– Наблюдаю.
– Ну и что?
– Ничего не вижу.
– Я тоже не вижу. Слушай, а вдруг – гроза и они почувствовали это заранее?
– Исключено,- заявила решительно жена.- Гроза отпадает. Посмотри: небо безоблачное.
Я пока ещё не слыхивала о грозах при чистом небе.
– Раз в жизни может случиться…
– Не думаю. Раз уж гроза, должен быть гром.
– А если это первая в истории Вселенной гроза без грома, что тогда, а?
– Придумал какую-то несуразицу.
– И всё же они чего-то испугались. Это несомненно.
– Смотри!- воскликнула жена и вцепилась мне в руку.- Что-то идёт по пляжу.
– Где?- спросил я, нервно озираясь.
– Да вот, выходит из лесу! Видишь?
– Ничего не вижу,- ответил я, вглядываясь в указанном мне направлении.- Не вижу, во всяком случае, чтоб что-то шло.
– Потому что оно вовсе даже и не идёт.
– Что же тогда делает?
– Да вроде как бы ползёт…
И тут я увидел странный предмет, который хоть и медленно, но все же продвигался в нашу сторону. Было это что-то не очень большое, но таинственное, и потому внушало ужас.
– Знаешь,- сказала жена,- оно вроде бы круглое.
– Вот и мне так кажется. Может, это летающая тарелка?
– Но ведь она ж не летит – ползёт.
– Тогда, может, ползучая?
– Не знаю, про ползучие тарелки ничего не слыхала.
– Я тоже. Но это ещё не значит, что они не существуют. Может, мы будем первыми, кто открыл ползучие тарелки?
– Не лучше ли нам спрятаться?
– Только где?
– Спрячемся вон за ту дюну, может, оно нас не найдёт… Кто знает, какая нам грозит опасность.
Три-четыре прыжка, и мы были уже за дюной и поглядывали из-за гребня, пытаясь выяснить, что же будет делать таинственный предмет, вызвавший на пляже такой переполох.
Стоило нам укрыться за дюной, как предмет замер на мгновение, словно соображая, кк ему дальше быть, а затем, движимый, может быть, каким-то сверхъестественным чутьём, развернулся в сторону дюны, то есть в сторону нашего укрытия, и стал понемногу приближаться.
– Придётся зарываться в песок,- сказал я.- Иного выхода нет. Кто знает, может, оно нас не заметит, пройдёт мимо, и мы спасёмся. Бежать всё равно поздно.
Песок был сыпучий, и мы без особого труда погрузились в него целиком. Остались только дырочки для носа, чтобы не задохнуться.
Так мы лежали три-четыре минуты, а может, и три-четыре часа. Известно, что в таких ситуациях время движется не так, как обычно. Мы ничего друг о друге не знали, потому что каждый из нас лежал отдельно, сам по себе, засыпанный с головы до ног песком. Мы надеялись, что ползучая тарелка нас не заметит и поползёт себе дальше.
Кто знает, может, я лежал бы до бесконечности, если бы не пронзительный крик моей жены, который заставил меня, пренебрегая опасностью, в одно мгновение разгрести груду песка и броситься ей на помощь.
– Он меня щекочет!- кричала с какими-то дрожащими нотками в голосе моя жена.- Он меня щекочет!
Я метнул в сторону полный ужаса взгляд и увидел у её ног свою старую соломенную шляпу, которую когда-то закинул на всякий случай в машину. Вот тебе и ползучая тарелка.
– Это шляпа,- сказал я, чтоб её успокоить.- Это всего лишь моя соломенная шляпа.
И нагнулся, чтобы поднять её, но в тот же момент в голове блеснула мысль: ног у шляпы не бывает. И протянутая рука замерла в нерешительности. Я принялся соображать: «Брать или не брать?» Это было таинственное и не очень чистое дело. Может, духи? Может, чёрная магия? С другой стороны, надо было принять какие-то меры, тем более что шляпа вновь пришла в движение. «Ничего не поделаешь,- сказал я сам себе,- будь что будет!» И рывком приподнял шляпу.
Тут-то всё и прояснилось.
В моей шляпе приполз на берег Тютюра, он смотрел на меня снизу своими лукаво улыбающимися глазками.
Жизнь на пляже входила понемногу в прежнюю колею. Беглецы стали возвращаться на свои места. Они убедились, что таинственное существо, нагнавшее на них такого страху, находится в нашем обществе и не только не нанесло нам никакого ущерба, но, напротив, играет с нами в песке.
Вернулся пантера-муж с пантерой-женой в зелёном халате, который она надевала на солнце, спасаясь от лишних веснушек. Вышли из кустов лев со львицей, сделав при этом вид, будто были на прогулке. Вернулись, подпрыгивая на бегу, козы и козлики, и тотчас закрутилась плёнка в магнитофоне. Труднее всего было проследить, как возвращаются ленивцы со своими детишками, так лениво они возвращались. Остальные тоже повылезали, успокоившись, из кустов и из воды. Самыми последними из морской пучины вынырнули наши ближайшие соседи – верблюды. Все с нескрываемым любопытством смотрели в нашу сторону, но дивились отнюдь не нам, а моей старой соломенной шляпе, которая в перевёрнутом виде валялась на песке. Раз уж она их всех так напугала, то в их представлении это было какое-то необыкновенное существо. Чувствовалось, что все испытывают к ней уважение. Тютюра, правда, крутился возле шляпы, но никому и в голову не взбрело, что именно он был единственной движущей силой этого предмета.
