И в это слякотно-неприветливое утро он решил отправиться на рыбалку, надеясь забыться, успокоить душу.
Позвонив на работу и договорившись об отгуле, стал быстро собираться. Отключившись от посторонних мыслей, машинально и привычно сложил в рюкзак нехитрые принадлежности для рыбалки, в боковой карман аккуратно пристроил «Волжанку», в другой – спиннинг «Maximus Smuggler», засунул ветровку и свитер так, чтобы попадали под спину – давить острыми углами не будут, пачка галет и тушенка точно улеглись в кармашки. Немного подумав, Ефим решил упаковать силиконовое одеяло и коврик. На всякий случай.
Сидя в вагоне пригородной электрички, под мерный перестук колёс он незаметно задремал. События последних дней отошли куда-то на задний план, стали не столь важными как казалось, мосты любви, доверия словно рушились один за другим, очищая места в ячейках памяти.
Ефим проснулся, когда женский голос объявил название остановки. Словно кто-то толкнул его под локоть: «Тебе пора, дружок!» Он встал и, закинув рюкзак за плечо, направился к выходу. В тамбуре, куда он вышел, уже стояли две девушки и парень, совсем ещё молоденький, вихрастый, с красивым, но угреватым лицом. «Комплексует, наверное». – Ефим старался не смотреть в его сторону, больше разглядывал девушек. Почувствовав внимание незнакомца, одна из них залилась румянцем, перескочившим на нежную девичью шею, короткая стрижка не скрывала, скорее наоборот, выставляла на всеобщее обозрение. Другая – с крашенными в лисий цвет волосами, насмешливо стрельнула глазами и что-то зашептала на ухо подружке.
«Вот дурак, чего это я на них пялюсь, – обругал себя Ефим, – вон даже в краску вогнал». Сделав вид, что рассматривает дверь, ведущую в тамбур соседнего вагона, он нет-нет, но всё же поглядывал на девушек, невольно отмечая стройные фигурки.
Вагон, притормаживая, дёрнулся раз-другой. Ефим устоял, такие штучки ему были знакомы. Троица впереди тоже держалась уверенно, сразу видно, не впервой катаются. Створки дверей разошлись…
Гукнув басом на прощание, электричка унеслась в туманную даль решать людские судьбы, встречать и провожать тех, кто занят делом, и тех, кто ехал просто так, для собственного удовольствия и развлечения. Хотя по большому счёту люди интересовали её меньше всего, спокойное тёплое депо привлекало куда сильнее, чем эти бесконечные мотания в снег и в дождь, в жару и в холод, не хотелось зарабатывать ревматизм, то бишь усталость металла.
Кроме них на маленькой вытянутой в длину платформе больше никого не оказалось. Ефим отметил это с безразличием, пропуская ребят вперёд, и лишь когда они, спустившись по ступенькам вниз, ступили на тропинку, что стрелой протянулась до лесополосы, двинулся сам.
За лесополосой начиналось поле, уже убранное и перепаханное. Резко пахло прелой соломой, землёй и ещё чем-то непонятным. Здесь тропинка заканчивалась, дальше шла обычная двухколейка, деля поле на две неравные части. Вдали тёмными буграми маячили дома деревни.
Распогодилось. Осеннее солнышко грело запоздалым теплом, словно отрывало последнее от сердца, собираясь на зимовку. Зелёная листва – пока ещё зелёная – тихонько шелестела, нашёптывая сказочные истории леса.
Ефим остановился, расстегнул штормовку и, то ли природа подействовала умиротворением, расслабляющей тишиной, то ли дремота вдогонку выслала гонца, но, вытянув руки, он сладостно потянулся. Подумал: «Стою на перепутье трёх дорог, сюда бы ещё камень как у „Витязя на распутье“, направо пойдёшь – озеро найдёшь, налево пойдёшь – незнамо что найдёшь, может приключения… Прямо точно не пойду, там деревня». Посмотрел вправо – что-то наподобие просёлочной дороги, отделяющей поле от лесополосы, тянулось к далёкому лесу. Слева то же самое, но Ефим свернул направо – озеро было там, рядом с тёмно-зелёной стеной, закрывшей половину горизонта.
Более получаса размеренной ходьбы без всяких мыслей, ни о чём не думая, просто наслаждаясь самим процессом движения, тёплым солнышком и ласковым ветерком. Он прошагал беззаботно и незаметно большую часть пути.
До озера оставалось совсем немного.
По небольшому съезду от дороги Ефим вышел к маленькому пляжу, длиной метров пятнадцать, а может и того меньше. Песок, несомненно, привозной, это заметно даже неопытному глазу, да и сам пляж – дело рукотворное. Местные наверняка постарались: Турция далеко, а тут своё… родное. Озеро не сказать что большое, но всё же внушительней деревенского пруда.
Он снова завернул вправо и, огибая край озера, направился в сторону подлеска, до которого рукой было подать. Там его «рыбное» место – ухоженное, прикормленное, с шалашом для ночёвки. И там же, ровно в пяти шагах от кромки воды, валун – глыба камня выше человеческого роста, сплошь покрытого «ржавым» лишайником.
Это и есть то, ради чего Ефим приехал сюда. Никто никогда не обращал внимания на валун: ну стоит и стоит… мало ли в природе вывертов. К тому же камней здесь полно, хотя и намного меньше размерами. Весь берег усеян.
Место не для гольфа.
