Срок службы мотался, звание росло, высшие чины наживались на ставках. Мой карман тоже пополнялся, и ещё я обрастал связями. Как и думал, мало чем отличались вояки от бандитов. То же крышивание, те же продажи. Разве что звено чуть другое в цепи беззакония, ну и товар более дорогой.
В общем, я не ощущал притеснения, не страдал от скуки, единственное, сердце продолжало неистово стучаться в сладкой истоме по Стаське. От одного воспоминания, как она дрожала в моих руках, жилы сводило и жидкий огонь по венам бежал.
Стася…
Аж до мурашек пробирало её мягкое имя.
Её губы, жар её дыхания, вкус слёз… едва до оргазма не доводили.
Бывало парализовало от желания, да так, что дрочиловом напряг было не снять. Благо начальство часто с девчонками в части зажигало — тело для траха находил, но с каждым днём всё больше домой хотел. К Стасе…
Когда увольнительные просил — отказы получал.
Не со зла, а дела ради. Опять же — на бои часто выезжали, на разборки, стрелки, махинации. Тем и успокаивал себя — для дела стараюсь, потом легче будет. Зато связи, знакомства, репутация, бабло… А на гражданке… Оторвусь. Нам же для жизни всё нужно, поэтому не отказать, тем более уже поступали дельные предложения.
— Зверь, ты сегодня монстр, — гоготнул «комод»[3] Иващенко. Мутный человек, жадный до денег, скупой на благодарность.
— Увольнительный бы дали… — пробурчал я, с кулаков бинт кровавый сматывая.
— Не скачи вперед лошадей, — нахмурился Иващенко. — Будет время — дадут!
Я кивнул. Об увольнительном мечтал, как ни о чём. С другом дело решить. Стаську в объятиях подержать и поцеловать… Зацеловать до одури.
Жаль, что с Ильюхой по разным частям судьба развела. Распределение, что б его. Тут и батя его не помог — лишь спокойные точки выискивал, откуда реже выдёргивали на войну в Чечню. Так что с перрона больше не виделись, не слышались.
Братан не писал, да и Стася не писала.
Не то чтобы накручивал, и супернадежду вынашивал, но… глупое сердце сжималось, когда думал о друге и Насте. Верить хотелось, что она уже решила вопрос со своей стороны и ждала…
Ведь кивнула.
Кивнула!
Это душу грело…
И так изводился, вспоминая, что натворил. Перрон. Толпа… Наташка, которую трусливо взял с собой. На самом деле и не собирался… Из дому выходил, а она тут как тут. «Куда пропал? Что случилось?». Отмахнулся — надоело всё, — а она вцепилась клешнями и умоляла позволить проводить. Вот и поддался её уговорам. Все надежней, когда такой щит есть. И пригодился ведь. На первые минуты…
Ведь до последнего себя уверял, что Стася меня ненавидела и презирала. За насилие, побег…
Да, сбежал — просто растерялся. Да, некрасиво получилось — так ведь не думал, что первый у неё окажусь. Только далеко не убежал. Как идиот вокруг дома её бродил, пинал камни, раздумывая, что делать и как быть. Даже вернулся, а там Новик с приятелями уже под окнами орали. Я постоял в тени, посмотрел на эту серенаду… Оценивал, взвешивал, анализировал.
Стася не отшила категорично Илью, но и к себе не впустила. Выглядела расстроенной… Но ведь если бы хотела Новику рассказать обо всём — рассказала бы. Видимо решила промолчать. Не от любви великой — во имя спасения своего статуса «девушка Новодворцева».
Надеяться на чувства добрые с её стороны было бы вверх наглости, поэтому даже крохотной мечты не лелеял. Да и себя убеждал — мимолётно жахнуло. Пьян был, от драки запал, ОНА сладко пахла и вся такая доступная была…
Но увидев её в объятиях Новика на перроне, чуть не озверел от ревности тугой. Аж слепило, как хотелось скандал устроить.
Тогда только близость Наташки спасла… Радость Ильюхи, что я приехал… И пока он всех обхаживал, собирая последние прощания и не замечая, что Стася ушла, я бросился за ней.
Мне было плевать на всё… Рискнул…
О, как сладки воспоминания. Тем и жил. Тем и дышал!
Настя/Стася
Вскоре мама стала меня попрекать большими расходами на проезд. И чтобы хоть как-то сводить концы с концами, ну и поменьше дома мелькать, я напросилась медсестрой в больницу. Жуткое время, жуткие перемены и нищета. Денег нет, лекарств тоже, хорошие специалисты спивались или уходили. Рук не хватало, и потому молоденькой медсестре были рады.
— Дура ты, — однажды в курилке Раиска, старшая медсестра кардиологического отделения проворчала, — молодая, красивая в эту профессию полезла? Нет тут жизни. Мрак один… Разруха полная. Ещё несколько лет назад, хоть выживать получалось. Народ добрее был, а теперь, — полная шатенка с горечью отмахнулась, выпуская дым, — нечего тут ловить. Из докторов раз-два и обчёлся. Часть от запоя до запоя качаются. Другая заточена на взятки.
Я все понимала, видела, но упорно продолжала учиться и помогать в больнице. Ведь только так могла сбежать от собственных проблем и переживаний. А омут был глубокий и широкий. Утопала в нём всё сильнее. Как раз в минуты одиночества и тоски. Каждый раз сердце обрывалось, когда входила-выходила из подъезда. До сих пор мерещился тот густой запах страсти. Им пропитано каждое воспоминание о Глебе и злополучной ночи. И с томительной тоской — прощание. Жадный поцелуй, голодный взгляд. До мурашек пробирало и блаженное тепло душу затапливало.
