– У вас будет примерно два миллиона лет на раздумья, прежде чем вы туда доберётесь. Со скоростью мысли, которая, как известно, в тысячу двадцать четыре раза превышает скорость света. За время пути вы сможете составить детальные планы, договориться о сотрудничестве и возродить человечество в таком блеске и в такой славе, каких не бывало никогда.
– И никаких раков, – предложил Василий.
– Никаких раков, – отозвалось эхо тысяч мыслей.
– По мнению многих, люди не так хороши, как раки, – ответил Младший Отец. – Но что может быть лучше разнообразия? И я продолжаю в вас верить… У вас просто оказалось мало времени – раки развились быстрее и проявили себя эффективнее. Те из вас, кто не рассеялся среди звёзд и не слился с другими цивилизациями, получат второй шанс построить всё именно так, как было задумано. Пробуйте.
– А что же наш третий ковчег? «Надежда»? – спросили Ксения и тысяча шестьсот пятьдесят пять других женщин.
– Мы сознательно не заглядывали в эту область вероятностей, – ответил Младший Отец. – И вы этого не узнаете в ближайшие четыре миллиона лет. Сюрпризы возможны. Но необязательны… Вы сами нашли решение с квантовой запутанностью. Пусть «Надежда» живёт. Но для кого-то она, пожалуй, умерла. Чтобы когда-то и где-то родиться вновь. Возможно, «Надежда» сделает то, что не сможете сделать вы, даже имея в своём распоряжении три галактики. Три галактики, которые были даны вам на закате человечества. Галактики и миллионы звёзд, где вы сможете реализовать самые смелые мечты и удовлетворить все ваши желания. Потому что ничто не заканчивается. Никогда.
Часть вторая. Улыбка сквозь космос
Далия ТрускиновскаяПоэт в горшке
Да, мыслящие растения бывают. Но мысли у них, в основном, простенькие. Чего бы сожрать…
Мы их обнаружили на Цезариане.
Они чем-то на вас похожи, господа курсанты. Во время семестра ваши мыслительные процессы затихают, поскольку вам интереснее пить пиво и лазить в общежитие к девчонкам. Для этих действий мозги не только не нужны – они вообще лишние, и я даже думаю, что вы арендуете в банке сейфы и кладёте их туда под расписку. Но, как только на ваших экранчиках возникает расписание экзаменов и зачётов, мозги резко просыпаются, бьются о стенки сейфов и орут дурными голосами.
Нет, курсант Мганомба, это совсем другая методика. На хранение божеству Ункулункулу сдают головы врагов. Естественно, вместе с мозгами. И они уже никогда больше не орут…
Что?!? Сами слышали? Ну, допустим, иногда в виде исключения орут.
Курсант Перфильев, отвечаю. На Цезариане до сих пор живут эти частично мыслящие корнеплоды. И с ними работают специалисты. Уже есть оборудование, переводящее их речь в звуки и, наоборот, переводящее звуковые волны в их формат. Оно производится серийно, и я не удивлюсь, если в следующем семестре вон там, на подоконнике, увижу высокий горшок с цезарианским корнеплодом. И с большим удовольствием внесу его имя в списки кандидатов на повышенную стипендию.
Теперь у них есть имена. Раньше не было, но теперь они поняли, что это такое, и придумывают себе очень интересные имена. Курсант Ахтэхкэкуп, напомните, что означает ваше имя. Почему это вдруг не хотите? Это имя, которое принято у вашего народа. Оно означает «одеяло звезды», так? С научной точки зрения гало, в котором находятся старые холодные красные звёзды, можно считать их одеялом.
Так вот, имена цезарианских корнеплодов выговорить невозможно, но они по смысловому наполнению не хуже имён североамериканских индейцев. Например «Проникающий в непостижимую глубь», «Бодрствующий перед рассветом», «Дробящий своим остриём скалы».
Н-ну… условно они все – мальчики… Но, если будут и дальше развиваться такими темпами, всякое может случиться.
Мы с Гробусом были в первой и второй цезарианских экспедициях. В первой мы исследовали биотоп в районе погасшего вулкана, там и отыскали эти корнеплоды. Причём сперва решили, будто это обычные растения. Был сезон дождей, они получали достаточно влаги, и думать им было незачем. Десятиногие каракатицы ими пока не интересовались, они ловили в лужах какую-то мелочь. У них были именно ноги, а не щупальца, даже с коготками. И ещё у каракатиц были глаза.
Каракатицы эти – совсем безобидные. Мы даже старались их зря не обижать.
Первая экспедиция была прикидочная. Мы ремонтировали технику, которая пострадала во время спуска на грунт, бродили вокруг вулкана, контролировали взятие проб. В общем, рутинная работа. Ну, в пещеры лазили… ну, живность в лужах отлавливали и на орбитальную отправляли…
А цезарианский корнеплод на вид – вроде веника. Торчит веник из грунта, на холмике, диаметром сантиметров восемьдесят, листья длинные, узкие, рыжие, а посерёдке этого веника – лысая площадка, с блюдце величиной. Внизу, под веником, в грунте, что-то вроде бугристого ведра, из которого торчат длинные тонкие корни. Очень простая конструкция.
И, чему мы сперва не придали значения, вокруг этих холмиков почва довольно рыхлая.