Когда впервые случилось ЭТО, Ефим спал в шалаше. Друг, с которым он прибыл накануне, завернул по дороге в деревню, к родственникам. Вот-вот должен был сработать будильник в смартфоне, но Ефим проснулся раньше, будто чья-то неведомая сила грубо вырвала его из красивого цветного сна и с головой окунула в серую отрезвляющую действительность. Словно лунатик с отшибленной памятью, вывалившись из палатки, с широко открытыми глазами и отвисшей челюстью, он шёл к валуну.
Серебристая в предрассветном тумане дорожка, похожая на сорвавшуюся с тетивы стрелу, текла ему под ноги, что-то похожее на пар, еле заметное глазу, поднималось вверх. В чреве валуна, словно вход в зазеркалье, проступила дыра… там ворочалась ночь, чёрная как бездна дьявола, и далёкие звёзды, призрачно усмехаясь, манили соблазном, обещая невиданное веселье, пред которым Дисней-парк покажется заштатным аттракционом…
Время, махнув чёрно-белым хвостом, свернулось в кольцо и закрутилось белкой в колесе.
Хмуро-белёсое небо вдруг разразилось мелкой россыпью дождя. Первые капли зло ударили по лицу, едва Ефим вступил на дорожку, голая ступня почувствовала тепло, воркующее успокоительной ноткой, словно мать, запевшая колыбельную дитяте. Дождь пулемётной дробью прошёлся по дорожке, заставляя её вздрагивать при каждом попадании.
Серебро быстро тускнело, покрываясь желтизной, пока ещё слабой, больше похожей на цвет кожуры банана. Озеро разбушевалось, гоня перед собой ударную группировку волн с единственной целью – достать валун.
Наконец, дорожка не выдержала и стала съёживаться и отползать назад, к валуну. Ефим остановился, внезапно осознав, что дрожит от холода. В мокрой насквозь футболке и плотно прилипших к бёдрам трусах он походил на пугало огородное.
Вернулась ясность мышления и ощущение окружающего мира. За плотной завесой дождя лес казался чёрным громадным зверем. Ефим разом увидел всё: и дорожку, и дыру, и звёзды, и… страх. Ощущение, что он балансировал на краю пропасти и уже готов был сделать роковой шаг. Что-то удержало, поразило ясностью, он чётко понял, насколько хрупка жизнь, понял, насколько она, жизнь, бесценна и неповторима.
Один неуловимый миг и обстановка изменилась – валун принял свой обычный вид, дождь стих, роняя редкие недовольные слёзы, да и озеро успокоилось, надев маску повседневности и равнодушия.
С тех пор прошло немало времени, а Ефим помнил картинку ярко, отчётливо, как будто это произошло вчера. Его постоянно тянуло туда, к валуну, он сопротивлялся с упорной настойчивостью. Чаще это удавалось, особенно когда в его жизни появилась Вика. Любовь придала силы, загнав, в конце концов, надоедливый зов в самые далёкие уголки подсознания.
Как получилось, что он приехал именно сюда, Ефим и сам не знал. Возможно, хотел проверить себя. Теперь не боялся: сильнодействующее лекарство под названием «Вика» защищало надёжно и прочно. Ефим, проделав необходимые манипуляции с забросом лески и зафиксировав удилище в песке, придавил камнями. Стал ждать. Но ждал не поклёвки, а действий валуна.
И дождался…
Всё произошло как-то обыденно просто, будто сто раз уже исполнялось. Никаких спецэффектов – только чёрная дыра и звёзды. Всё.
Ефиму стало смешно и любопытно – а что так? Рассчитывая, что за время его отсутствия ничего страшного с поклёвом не случится, направился к дыре. Спокойно, уверенно. Перед самым входом словно споткнулся – мимолётная тень страха появилась и пропала, периферийным зрением вдруг уловил неясный смазанный силуэт, мелькнувший сбоку. Ефим удивился, повернул голову: прямо на него летел по воздуху кот Васька с растопыренными лапами, оскаленным ртом и выпученными то ли от ужаса, то ли от ярости глазами.
Что-либо подумать Ефим не успел, его, словно пылесосом, втянуло в темноту.
Чернота обступала со всех сторон, давила прессом безысходности. Звёзды нагло смеялись в лицо, довольные своей проделкой. Красочные бутоны созвездий, будто нарисованные небрежным мастером самоучкой, застыли вечностью на холсте мироздания. Ефим хотел вздохнуть, но инстинктивно удержался – холод бесцеремонно и грубо схватил за горло железными клещами. В глазах потемнело, пальцы свело болезненной судорогой.
Он стоял в небольшой выемке, куда ни кинь взор кругом камни, камни… с трёх сторон мрачные стены, и в одну из них упиралась сейчас его спина, чувствуя смертельную изморозь. Страшной догадкой мелькнуло, что это вовсе не Земля, а открытый космос и под ногами, возможно, астероид. Подтверждение не заставило себя долго ждать: в лёгких, словно пламя вспыхнуло, стремясь вырваться наружу, к ногам точно стопудовые гири привязали. Ефим не видел, как губы начали синеть, покрываясь тонкой корочкой льда, и не знал, что вот-вот начнётся взрывная декомпрессия, а за ней – «время полезного сознания», предвестника прихода старухи с косой.
Слева, метрах в трёх, у основания стены, где особенно сильно клубился мрак, что-то зашевелилось, поползло вверх. Ефим понял – это конец и жалеть о глупой ошибке уже поздно. Лучше бы послушался Вику и загорал бы теперь у синего, тёплого моря… с котом Васькой.