Каждый раз, заходя в подъезд, сердечко реагировало на запах, а память услужливо напомнила о моём бесстыдстве. Да уж… вряд ли есть девушки, мечтающие именно ТАК потерять девственность. А я вот… потеряла. Чокнутая, но ни за что бы не хотела другого первого.
Вот он на лицо недуг мой. Жертва… со Стокгольмским синдромом. Вроде отбивалась, пыталась остановить, так ведь горела сильнее. Я так и не поняла, чем он меня тогда так… заставил рассудок потерять от желания. Запахом своим, жаром, страстью, голодом?..
Щёки вспыхнули, коленки задрожали — как тогда. Я заставила себя идти дальше. И чем ближе к двери, тем сильнее колотилась грудная мышца и удушливее становилось.
М-м-м-м-м. Как же мне не хватало Зверя. Прижаться к нему хотелось, чтобы проверить, реальны ли те ощущения, которые он рождал. Закопаться в его объятия и прислушаться к себе. К нему…
И голову только от мысли тотчас повело.
В квартиру входила, боясь вздохнуть — меня колотило мелкой дрожью.
— А вот и она, — сладко пропела мать, явно не мне, но для моих ушей. Я чуть в коридоре не рухнула от накатившей слабости, а мать легко выпорхнула из кухни, встречая меня. Ни разу за год этого не делала. А тут… Она же почти не разговаривала со мной — мы редко виделись, да и любой контакт заканчивался ссорой на тему «и почему ты такая идиотка?!» Или «Ты выйдешь за Илью, и точка!».
— Ну, милая, — зло зыркнула мамаша, при этом сахарно улыбалась. Как змея подколодная, обещающая, что не ужалит… ты только доверчивым кроликом будь и ближе подойди. — Что стоишь, как истукан? — посуровел взгляд. — Гости у нас! — металл в голосе.
— Гости? — пробило оглушительный удар сердце. Мир опять покачнулся. От счастья двинуться не могла с места.
— Да! — кивнула мама.
Не помня себя, в несколько шагов ворвалась на кухню и тут улыбка стёрлась с лица. Как и радость из души.
— Илья? — размазано прозвучало. Голос дрогнул, чувства перемешались.
— Привет, малышка, — светился парень. Улыбка широкая, взгляд хмельной. Не давая опомниться, к себе дёрнул, на коленки посадил. — Разве так встречают своего парня?
— П-привет, — выдавила жалко. Смотрела на него и едва слёзы сдерживала. Не смеяться же, да и радоваться не могла. Но стыдно за себя стало и гадко.
— Ну, ты чего? — подмигнул, нежно проведя ладонью по спине. Противный жест, словно в грязи вымазалась. А Новик не заметил моего замешательства, или не желал — притянул ближе и поцеловал. Раз, два, три… Короткими, лёгкими поцелуями, а потом углубил. А я прислушивалась к своему нутру и выискивала хоть след от былой симпатии. Не находила. Совершенно. До того погрузилась в своё горе и мысли, что запоздало ощутила, как Новик уже под юбку забрался, да к развилке плавно приближался.
— Илья! — Шмякнула непроизвольно по руке, да взбрыкнула: — Прошу, — с мольбой, стыдом и страхом.
— Хочу тебя, Стась, — его голос звучал глухо, — и соскучился жутко. Не представляешь, как… — Шептал рот в рот. Смотрел на меня, захмелевший от близости, счастья, свободы. И опять потянулся за поцелуем.
— Ты когда вернулся? — Извернулась, с колен соскочила и торопливо отошла к кухонному гарнитуру напротив мягкого уголка с обеденным столом, за которым Илья сидел.
— Сегодня! — чуть нахмурился Новик. — Умылся, переоделся и сразу к тебе, — отчитался спокойней. — Что, — пауза настороженная, — не стоило? — и в ожидании угрюмо зыркнул. — Не ждёшь? — почти с угрозой.
Я уж было рот открыла, да мать вмешалась. Прям с коридора:
— Конечно ждёт! — вклинилась, нагло к нам войдя и меня окатив злобным взглядом, но так, чтобы гость не видел, — только о тебе и думала, — лгала сахарно. Меня аж перекосило от вранья её. Тем более сотни раз я говорила, что не люблю Новика. И не хочу с ним быть. Мать же упиралась: «А ты не люби — ноги раздвинь, а потом в ЗАГС тащи!».
— Мам, — протянула я, мечтая затормозить порыв родительницы влезть в чужие дела.
— Не обращай внимания, Ильюш, — игнорировала меня родительница. — От тоски места не находила. Всё уши прожужжала: быстрее бы, быстрее…
— Вернулся он домой! — с хохотком продолжил Илья, явно догоняя, о чём мать говорила. — Быстрее бы, быстрее… и будем мы вдвоём, — дружно завершили, только теперь ещё и посмеялись вместе.
Меня насторожило такое синхронное действо и понимание друг друга.
— Да! — Обдумать момент не дала мать: расцвела, с любовью на Илью глядя, словно реально в нём души не чаяла и лучшего жениха для дочери не представляла. — Так что прости её, — и меня ужалила прищуром. Опять на Илью мягкий взгляд: — Она просто растерялась. — Вновь на меня — ожесточённую рожу сделала, а у меня внутри всё заледенело. — Что стоишь? — шикнула мама. — Ильюша, может, голоден?