– М-да. Мы в курсе, – ответил капитан и поинтересовался: – Артефакт в грузовом отсеке?
– Естественно, – ответил клиент, не снимая руки с дыробоя.
Доверия к спасателям у него не прибавилось, несмотря ни на какие подписи и предоставленные лицензии. Видимо, найденный им предмет старины имел немалую ценность. А ещё его всё больше раздражало «м-да!» капитана. За зеркальным забралом не различить лица, однако Мартынко Каштанов прекрасно представлял себе, как уже дёргается щека или глаз клиента при каждом «м-да». Он сам так дёргался поначалу, потом привычка взяла верх.
Каштанова не удивляли огромные пространства внутри яхты: широкие коридоры, где могли разойтись два человека, высокие потолки, огромная – на глаз почти двадцать квадратных метров – рубка с одним-единственным креслом пилота и панорамным иллюминатором. Не виртуальным экраном обзора, а прозрачным иллюминатором со встроенной квантотроникой, за которым хорошо был виден угловатый, похожий на жабу спасатель с горящей бортовой надписью «СС Агатан» – рабочее «корыто» Каштанова. В принципе, стандартный набор богатой яхты с искусственной гравитацией, которая сейчас была отключена по аварийной тревоге, и садом камней с карликовыми деревцами.
Только такого вирторнамента ему ещё не доводилось видеть: на стенах коридоров крутобёдрые узкоглазые девы с миловидными лицами и сферическими грудями танцевали, носили кувшины, срывали с лиан виноградные грозди, играли на музыкальных инструментах, посылали спасателю воздушные поцелуи, о чём-то шептались, искоса поглядывая на него, а потом затеяли танцы. Каштанов отвернулся, и мгновение танца замерло, но стоило чуть больше скосить глаза, как девушки вновь всплеснули руками, завертелись юлой. Мартынко усмехнулся и подумал: «Пацанство!»
Сколько за свою жизнь Каштанов видел всяческого ломаного-переломаного технохлама? Наверняка что-то имело ценность, и можно было найти покупателей, готовых платить за старьё приличные деньги. Хватай, набивай грузовой отсек и продавай – чего мудрёного? Только не всё так просто. Кроме груды хлама, нужны знания и выход на этих заинтересованных людей. Коллекционирование, возможно, принесло бы Мартынке неплохой доход, только навевало на него тоску. Другое дело, знания. Чистое любопытство года три назад привело Каштанова к идее заняться самообразованием. Он понял, что работа никогда не отпустит и не будет свободного времени для поступления в виртвуз, а уж до госпенсии, которую ему обещали в поисково-спасательной службе, на которой можно будет заняться чем угодно, ещё дожить надо. Он занялся историей космонавтики, проектированием атмосферных и космических аппаратов.
Весь первый год ушёл на поиск необходимых для обучения ресурсов. Кажется, что информация лежит на поверхности, пока не начинаешь её искать. Пришлось перелопатить кучу спама и лживой болтовни, меняя сайт за сайтом, блог за блогом. Несколько раз персональный квантком, встроенный в теменную часть головы Мартынко, страдал от вирусных вторжений из сетикома, вызывая у хозяина мигрени и галлюцинации, повышение температуры тела и фантомные боли.
Каштанов поёжился, вспоминая первый год обучения, будто неприятный холодок пронёсся под черепной коробкой – так бывает, когда квантком подключается к сети.
Что-то знакомое показалось Мартынке в названии артефакта – «Л-1». Кажется, он недавно читал про этот аппарат. Речь шла об искусственной планете, то ли запущенной в космос по ошибке, то ли сошедшей с установленного курса по неизвестным причинам.
– Ай за жлезкай, – сказал он капитану на языке лунариев Юпитера, откуда был родом, и, взявшись за поручень, поплыл к грузовому отсеку, чтобы отправить ценность на борт «Агатана».
– Эй, квазиморда! – крикнул ему в спину клиент. – Башкой ответишь!
– Он будет аккуратен, – заверил Погорелый. – М-да. Мартынко опытный спец и разбирается в космических редкостях.
– Ага! – возмущённо воскликнул клиент. – Вот это меня беспокоит больше всего! Конкурент, сука! Нищеброд лунный, – и добавил в тон Мартынко, обещая оторвать голову. – Ай бошкин капец!
Капитан «Агатана» не успел возразить. Аварийная система, до того монотонно мигающая, ярко вспыхнула, в шлемах людей запищала сирена. Каштанова мгновенно прижало к потолку: скафандр среагировал на перепад давления и выпустил псевдоподии, удержавшие человека на ближайшей поверхности. Погорелый врос в переборку, а клиент с воплем полетел по коридору, с размаха ударился об открытый люк камбуза и затих. Скафандр у него был довольно навороченный, но неспециализированный, с отличным медицинским ботом, способным едва ли не оживить покойника, но не приспособленным к аварийным ситуациям. В богатом мире, где жил клиент, вероятность аварий была ничтожно мала.
– Пробка! – отдал команду Каштанов мультитулу за спиной.
Горб раскрылся лепестками, выпуская чёрную глянцевую сферу, которую тут же унесло потоком воздуха к месту пробоины, и очень скоро сумасшедший ветер в коридоре стих.
– Эвакуация! – рявкнул Яков Погорелый, которому надоели бесконечные формальности.
