вьются мухами слоны!
Я счастлив вот уже два года.
Но сколько этот может продолжаться?
Мне страшно.
Красота приучила тебя
к обороне —
нелегко быть приманкой
и жить напоказ,
но в опасном кругу
и в негласной погоне
презираешь того,
кто заране поверил в отказ.
Влюбленность — карнавал,
любовь — девятый вал,
от шепота — обвал
и сотворенье
гор!..
Делается счастье, как вино.
Потому оно сначала бродит,
Но в подвалах памяти доходит,
Там, где одиноко и темно.
Никогда художником я не был,
но тоску бы кистью написал:
море неподвижное, как небо,
и повиснувшие паруса…
И часы труда
и в тихий час ночной,
усталым вечером
и на рассвете
мне грустно потому,
что нет тебя со мной,
я счастлив потому,
что ты живешь на свете.
На перроне дальнего вокзала
Говорила, мучась и любя,
Те слова, что ты мне не сказала,
Те, что ждал я только от тебя…
Сон
— Что ты наделал! — всплеснула руками.
Действительно, я уронил календарь
и листки рассыпались по полу.
— Видишь, праздников нету совсем! —
сказала она и заплакала.
Я листки подобрал, и действительно —
одни только черные числа…
Стою виноватый
среди листопада.
«С покаянной улыбкой…»
С покаянной улыбкой
он протянул ей гвоздику,
а она отдернула руку,
как от черной змеи.
С виноватой ужимкой
он открыл ей свою незажившую рану,
а она закричала:
— Этот красный цветок
ты припас для другой!
Он сказал:
— Обернись,
вот наш дом,
где полжизни мы прожили вместе! —
А она застонала:
— Застенок,
и на окнах решетки.
— Нет, — сказал он, — двери открыты
и окна до блеска промыты тобой
и распахнуты…
— Боже мой! — содрогнулась она, —
какие окна и двери
на пепелище?
И тогда он увидел дым,
горький дым
и свою искаженную тень на развалинах,
а она увидела дом,
уцелевший дом
среди миров, по ветру развеянных,
и молчанье прошло между мужчиной и женщиной,
прошло, и вернулось,
и еще раз прошло между ними,
а потом — от нее к нему
и к ней от него…
«Все началось с разлуки и смятенья…»
Все началось с разлуки и смятенья:
почувствовав, что больше не могу
терпеть, молчать, я передал тоску
стихотворенью, а стихотворенье,
которое на славу удалось,
тоску, как эстафету, передало
через года, и ты затосковала,
а я забыл, откуда что взялось…
«Пусть, как птицы из клетки…»
Пусть, как птицы из клетки,
улетают года,
их спектральной расцветки
не забыть никогда:
золотую завязку
невозможной любви,
мир, менявший окраску
от волненья в крови;
синий, розовый, алый —
пережитого спектр…
Пусть сюжет сериала
превратится в конспект —
полустертые титры,
черно-белый монтаж…
Но любви светофильтры,
словно в храме — витраж.
«Люби, пока не отозвали…»
Люби, пока не отозвали
меня. Люби меня, пока
по косточкам не разобрали
и не откомандировали,
как ангела, за облака.
Пока меня на вечной вилле
не прописали и господь
не повелел, чтоб раздвоили
меня на душу и на плоть.
Люби, пока земным созданьем
живу я здесь, недалеко,
пока не стал воспоминаньем,
любить которое легко…
«Согласен быть покинутым тобой…»
Согласен быть покинутым тобой,
согласен, чтоб меня ты разлюбила,
согласен на безвыходность и боль,
согласен на разлуку до могилы;
перед людским неправедным судом
предстать и яд испить со дна фиала
согласен я, но лишь потом, потом —
была б любовь,
была бы жизнь сначала!
Перекресток
Осторожно: сигналов атака
на земле, в небесах.
Знак дорожный и знак зодиака —
зарябило в глазах.
Знаки поданы. Как их понять?
Озираюсь тревожно:
что там с подлинным верно, что ложно?
Слишком сложно — любить и страдать…
Но одно суждено непреложно:
не любить — невозможно!
Сонет с кодой
Ты была ли Джульеттой, старуха?
Превратила Ромео в раба…
Дульсинея в душе потаскуха.
Дон Кихот, где твоя худоба?
В этом веке романтику худо.
Катастрофа. Провал. Не судьба…
Ты хотел не победы, а чуда.
А любовь — то игра, то борьба,
Где охотник бывает и дичью, —
Ночь у них гениально-груба…
О, двуликость любви и двуличье!
Но тому, кто отпрянул, — труба.
Лишь в таланте сокрыто величье,
Лишь на Данте бежит Беатриче, —
На ловца, говорю, и добыча.
Сонет разорванный
Любовь — рывок в неведомость от пристани.
Плыви и все на свете забывай,
Но ветер чувств не выдавай за истину,
А истиной любовь не забивай.
Что истина? Январский лес безлиственный
Или цветеньем заметенный май?
Любовь и ненависть не путай с истиной,
Но истине любовь предпочитай.
…Зачем всерьез нанизывать сентенции? —
В чести у молодой интеллигенции
Для плоти — секс, для духа — парадокс.
Неоднозначна нравственность новатора:
Кто в шахматах надеется на бокс,
Кто с флейтой вышел против гладиатора…
Сонет неправильный
Русская тяжелая любовь!
Гибель ей понятнее, чем убыль,
Танец ей милее — среди сабель,
А паденье — в купол голубой.
Мир ей братец, а сестрица — боль,
Мастерица быль менять на небыль;
Но ограбил небо, кто пригубил
Русскую тяжелую любовь.
Кипень яблонь, ливень, песнь и вопль,
Гордости и горя коромысло,
Против равновесия и смысла
Здравого… О ней не смолкнет молвь.
Любящий и в пламя льющий масло,
Дай тебе любовь, чтоб не погасло!
Любовь и лингвистика
По-русски
любовь действительно зла:
она не любит множественного числа,
с ней играть — сыграешь трагедию,
ей доступное невыносимо,
невозможное — по плечу.
По-русски
любовь легко рифмоваться не любит,
кровь — это очень серьезная рифма,
и не зря откликаются эхом
повелительные глаголы —
не прекословь, славословь, приготовь,
бровь мелькает порой, прочие рифмы не в счет,
ведь свекровь и морковь —
для пародий.
Ах, сочинять бы стихи на языке Эминеску,
где любовь выступает в трех лицах:
амо́р, юби́ре и дра́госте.
Первые два обнимаются с сотнями слов,
от рифм глаза разбегаются:
какая прелесть соединить
юби́ре (любовь) — немури́ре (бессмертье)!
И только драгосте — славянского древнего корня —
и там чурается переклички.
По-русски
мужчина рифмуется запросто,
наверное, он —
не слишком уж верная доля любви,
то есть он — иногда молодчина,
иногда дурачина, личина, добивается чина,
а женщина — исключительность в слове самом!
Дальше всех от нее звуковые подобья,
вроде военщины, деревенщины,
потому-то поэты
избегают с ней встреч на краю стихотворной строки,
а если приходится, то исхитряются,
измышляя тяжелые рифмы:
трещина, раскрежещена, уменьшена и так далее.
Ну а девушка — и подавно
рифмованию не поддается, —
где уж там разгуляться среди неуклюжих
денежка, дедушка, никуда не денешься…
Запрещая расхожий размен,
русский язык указал
на единственность, неповторимость,
уникальность — имейте в виду
эту любовь, эту девушку, эту женщину,