Мартынко думал о другом: придётся держать грызуна, чтобы после ремонта вытащить назад, а то так и останется в лабиринте. Главное не оттолкнуть, чтобы крыса не улетела дальше. Она, похоже, какой-то мутант или бестиспериэнс – животный эксперимент, сбежавший… Интересно откуда. Наверно, коллекционер ещё и квантобиолог, от него-то экземплярчик и сбежал.
Мысли стали путаться, пальцы судорожно щупали гладкую поверхность квазистекла в поисках скола. Постепенно страх перед крысой, запертой в лабиринте, ушёл на второй план.
Каштанов тянулся до дрожи в теле. Ещё. Ещё чуть. Самую малость. Ещё миллиметр.
– Алюмифиевая подлошка… – без остановки бормотал он начало инструкции искривлёнными губами, погружаясь в дремотное состояние.
«На восьмой минуте я почувствовал, как пальцы выходят из перчаток… – вновь вспомнил он. – Меня закрутило… Надо было как-то подтягивать пятиметровый фал… Руками я его взять не мог…»
В голову пришла интересная мысль: Алексей был космонавтом номер одиннадцать, а каким по счёту космонавтом является Мартынко Каштанов? Мысль немного позабавила, пилот фыркнул от смеха – тело от макушки до пяток пронзила боль. Каштанов полежал, пока боль ушла и напряжение отпустило мышцы. Так какой номер у Мартынко? Тысяча одиннадцать? Одиннадцать тысяч сто одиннадцать? Нет. Счёт давно шёл на миллионы. Или переселенцев можно не брать в счёт? Ведь космонавт это ещё и учёный, первооткрыватель, исследователь.
Его мысли прервала крыса. Мартынко почувствовал, как она вновь дёргает за палец, будто хочет помочь, подтащить растянутое тело человека, будто она понимает происходящее. Похоже, он бредил – крыса помогает человеку! Скорее всего, после долгих попыток за что-либо ухватиться, она наконец-то приобрела опору и вцепилась в палец пилота мёртвой хваткой. Сознание немного прояснилось. По крайней мере, теперь можно не бояться, что грызуна унесёт дальше в лабиринт.
Мартынко из последних сил вывернул руку заплаткой вверх… А может, ему так показалось…
– Она под… под твоей ладонью…
«Какого? – Каштанов на мгновение растерялся, не понял, кто говорит с ним и откуда звучит голос. – А! Капитан. Дотянусь, Яков. Я дотянусь».
Мартынко пришёл в себя. Перед глазами переборка цилиндрического коридора «Агатана». Каштанов сидел на палубе, поджав ноги, протянуть их просто было некуда. Почему-то вспомнился просторный коридор яхты, танцующие крутобёдрые девицы. Он хотел пошевелиться – острые иголочки впились в конечности, затёкшее тело приходило в норму, восстанавливало кровообращение.
– Приготовиться к манёвру, – спокойно сообщил Розенбом. – Включаю маршевый двигатель.
– Щурец… – хрипло произнёс Мартынко. – Бабахнем…
Он хотел оттолкнуться от пола, но ватные руки не слушались.
– М-да. Не бабахнем. Потерпи немного. – Погорелый висел посреди коридора, словно паук в центре паутины – его скафандр прикрепился псевдоподиями к скобам, готовясь к манёвру судна.
Капитан ткнул пальцем в потолок. Каштанов не сразу сообразил, что висит вниз головой, вцепившись в потолочную скобу. Нечто покрытое блестящими полированными шипами, длинный хвост ртутно шевелился в невесомости. Крыса, будто заправский космонавт, цепко держалась за скобу, алые глаза внимательно смотрели на Мартынко.
Пилот почувствовал нарастающую тяжесть в теле – корабль совершал манёвр.
– Ты дотянулся, – рассказал капитан Погорелый, когда вернулась невесомость, и Розенбом объявил завершение манёвра. – Даже собрал осколки. М-да. Но поднять руку не мог.
Мартынко кивнул. Необходимо было коснуться пластырем, закреплённым на тыльной стороне ладони скола, от прикосновения алюминиевая подложка срасталась с местом повреждения, и заплата становилась на место. Однако где взять силы человеку, который находится в полуобмороке, чтобы поднять руку. На несколько сантиметров, всего лишь на несколько сантиметров.
– М-да, такое увидишь не каждую смену. Крыса копошилась в твоей ладони, изогнула спину, – продолжал Яков. – М-да. Дело случая, конечно, но от её трепыхания пластырь стал на своё место.
Каштанов протянул ноющую руку к крысе, подставил ей ладонь, на которую положил кусочек сухпая. Крыса насторожилась, шипы приподнялись, распались на тонкие иглы, которые превратились в мех стального цвета. И вновь в шипы. Животное колебалось, стоит ли доверять человеку?
– Спа-си-бо, – по слогам без акцента произнёс Мартынко, будто бестиспериэнс мог его понять.
Крыса вцепилась задними лапами в скобу, а передними робко потянулась к пальцам человека, тревожно дёргая носом. Тогда Мартынко дал команду кванткому скафандра, и перчатка втянулась в манжет. Бледные пальцы дрожали от пережитого напряжения, в коридоре резко запахло потом – скафандр в лабиринте работал на грани, едва справляясь с выделениями тела и запахом. Кусочек сухпая оказался на бледной открытой ладони лунария с Юпитера.
