— Н-надеюсь, что нет, сэр.
— Я тоже на это надеюсь… Однако ты же совсем замерз! Хм-м-м… Этого так оставлять нельзя…
Он указал стеком вдаль:
— Видишь склад?
Я тоже посмотрел в ту сторону, но ничего, кроме прерии да одинокой постройки у самого горизонта, не увидел.
— Выйти из строя! Обежать вокруг склада. ОБЕЖАТЬ, я сказал! Бронски, проводи!
— Слушаю, сержант!
Один из этой компании со стеками устремился вслед за Дженкинсом, легко нагнал его и звучно стегнул пониже спины. Зим повернулся к остальным, все еще державшим строй по стойке «смирно».
Пройдясь взад-вперед вдоль строя, он внимательно оглядел нас и заметно опечалился. Наконец он остановился, повернулся к строю, покачал головой и сказал — самому себе, но достаточно громко:
— Да, привалило мне счастье, нечего сказать!
Он еще раз осмотрел нас.
— Вы, обезьяны! Нет, даже не обезьяны — вам до нормальных обезьян еще расти и расти… Вы, унылое сборище тошнотворных мартышек! Вы, слабогрудые, вислопузые заморыши, убежавшие из-под нянькиного передника! За всю мою жизнь не видал я такой кучи избалованных маменькиных сыночков, как вы! Пузо подобрать! Глаза на меня! Тебе говорю!
Я втянул живот, хотя вовсе не был уверен, что он обращается именно ко мне. Он все говорил и говорил и бушевал так, что я даже забыл про здешний собачий холод. Он ни разу не повторился, не допустил богохульства или непристойности (позже я понял, что все это он приберегал для особых случаев, но сегодняшний особым далеко не являлся). Однако наши недостатки — физические, умственные, моральные, а также наследственные — ухитрился описать во всех деталях и подробностях.
Но, как бы то ни было, я даже не оскорбился: язык его выражений был просто замечателен. Вот бы такого в нашу дискуссионную группу!
Вскоре он прервался. Казалось, что он того и гляди заплачет.
— Нет, я так не могу! — В голосе его звучала горечь. — Мне просто необходимо как-нибудь разрядиться. В деревянных солдатиков я наигрался еще в шесть лет, и они были куда как лучше! Ладно! Вы, моли занюханные! Есть среди вас такие, кто думает, что может задать мне трепку? Есть в этой толпе хоть один мужчина?! Давайте, колитесь!
Последовала короткая пауза. Промолчал и я. Я был твердо уверен, что это он может задать мне трепку — иллюзий на свой счет у меня не было.
С правого фланга послышалось:
— Кажись, я справлюсь… са-ар.
Зим повеселел.
— Во-о! Подойди-ка, дай посмотрю на тебя!
Один из правофланговых вышел вперед. Он был дюйма на три выше сержанта, да и в плечах пошире.
— Как тебя звать, солдат?
— Брекинридж, са-ар, — и вешу я двести десять фу-унтов, и не-ечего меня тут обзывать вислопу-узым!
— Так, по каким правилам будем драться?
— Са-ар, вы уж сами себе выбирайте, по каким правилам помирать. А мне, ва-аще-та, се равно.
— Отлично, без правил, так без правил. Начинай, когда будешь готов.
Зим отшвырнул свою трость в сторону.
Драка началась — и тут же закончилась. Великан-новобранец сидел на земле, придерживая свою левую руку правой. Он ничего не говорил.
Зим склонился над ним:
— Сломал?
— Кажись, да… са-ар.
— Ну, извини, парень, ты меня поторопил. Знаешь, где лазарет? Ладно! Джонс! Проводи!
Когда они уходили, Зим хлопнул парня по правому плечу:
— Попробуем еще раз — где-нибудь через месяц. Я тебе покажу, как все получилось.
Говорил он вроде бы тихо, однако все происходило в шести футах от того места, где я помаленьку превращался в сосульку.
Зим вернулся на свое место:
— О’кей. Ну хоть один мужчина в этой роте нашелся! Теперь я чувствую себя получше! А еще один найдется? Ну вы, дети разврата, найдутся здесь такие, которые думают, что выстоят против меня вдвоем? — Он обвел взглядом строй. — Эй, вы, бесхребетные обитатели курятника… Ох-хо-хо — вы?! Подите-ка сюда!
Двое парней вышли из строя. Стояли они в середине шеренги и, похоже, договорились шепотом; я был слишком далеко к левому флангу и не слышал. Зим широко улыбнулся:
— Фамилии? Чтоб можно было уведомить родственников.
— Гейнрих.
— Гейнрих… что?
— Гейнрих, сэр. Битте… — Он быстро переговорил со вторым новобранцем и добавил: — Он еще не умеет как следует на стандартном английском, сэр.
— Майер, майн херр, — представился второй.
— Ладно, все о’кей. Многие не умеют по-человечески говорить, когда сюда попадают. Я и сам не умел. Так что скажи Майеру, ерунда, мол, научится. Он хоть понимает, что мы собираемся делать?