Верблюд и верблюдица долго и старательно отряхивались от воды и велели хорошенько отряхнуться и верблюжонку. Тот сразу попытался лечь на спину, мечтая подставить под солнечные лучи живот, но, как и прежде, у него ничего не вышло. Малыш то и дело валился на бок – таким уж свойством обладает верблюжий горб.
У жены глаза полезли на лоб, ›едва она увидела, как из воды вылезают верблюд с верблюдицей. Теперь, когда они как ни в чём не бывало вновь разлеглись на песке, жена не удержалась и полным волнения голосом сказала:
– Если б не видела сама, ни за что б не поверила.
– Во что бы вы не поверили, во что?- вежливо осведомилась верблюдица.
– В то, что вы купаетесь.
– Отчего бы нам не купаться?- отозвалась верблюдица, и физиономия у неё вытянулась от обиды.- Вы что считаете, мы грязнули?
– Нет, нет,- попыталась оправдаться моя жена.- Просто вы живёте в безводной пустыне, вот, значит, я и подумала: вряд ли вам часто предоставляется случай искупаться. Припоминаю даже какие-то истории школьных времён о верблюдах, которые долго-долго живут без воды и в этих самых… ну в ваших…
– В горбах,- досказала за жену, которая вдруг застеснялась, верблюдица.- Совершенно верно, они у нас есть и стыдиться горбов нам не приходится. О наших горбах вы можете говорить безбоязненно, этим вы нас не оскорбите. Больше того, благодаря горбам мы можем плавать даже в пустыне.
– Неслыханно!- воскликнула моя жена, а я навострил уши: меня заинтересовало то, что говорила верблюдица.
– Да, да!- подтвердила она.- Способ открыл давным-давно один из моих предков. Прежде редкий верблюд умел плавать, но с тех пор, как прадедушка совершил открытие, даже в самой засушливой пустыне организовали секции плавания.
– Интересно, в чём заключается способ?- спросила жена, всем этим ужасно заинтригованная.
– Это так называемый многогорбовый метод,- равнодушным голосом пояснила верблюдица.
– Многогорбовый?- повторила вслед за ней моя жена.
– Да, многогорбовый.
– Ив чём же его сущность?
– Метод основан на наблюдениях и расчётах. И наблюдения, и расчёты имели место давным-давно, но лишь изобретение складного бассейна из резины или искусственного материала дало шансы на его осуществление.
– Ой, до чего же интересно!- пробормотала жена, не спуская с верблюдицы восхищённого взгляда.
– Видите ли,- невозмутимо продолжала своё удивительное повествование верблюдица,- то, что в наших горбах содержится вода, было давным-давно всем известно. Но один-единственный верблюд, разумеется, не в состоянии выкупаться в воде, которую он скопил про запас. Даже двугорбый верблюд со своей двойной порцией. И вот мой прадед начал в один прекрасный день размышлять над проблемой, и размышлять всерьёз. Размышлял он, размышлял и в конце концов пришёл к такому выводу: если воду из десяти, из ста, а ещё лучше из нескольких сотен верблюжьих горбов собрать в один большой сосуд, то наберётся изрядное её количество. Может, пруд, а может, и целое озеро…
– Всё понятно!- воскликнула моя жена, и её лицо засияло улыбкой, как у человека, который вдруг в долю секунды постиг некую тайну или решил, скажем, запутанную математическую задачу.
– Вот именно,- поддержала её верблюдица.- Всё оказалось так просто, не правда ли?
– Разумеется.
– И вот поэтому, как только мы, верблюды, собираемся в достаточном количестве, то даже в самой засушливой точке земли мы можем при желании искупаться.
– Всё понятно, всё понятно,- твердила моя жена, потрясённая сообщением верблюдицы.
Разумеется, ей хотелось, чтоб и я ничего не упустил из этого удивительного рассказа, и потому она ткнула меня локтем в бок, спросив:
– Нет, ты слыхал, слыхал?
– Слыхал,- ответил я.
– Сидишь, уставясь в газету…
– Я читаю, но я всё внимательно слушаю. – Ну и что скажешь?
– Хм, в самом деле сенсация,- буркнул я в ответ.
На языке у меня так и вертелся вопрос, что, собственно, делают верблюды с водой, когда купание уже кончено. Пьют ли её и препровождают таким образом обратно в свой горб или же поливают ею произрастающие в пустыне пальмы, но пришёл к выводу, что такой вопрос могут счесть нескромностью, а быть нескромным мне не хотелось, тем более что мы очутились в наименее исследованном месте земного шара.
Впрочем, меня разморило. Так уж действует на меня солнце. Сам знаю, спать на солнцепёке – лишиться здоровья, однако я бессилен что-либо с собой сделать. Я закрыл газетой голову, но, прежде чем заснуть, увидел краешком глаза трёх мчащихся по пляжу юных павианов, тех самых, которые ехали раньше на велосипедах по тропке. На этот раз они перемещались пешком, перескакивая на бегу через лежащие на пляже тела. С дикими воплями они неслись к морю, и каждый размахивал при этом надутой камерой от автомобильного колеса.
«Какие славные,- подумал я, уже засыпая.- Эти юные обезьянки ведут себя точь-в-точь как мальчишки, которые тоже обожают плавать на автомобильных камерах… весьма безопасно… всем стоит порекомендовать… с такой камерой не утонешь…»