Во второй раз мы пошли на грунт недели через две. Тут уже у нас была задача – добыть корни этого веника. Образец, который мы с большим трудом вытащили из грунта и отрезали, очень заинтересовал начальство.
Идём, значит, мы с Гробусом, рассуждаем, годятся ли эти веники, чтобы выгнать из них «звёздную прозрачную», и высматриваем веник покрупнее. И вдруг я понимаю, что нужен во-он тот. Ни слова не говоря Гробусу, я направляюсь к холмику и вдруг чувствую, что меня куда-то тащат. Секунду спустя в ушах грохочет голос Гробуса на максимальной громкости:
– Идиот!!!
И тут я понимаю, что шёл к холмику с закрытыми глазами.
Гробус пинками отогнал меня от холмика и тогда только объяснил своё странное и негалантное поведение.
Оказалось, из веника вылезли голые, без листьев, прутья, и у каждого на конце было что-то вроде глаза. Как сказал Гробус, я уставился на это «вроде» и побрёл к холмику, временно лишившись соображения.
Мы отошли подальше, нацелили на это чудо камеры и стали наблюдать.
Оказалось, я корнеплоду вообще не нужен, это он так охотится на каракатиц. Он высовывает эти свои гляделки и высматривает ближайшую каракатицу. Она, когда образуется зрительный контакт, забывает про все дела и шагает к корнеплоду. В нужный момент из грунта выскакивают длинные тонкие корешки, хватают каракатицу и утаскивают её куда-то вниз. Значит, именно для этой надобности веник разрыхляет вокруг себя грунт. Мы потом поковыряли щупами и нашли сухую шкурку псевдокаракатицы.
– Знаешь, Янчо, а ведь они не дураки, – говорит Гробус. – Всё очень толково.
– Но две недели назад они ни на кого не охотились, – отвечаю я. – Как это прикажешь понимать?
– Может, в сезон дождей им хватает корма и без каракатиц?
– Похоже на то. Корм они всасывают в жидком виде. А когда дефицит жидкости, они начинают соображать, где бы её взять.
Это были золотые слова: «Они начинают соображать!»
Мы послали наверх донесение и наблюдали дальше.
Конечно, смотреть на гибель бедных каракатиц не очень приятно, но кто видел, как обедает медуза Винцента, уже ни от чего не содрогается. Это такая мерзкая скотина, что…
Курсант Норихиро, вам плохо?
Я сто раз говорил: во время лекции не лазить в информаторий! Ну вот увидели вы пищеварительный процесс этой проклятой медузы – и что? Стали намного счастливее?
Лекция будет. Но чуть позже. Сперва хочу объяснить вам про мозги, которые просыпаются только в ситуации форс-мажора. Вам это будет полезно.
Мы с Гробусом впервые видели растение, имеющее гипнотизёрские способности, и нам было очень интересно. Так что мы переходили от веника к венику и сбоку, стараясь не встречаться взглядом с хищными гляделками, наблюдали за их деятельностью и делали выводы. Особенно нам было теперь интересно, какие свойства приобретёт «звёздная прозрачная» из этой флоры с элементами фауны.
Нет, господа курсанты, серые корсары тут ни при чём. Пока – ни при чём. Они потом устроили базу на Цезариане, и мы с огромным трудом их оттуда выкурили.
Так вот, мы набирали материал, который требовался учёным мужам на орбитальной. Материала требовалось много, потому что мы в полевых условиях не обращаем внимания на все нюансы, а они по сорок раз прокручивают записи в голокубе и делают открытия.
Мы засняли не меньше сотни корнеплодов в разных ракурсах и с разными особенностями хватания псевдокаракатиц. В конце концов мы почувствовали, что сами сейчас способны подманить и сожрать каракатицу. Время было обеденное. В скафандрах, как вы понимаете, провиант имелся, но мы хотели жевать, а не сосать.
– Смотри, – сказал Гробус. – У него гляделки сломались.
Веник, на который мы нацелили камеры, рос с краю целой плантации. Он был пониже прочих, и мы предположили, что моложе. Неподалёку от его холмика было жалкое болотце – всё, что осталось от большой полноводной лужи. Там копошились каракатицы. И вот одна, а они, как я уже говорил, совсем бестолковые, потащилась к венику. Сама, по собственной инициативе. Он на неё не смотрел и взглядом не звал. Более того, он сперва развернул гляделки в другую сторону, а потом вообще втянул их.
Это было только начало. Безмозглая каракатица подползла совсем близко. И, если не вмешиваться, направилась бы к соседнему венику. Но из грунта выскочил корень, обхватил её, приподнял и отшвырнул. Она улетела к болотцу, шлёпнулась в середину и осталась там лежать, не шевеля ногами, – видно, испугалась.
Нас это сильно удивило, и мы остались неподалёку от странного веника. Проторчали мы там часа два, и за это время корнеплод отбросил шесть каракатиц.
– Чем-то они ему не нравятся, – сделал вывод Гробус. – Может, больные?
Седьмую спасённую каракатицу мы изловили и пошли к челноку – отправлять всю сегодняшнюю добычу наверх.
Потом мы как следует поели и прилегли отдохнуть.
– А может, не каракатицы больны, а сам корнеплод захворал, – предположил Гробус. – Аппетита нет. Наверно, температурит.