Теперь оглушённого клиента можно было спеленать и отправить в медотсек «Агатана» без проволочек.
В этот раз смерть пришла с лютым холодом. Тело пять-три-тринадцать оцепенело, он понял, что конец неминуем. Хотелось закрыть глаза, свернуться клубком и уснуть, как это бывает на лютом морозе. Так бы он и поступил… Раньше. Теперь же пять-три-тринадцать вцепился в решётку бокса, где сидел после истязаний, и наблюдал.
Лабораторию, где он находился, микрометеориты прошили насквозь. Тихий хруст, звон разбитого стекла, визг собаки. Рубиновые капельки медленно выбрались из собачьего бокса, поднялись и поплыли, ускоряясь, к невидимым отверстиям, которые пробили метеориты. Пять-три-тринадцать намного завидовал погибшему псу – быстрая неумолимая смерть. Сам он просто так умереть не может. Пять-три-тринадцать будет умирать долго и мучительно: холод проморозит его до самых костей, остановит кровь, сердце стукнет последний раз. И всё. Жизнь мучила его каждую секунду, почему же смерть должна быть с ним снисходительна.
Забавно было и то, что он потерял вес. Стоило разжать лапы, чуть оттолкнуться от прутьев… Пять-три-тринадцать медленно поплыл к потолку своего бокса. Невысоко. Вот если бы подняться к потолку лаборатории, а может, даже вылететь в коридор и парить, расставив лапы.
А ещё ему показалось забавным, что капли летающей собачьей крови уже замёрзли, покрылись инеем, собрались у отверстий красными горошинами. Меж тем пять-три-тринадцать понял, что перестал чувствовать холод. Сжал и разжал лапы – удивительно, но тело слушалось. Он раскрыл пасть, зевая, как после долгого сна, пошевелил носом, изучая пространство. Инстинктивно пять-три-тринадцать чуял растущую опасность и искал выход из бокса. Своим инстинктам он доверял всегда, а стены бокса оказались не такими уж и крепкими.
Лагранж-5 – космическое болото, притягивающее к себе различные обломки, которые, в свою очередь, привлекают коллекционеров и прочих любителей древностей. Мартынко иногда задумывался: почему раньше он не занимался изучением старинной космонавтики? Почему раньше не интересовался техническими артефактами? И понимал: почти каждую рабочую смену ему приходилось доставать из Лагранжа-5 разбитые буксиры, шлюпы охотников сокровищ и тральщики мусорщиков. И это только контрактные работы, а сколько оставалось погибших, о которых некому было позаботиться. Для Каштанова эта точка пахла не прибылью, а смертью: разорванные в клочья скафандры, разбитые в щепы аппараты, вымороженные трупы. Желание тащить с космического кладбища что-либо вызывало у него отвращение.
Яков Погорелый к работе относился с долей философии.
– М-да. Тут уж ничего не поделаешь, – как-то разговорился капитан, когда им пришлось собирать останки группы астроритиан, решивших устроить в точке молебен по безвестным погибшим. – Раз попал на такую работу, устройся здесь максимально комфортно. – Он помахал Мартынке оторванной рукой мертвеца в белой перчатке от скафандра, украшенной золотым крестом с каменьями.
Каштанова передёрнуло: по всему было видно, что рука принадлежала непростому служителю культа.
– Согласен – над останками глумиться неприлично, – сказал Яков, разглядывая золотое украшение перчатки. – М-да. А с другой стороны, они тоже порядочные сволочи. – Он указал рукой покойника на проплывающий мимо импровизированный, собранный из мятых балок крест, к которому астроритиане прибили штурмболтами старый скафандр.
Через разбитое забрало солнце осветило изуродованное лицо погибшего когда-то космонавта, распахнутую дыру открытого в последнем крике рта. Мартынко присмотрелся: у мертвеца не было нижней челюсти, потому рот показался открытым. Астроритиане устроили из неизвестного распятие для панихиды. Из неизвестного – можно. Когда из твоего знакомого или близкого кто-то делает подобное – это кощунство, варварство.
– М-да. Пройдёт годик, – продолжал Яков, собирая останки в пакет. – М-да! Чё там годик! Пройдёт месяц, неделя, и новые сторонники культа появятся здесь, соберут трупы, сделают инсталляцию. М-да. Ты когда-нибудь видел картину Нео де Винчура «Вечеря перед стартом»?
Пакет Каштанова – оранжевая сфера из тонкого аморфного алюминия – беззвучно пыхнул маневровыми двигателями, послушно двигаясь за спасателем. Мартынко зацепил захватом ещё одно пробитое насквозь тело, мгновение подержал его, разглядывая сквозь дыру в животе астроритианина далёкое солнце, и отправил труп в пакет.
– Зрел, – ответил он капитану.
«Вечеря перед стартом» была его любимой картиной. Только толкование художника, создавшего полотно, Мартынко считал полным бредом.
– М-да, – продолжал Погорелый, он одобрял увлечение пилота. – Конструктор-маньяк Королёв, а в центре его жертва – Георгий Гагарин. – Капитан придерживался авторского толкования. – М-да! А утром Королёв запихнёт Гагарина в аппарат на реактивной тяге, и космонавт погибнет при посадке с криками «Я горю!». М-да, – задумчиво произнёс он. – Вот в следующий раз астроритиане не будут клепать распятие, а создадут «Вечерю…» из своих же товарищей. М-да. Такой себе космический арт.