К тому времени Каштанов знал, что Гагарина звали Юрий, а Королёва – Сергей Павлович. Гагарин был первым человеком, полетевшим в космос, а Королёв гениальным конструктором космических ракет и кораблей на заре космической эпохи. Ничего маньячного в личности конструктора не было, а Юрий погиб позже, но на Землю он вернулся живым и здоровым. Вернулся покорителем космоса. Мартынко долго всматривался в чертежи первого корабля и не мог поверить, что эта схема полетела, вышла на орбиту и вернула человека на Землю. Реактивная тяга, которую сейчас используют в том числе для маневровых движков мешка, вывела человека в космос! В голове не укладывалось.
Старик «Агатан» со своим лабиринтным двигателем третьего поколения «протыкал» атмосферу без всякого нагрева в плотных слоях, создавал антигравитационный эффект. Как вообще без плазменного лабиринта возможны полёты? Глядя на чертежи первого космического корабля, лунарий с Юпитера чувствовал, как холодеет спина от страха и… восторга.
Судорога исказила переборки яхты. Яков крепко выругался.
– М-да! Чё застыл?! Живо за железкой! – крикнул он Мартынко, а сам бросился к оглушённому клиенту.
– Внимание. Включаю маршевые двигатели, – приятным женским голосом объявил квантком яхты.
– Вот уж хренушки. М-да, – зло пробормотал Погорелый, пеленая клиента в спасательный мешок.
– Включаю маршевые двигатели, – упрямо повторил квантком, в голосе звучала досада. – Маршевые. Двигатели.
До стыковки клиент заблокировал движки, согласно протоколу. Возможно, при ударе метеорита зажало или ушибло какой-то нейроузел кванткома, и он начинал дуреть от боли. Чего ждать от чужой раненой машины – одному Богу известно.
Мартынко нёсся по коридорам, и танцовщицы летели за ним следом бесконечным хороводом. Движение на периферии зрения отвлекало, внимание плыло. Каштанов пересчитал бы все углы на поворотах, чертыхаясь и проклиная богачей, если бы не псевдоподии скафандра, цепляющиеся на поворотах за переборки, предохраняя человека от столкновения. На переборках яхты ни одной скобы, держаться в невесомости при отключённой искусственной гравитации не за что. А ещё спасатель не увидел лючков для ручного допуска к системам на случай аварии. Похоже, богачи совсем страх потеряли, полностью доверившись надёжной дорогой технике.
Люк грузового отсека распахнулся перед ним лепестками.
– Дви-и-и-га-те-ли-и-и! – заверещал квантком и вдруг громко зарыдал.
От новой судороги дверной проём исказился, едва не раздавив спасателя, сама дверь с хрустом смялась, ощетинившись лепестками, будто изогнутыми клинками. Белый цилиндр контейнера, диаметром почти в два человеческих роста и шагов пять в длину, подпрыгнул над пляшущей палубой, едва не разорвав крепления. Мартынко быстро отсоединил контейнер, перевёл управление его маневровыми на свой квантком и поднял над палубой, чтобы новая судорога не повредила груз.
– Каштанов! Долго возишься! – кричал Погорелый в наушниках связи. – Я на «Агатане»! Отчаливаю! М-ле! – даже привычное «мда» исказилось в голосе капитана.
– Ёк! – ответил Мартынко. – Жлезкай вышил в неба!
Заклинившие ворота шлюза пришлось выбить одним вакуумным ударом из мощного дыробоя мультитула. Перепад давления вынес контейнер вместе с прижавшимся к нему спасателем – рискованный трюк на грани, но, промедли Мартынко мгновение, и его бы раздавило вместе с цилиндром. В приступе новой агонии квантком яхты схлопнул грузовой отсек, обломки оборудования, осколки обшивки фонтаном понеслись следом за спасателем.
Каштанов сработал маневровыми двигателями контейнера, направляясь к плывущему прочь от яхты «Агатану». Он видел, как трясёт и крутит спятившую яхту. Облака осколков стали образовываться у трещин корпуса, обломки побольше разлетались в разные стороны. Корчащийся от боли корабль погибал на глазах.
Мартынко отвернулся – хлама в точке Лагранж-5 прибавится. Хорошо если квантком погибнет сразу, а не будет несколько лет кричать в эфире, пугая пролетающие мимо корабли.
На мгновение ему показалось, что у левого маневрового движка блеснул яркий всполох. Что-то промелькнуло перед глазами Каштанова, он успел инстинктивно пригнуться. Возможно, какой-то осколок зацепился за контейнер, а теперь потоком из маневрового двигателя его сдуло прочь. Яков дал команду на сближение и загрузку. Мартынко поспешил к открывшемуся грузовому отсеку спасательного судна.
Инстинкт не подвёл. Он летел по проходам прочь от повреждённого помещения, чувствуя себя пищей в кишке змеи. Всё тряслось, изгибалось, перекручивалось, норовя раздавить, расплющить, разрубить на части. А он нёсся без остановки, отталкиваясь от изломов и трещин, чувствуя впереди единственный путь к спасению.
Большой белый цилиндр быстро плыл к открытому люку, за ним, вцепившись в скобы, летел человек. Медлить было нельзя, и пять-три-тринадцать прыгнул…
Ещё снаружи Мартынко понял, что «Агатану» тоже досталось. Не так сильно, как яхте, но ощутимо. И оказался прав: был повреждён лабиринт маршевого двигателя.