Крыса вытянулась, схватила кусочек и притянула себя задними лапами к скобе. Шипы обернулись стальным мехом, когда сухпай захрустел на крепких резцах, сверкающих полированной сталью. Мелкие крошки медленно поплыли к щелям вентиляции.
– М-да, – произнёс капитан. – Ещё один член команды. Будет. М-да. Говорят, бестиспериэнсы не питают любви к людям.
– Чем больш ай знать людей, там больше ай любить жи-вот-ные, – устало произнёс пилот, стараясь говорить без акцента. – Бум зрить.
– М-да, посмотрим, – согласился капитан. – Надо бы ему, м-да, позывной придумать.
– Звёзд щурец, – предложил Мартынко, поднимаясь по скобам, пробуя выровнять дрожащие ноги.
«Шлюзовая камера метр двадцать, а скафандр метр девяносто, но мне всё же удалось развернуться», – вспомнились слова Алексея Леонова. У Каштанова была другая задача – добраться до скола. И пилот был доволен собой. Конечно, о его подвиге мало кто узнает, но для себя…
Когда шлем Мартынко спрятался в ворот скафандра, Яков невольно дрогнул. Бледное изнурённое лицо пилота с синей сеткой кровеносных сосудов выглядело ужасно: правая сторона ещё не до конца восстановилась, перекошенная челюсть свисала, будто восковая; правый глаз почти заплыл; правое ухо растянулось от виска до нижней челюсти. Улыбка на лице Каштанова выглядела ужасно.
– Звездец, значит, – отвернувшись к крысе, сказал капитан Погорелый. – М-да. Так тому и быть.
Коста МорганКурс на Каллисто
Месяц полёта.
Курс на Каллисто. Крошечная станция на спутнике Юпитера уже несколько лет ждала людей и технику. Необходимые материалы регулярно высылались туда автоматическими грузовиками, но вот наконец-то пришло время и для очередной пилотируемой миссии.
Земля на обзорных экранах давно превратилась в яркую точку. Искорки звёзд отражались на отполированной до блеска обшивке межпланетного корабля «Зевс». На сигарообразном корпусе были закреплены две длинные трубы с жилыми отсеками на концах. Напоминающие молоты конструкции, вращаясь, обеспечивали привычную для людей силу тяжести, а длинные трубы переходов были нужны, чтобы нивелировать силу Кориолиса.
Пока весь экипаж, учёные и бригада рабочих спали в капсулах гибернации, вахту на корабле несли капитан и пилот.
– Уговор дороже денег, проиграл – рассказывай! – Пилот развалился на диване и приготовился слушать.
– Георг, давай сменим тему, – нахмурился капитан.
Можно было намекнуть на субординацию, которую, впрочем, Георг свято соблюдал при посторонних. Но какая субординация, когда никого вокруг них нет на миллионы километров, а на стадии подготовки к полёту они практически стали друг другу братьями.
Капитан подошёл к холодильнику и вынул из него оранжевую банку с соком.
– Будешь? – спросил он у Георга.
– Угу, только тему не сменю, не задабривай, – усмехнулся Георг.
Капитан «Зевса» Артём Андреевич Белягин целый месяц уклонялся от расспросов, почему его – первого покорителя Каллисто – на долгое время отстраняли от полётов. Но лететь «Зевсу» ещё одиннадцать месяцев, и капитан понимал, что за это время пилот его настолько достанет, что рассказать придётся.
– Жаль, что все капсулы гибернации заняты, и мне некуда запаковать тебя. Но я могу разбудить кого-нибудь менее приставучего и прожить с ним весь полёт, уложив тебя на его место. А тебя разбужу за пару дней до Каллисто, – пригрозил капитан.
– Да брось, Артём. Там действительно настолько жуткая тайна? Поговаривают, что ты на бабах погорел.
– Не на бабах, а на женщинах. Но сам дурак, в общем-то, – вздохнул Белягин, признавая вину. Он поддел крышку большим пальцем, банка с шипением открылась. – Ладно, расскажу. Только ты особо об этом не распространяйся.
– Могила, – заверил пилот и застегнул у своего рта воображаемую молнию.
Капитан отхлебнул сока и начал:
– Я познакомился с будущей женой за несколько часов до выпускного бала. Моя давняя подружка в то утро устроила скандал и послала меня ко всем чертям, заявив, что на балу я буду один, как самый последний неудачник. Из-за глупости поцапались. Меня занесло – лучший выпускник, впереди маячило безоблачное будущее. Никто не сомневался, что я сделаю головокружительную карьеру. Я обнаглел, и она меня послала. И вот стою я в вестибюле злой, как тысяча чертей, и понимаю, что у меня даже близко нет никого на примете ей на замену. Вдруг в мою альма-матер входит роковая брюнетка. Ей нужно было пройти очное собеседование перед зачислением, как я выяснил позже. Мне не составило труда уговорить юную красавицу стать моей спутницей. Нас выбрали главной парой бала. Ты бы видел, как злилась моя бывшая. Брюнеточка была чудо как хороша – коса до пояса, большие карие глаза, а пухлые губы, я уверен, хотели поцеловать все молодые лейтенанты нашего выпуска. Она была такая хрупкая, на голову ниже меня, я на её фоне выглядел гигантом. И имя у неё было волшебное – Констанция. Эх, жаль, что спиртного на корабле нет. Ты не припрятал алкоголь, Георг?
– Нет, капитан, хотя я знаю того, кто припрятал, – усмехнулся пилот. – Но мы сами не найдём. Надо будить старпома.