них, этого не скажешь. Может, они хотят получить пару овец? Это поднимет их настроение?
— Во время рамадана они не могут предаваться утехам, а тем более выражать свое удовольствие.
— Однако два дня назад они не постеснялись выразить его в полной мере. Я даже не мог уснуть. Не ссылайся на рамадан. Если рабочие чем-то недовольны, ты обязан знать чем именно. Итак, что же ты скажешь?
Шамун с озабоченным видом водил носком резинового сапога по лужице, набежавшей с кончика его зонта. Я понял, что ничего от него не добьюсь.
— Сколько людей у нас числится по списку?
— Девяносто восемь.
— За последние дни нанялся кто-нибудь?
Он отрицательно покачал головой.
— Плохо… Ну что ж, иди. Скажи людям, что компания даст им овец на праздник розговения… Пусть они, ради бога, выглядят веселее.
Я подошел к двери и некоторое время смотрел, как Шамун идет сквозь дождевые струи, изогнутые порывами ветра. Дождь, как дым, окутал лагерь, донося с собой пение птиц из окрестных лесов.
Для нас это была минута триумфа. Через день-другой большинство крупнейших газет мира коротко сообщат, что фирма «Де Бри эксплорейшн», филиал компании «Вестерн петролеум», нашла нефть на территории своей концессии в Алжире. Опустив скучные технические подробности, переданные нашим отделом внешней информации и рекламы, газеты подчеркнут особое значение этого первого источника нефти, открытого в Африке, к северу от Сахары, и отметят исключительно благоприятное расположение нового нефтяного промысла в Эль-Милии — поблизости от порта на побережье Средиземного моря.
И одного газеты, безусловно, не сообщат — сколько человеческих жизней, изнурительного труда, разочарований, болезни и скуки вложено в пять лет, предшествовавших этой минуте.
Ничего не скажут они и о том, как при шестидесятиградусной жаре метр за метром было обследовано шестнадцать тысяч квадратных километров пустыни. Из-за недостатка места газеты умолчат о таком банальном факте, как высокая смертность, о тех малозаметных людях, что стали жертвами малярии или несчастных случаев, о физике-бельгийце, зарезанном в кафе спившимся дезертиром из Иностранного легиона, о бесчисленных солнечных ударах, о двух случаях сумасшествия в результате укуса каких-то загадочных насекомых. Читатели газет ничего не узнают о скуке особого рода, вызванной годами полевых работ в песках и «отдыхом» в захолустных городках на границе пустыни. Ничего не узнают они и о бессчетных мучительных задержках из-за поломок оборудования; о веренице лет, когда мы выкачивали из земли лишь грязь и воду; о препятствиях, которые чинили нам местные чиновники; о закулисных маневрах крупных фермеров-колонистов — они обвиняли нас в дезорганизации рынка труда, а также о том, что все эти годы мы жили в вечном страхе перед войной.
Газеты сообщат только, что мы нашли нефть. Только она, эта золотая сказка нашего времени, имеет значение.
Автомобильный гудок нарушил мои мысли; подошел вездеход «Ленд Роувер».
ГЛАВА II
Я прошел за Мэри в сверкающую гостиную и сел лицом к застекленной горке с одиноким цветком. Чашечка цветка, словно голова идиота, бессильно свисала со стебля, а из глубины мохнатой глотки торчал нацеленный на меня язык. Наш директор, Джи Джи Хартни, построил для себя и жены дом на склоне холма. Из окон дома, продуваемого в жару прохладным бризом, открывался чудесный вид на небольшой городок Эль-Милия, расположенный в восьми километрах от лагеря нашей экспедиции. Джи Джи жил в лагере вместе со всеми очень недолго, пока домик типа американского ранчо не был готов. Весь образ жизни Джи Джи говорил о его преуспеянии: он выращивал орхидеи, пил виски, ездил на «Роллс-ройсе», играл на электрическом органе; свою жизнь он всерьез называл «напряженной».
— Вы, наверно, хотите лицезреть владыку? — спросила Мэри.
Она подошла к двери в дальнем конце комнаты и несколько раз вибрирующим голосом пропела: «О Джи, Джи!»
— Он ремонтирует электропроводку в бильярдной, — пояснила она, — и сейчас придет. Не хотите ли снять плащ? Сегодня я побывала в центре города. Ну, знаете!
Мэри вызвалась внести свой вклад в облегчение участи арабских женщин в Эль-Милии, и это постоянно придавало ей бодрость и наполняло энтузиазмом.
— Ну и жизнь ведут здесь некоторые женщины!.. Уж я-то знаю.
На лице у нее играла улыбка, которую я назвал бы мужественной: Мэри улыбалась так, словно страдала от сильнейшей головной боли, но решила не замечать ее.
— Чем же это объяснить? — поинтересовался я. — Отсутствием у них возможности заняться самоусовершенствованием или просто недоеданием?
Мы были с Мэри в приятельских отношениях, к моему подшучиванию она относилась с полным спокойствием. Она уже принялась наставлять меня на путь истинный, когда на лестнице послышались шаги Джи Джи.
Джи Джи вошел в комнату, словно спортсмен, покидающий футбольное поле. Он переложил отвертку в левую ладонь и крепко пожал мне руку.
— Надеюсь, я не заставил вас ждать, старина? — спросил он и, взмахнув отверткой, добавил — Ну и проводку тут сделали!.. Садитесь, Стив, Мэри, не дашь ли ты нам чего-нибудь выпить? Хотите смирновской водки, Стив? — Он ухмыльнулся, не сомневаясь в моем отказе.
— Виски, — ответил я, — и очень немного.
— Мэри, попробуй угостить Стива виски
«Белл». Я уверен, оно ему понравится. Так что же нового у нас на трудовом поприще, Стив?
— Уже два часа с вами пытаются связаться по телефону, но безуспешно. Вот почему я и приехал сам. Новости хорошие: скважина номер семь все же дала нефть.
Мэри даже взвизгнула от радости, и Джи Джи удивленно взглянул на нее.
— Да, новости хорошие… Мэри, Стив не любит вино со льдом.
Мэри поставила перед нами наполненные стаканы.
— Ну-с, мальчики, оставляю вас одних с вашими секретами, — проговорила она и выпорхнула из комнаты.
Мы отпили по глотку. Джи Джи был великолепен в своем невозмутимом спокойствии. Он сидел, как бы позируя перед одним из тех фотографов, которые снимают только великих людей. Я знал, что пройдет несколько минут, прежде чем он будет готов к обсуждению новостей. Джи Джи не разрешал себе проявлять такие чувства, как удивление, радость или гнев. Если бы ему сообщили о пожаре скважины, он сказал бы: «Скажите, какая неприятность, а?» — и перевел бы разговор на другую тему.
— Вы думали о продлении контракта, Стив?
— Нет. Могу я дать ответ через несколько дней?
— Когда угодно. Не торопитесь. Вы же знаете, мы будем рады, если вы останетесь с нами.
— Благодарю.
— Между прочим, я слышал, что вы как будто намерены устроиться у нас поосновательнее?
— Поосновательнее?
— Я хочу сказать — жениться, обзавестись семьей. Может, я что-нибудь перепутал?
— Впервые слышу.
По правде говоря, я прекрасно знал не только об этом слухе, но и о том, как он возник, и сожалел, что сам способствовал его возникновению. Ничего у меня не вышло, я передумал и не хотел больше вспоминать об этом.
— Жаль, — услышал я голос Джи Джи. — Это пошло бы вам на пользу. Вот и Мэри так думает. Вам обязательно нужно жениться, даже если вы и не понимаете, насколько это необходимо.