Спасательное судно удалялось от агонизирующей яхты на вспомогательном движке. Клиент отдыхал в медотсеке. Специальной каюты для гостей любого ранга и достатка на спасателе не было. Либо ты в экипаже и имеешь свою гондолу в рубке и крошечную каюткапсулу, либо ты живёшь в медотсеке.
– Это ещё что? – поморщился Погорелый, сидя в гондоле капитана, когда сработала биологическая тревога.
– Я здоров, но пострадала обшивка, – ответил квантком «Агатана». – Количество занесённой бионики в пределах нормы, – и добавил после небольшой паузы: – Если я когда-нибудь сойду с ума, распылите мой корпус в пыль.
– Ты исчо хрепкий старих, Розенбом, – пробормотал Мартынко, вспомнив фразу из старого анимационного видео. Он любил запоминать цитаты и пусть произносил с акцентом, но старался, чтобы звучало правильно.
– Спасибо, – ответил квантком.
Каштанов продублировал поиск посторонних биомаркеров, которые могли бы проникнуть с яхты на спасатель. Красным датчики отметили небольшие скопления вирусов, микробов и прочей мелочи. Фигура клиента, изолированного в медотсеке, просто пылала – датчик опознал его как кластер чужеродной бионики, – однако ничего опасного в этом не было. Просто у потерпевшего крушение коллекционера оказался собственный набор вирусов и бактерий.
– Жути ноу, – доложил Мартынко капитану, выключая тревогу. – Чуждый наюзал.
– Убираю наюзаное, – откликнулся квантком, и красные следы по проходам стали исчезать. – Пассажир спит под наблюдением медкомплекса собственного скафандра.
– Бай-бай! – пожелал Мартынко коллекционеру.
– М-да, – произнёс капитан, вращая додекаэдр рабочего экрана. – Вот, – наконец указал он.
Метеорный поток покрыл оспинами обшивку над маршевым лабиринтом. Активная броня успела выстрелить навстречу потоку, гася кинетическую энергию частиц, но один камешек или техногенный осколок был крупнее остальных. На экране додекаэдра застыла алая капля в обшивке корабля – след от удара микрометеорита.
– Чутка когть, – прикинул размер камешка Каштанов, показывая свой ноготь на мизинце.
– Был. М-да, – согласился Яков. – И испарился.
Погорелый проследил удар по вектору, огорчённо вздохнул. Красная линия от капли прошла через маршевый лабиринт. Сила удара выбила кусок квазистекла внутри плазменного канала, и потому главный двигатель давал отмену старта. В противном случае бушующая в лабиринте плазма пробилась бы сквозь повреждённый участок. От «Агатана» не осталось бы обломков крупнее водяной капли.
– А самое хреновое знаешь что, Мартынко? – с досадой в голосе произнёс Погорелый. – У нас кончились пластырьботы. М-да. Заделывать скол нечем.
– Подтверждаю, – отозвался квантком судна. – Осталось три пластыря для ручного ремонта.
Сечение лабиринта третьего поколения позволяло человеку проползти по нему, однако в некоторых местах, так называемых «разгонных камерах», проход сужался, и в него можно было лишь засунуть руку. Скол находился в одной из камер.
Мартынко повертел изображение лабиринта, прикинул так и эдак.
– Ай таччи, – произнёс он, легко отталкиваясь от своей гондолы и взмывая к скобам на потолке рубки.
– Ничего не получится, – заверил квантком. – Я рассчитал все возможные варианты, пилот Каштанов.
Погорелый кусал нижнюю губу, проверяя расчёты: до скола едва можно было дотянуться, поставить пластырь и собрать осколки, как хотел Мартынко. «Ай таччи» – «Я достану».
– М-да. Другого выхода не вижу. – Яков взлетел следом за Каштановым, схватился за скобы. – Я на страховке. Розенбом, выводишь судно из точки на дублирующем движке. Постарайся обойтись без манёвров с перегрузками.
– Есть, капитан, – спокойно ответил квантком и ворчливо добавил: – Никогда не понимал и не пойму этот ваш пресловутый человеческий фактор.
Гладкая переборка разделилась на квадраты, которые пришли в движение и открыли лаз в лабиринт.
– Оп! – вдруг воскликнул Яков.
– Какого? – Мартынко, готовый уже лезть в образовавшийся проём, оглянулся.
– Да, показалось, – отмахнулся Погорелый.
Каштанов посмотрел на командира внимательно, вспомнил блеск на корпусе контейнера с артефактом. Усталость. Они оба просто устали, и квантком прав – пресловутый человеческий фактор. Телу есть предел, есть предел разуму. Но в человеке заложено природой и другое. Мартынко знал точно.
Погорелый прикоснулся ладонью в перчатке к его спине меж лопаток там, где крепился теперь снятый мультитул – псевдоподия от капитанского скафандра мгновенно прилипла к скафандру пилота. Мартынко лёг на живот и пополз во тьму лабиринта.
Конечно, Юрий Гагарин первым полетел в космос, но для Каштанова иной человек стал великим героем – космонавт номер одиннадцать, Алексей Леонов, первый вышедший в открытый космос. «Внизу белые облака над рекой Волгой, вверху за космическим кораблём „Восход-2“ тьма, наполненная яркими звёздами», – вспоминал рассказ Алексея Каштанов, ползя на брюхе. Восторг до дрожи!