— Яволь, — отозвался Майер.
— Конечно, сэр. Он все понимает на стандартном, только объясняться как следует не может.
— Ну и отлично. Откуда это у вас шрамы на физиономиях? Гейдельберг?
— Найн… Нет, сэр. Кёнигсберг.
— Ну это все равно.
После схватки с Брекинриджем Зим подобрал свой стек, теперь он со свистом рассек им воздух и спросил:
— Может, одолжить для вас парочку таких у инструкторов?
— Но это будет нечестно по отношению к вам, сэр, — ответил Гейнрих. — Голыми руками, если позволите.
— Как хочешь, парень. Хотя я бы, наверное, справился. Так, говоришь, Кёнигсберг? Правила?
— Но о каких правилах можно говорить, сэр, если двое против одного?
— Недурная мысль. А все выдавленные глаза после схватки — вернуть по принадлежности. Ладно. Скажи своему корпсбрудеру, что я готов. Начинайте, когда угодно.
Зим отбросил свою трость в сторону, кто-то ее подобрал.
— Вы шутите, сэр. Мы не будем… выдавливать глаз.
— Ладно, ладно, обойдемся. Целься, Гридли, и пали.
— Э… как вы сказали?
— Идите сюда и деритесь! Или возвращайтесь в строй!
Я не уверен, удалось ли мне увидеть, что случилось на этот раз. Позже, на учениях, нам показывали похожие штуки. А выглядело все примерно так: эти двое начали заходить на нашего непосредственного начальника с разных сторон, пока не подобрались вплотную, но в контакт пока не вступали. В этом положении существуют четыре базовых приема для того, кто работает один, — с использованием его подвижности и того преимущества, что ему не нужно координировать свои действия с кем-нибудь еще. Позже сержант Зим говорил (и совершенно верно), что любая группа значительно слабей одного человека — если только их не натренировали работать вместе. К примеру, Зим мог бы, сделав выпад в сторону одного, отключить другого — хотя бы сломав ему коленную чашечку, — а затем уж расправиться с первым.
Вместо этого он даже позволил им напасть. Майер бросился вперед, пытаясь своим весом сбить сержанта с ног. Затем должен был подоспеть Гейнрих и, может быть, использовать тяжелые башмаки, или еще как-нибудь. Так все представлялось сначала.
А вот что последовало. Майер не достал сержанта — тот в последний момент увернулся и, выбросив ногу, пнул Гейнриха в живот. А Майер затем взлетел в воздух, чему помог его собственный бросок, а также — по доброте душевной — и Зим.
Все, что я с уверенностью мог сказать, — это что драка началась, а затем на земле оказались два немецких парня, спящих мирным сном, только один лежал навзничь, а другой — ничком; над ними, даже не запыхавшись, стоял Зим.
— Джонс! А нет, Джонс ушел… Махмуд! Принеси-ка ведро воды, а потом поставь их в строй! Кто стянул мою зубочистку?
Через несколько мгновений те двое были приведены в сознание и, с ног до головы мокрые, отправлены в строй. Зим окинул строй взглядом и мягко осведомился:
— Ну что, еще кто-нибудь? Или займемся гимнастикой?
Я не ожидал, что отыщется кто-нибудь еще; сержант, наверное, тоже. Однако с левого фланга, где самые мелкие стояли, выступил парнишка и прошел к середине.
Зим сверху вниз оглядел его:
— Ты один? Может, подберешь себе партнера?
— Нет, сэр, я, пожалуйста, один.
— Ну как скажешь. Фамилия?
— Сюдзуми, сэр.
Зим вытаращил глаза:
— А ты, случаем, не родственник полковнику Сюдзуми?
— Я имею честь быть его сыном, сэр.
— Вот оно как! Отлично! Черный пояс, а?
— Нет, сэр. Пока что — нет.
— Хорошо, что ты вовремя предупредил. Ну как, будем придерживаться правил или пошлем за доктором?
— Как пожелаете, сэр. Но я думаю, если мне позволено высказать свое мнение, придерживаться правил будет намного благоразумнее.
— Не совсем понимаю тебя, но согласен.
Зим отбросил в сторону символ своей власти, затем они разом отскочили в стороны, стали друг против друга и поклонились.
После этого они начали кружить в низкой стойке, делая пассы руками и сильно смахивая на пару петухов.
Внезапно они вошли в контакт — и малыш упал на землю, а сержант Зим полетел в воздух через голову. Однако он не брякнулся на землю, подобно Майеру, а, перекувырнувшись, был уже на ногах, лицом к лицу с Сюдзуми.
— Банзай! — заорал Зим, улыбаясь.
— Аригатоо, — улыбнулся в ответ Сюдзуми.
Без промедления они опять вошли в контакт; и я уже думал, что сержант повторит свой полет. Но на сей раз он устоял — видно было только беспорядочное мельтешение рук и ног, а когда оно прекратилось, я увидел, что Зим засовывает левую ступню Сюдзуми в его правое ухо — место, не слишком подходящее для ступни.
Свободной рукой Сюдзуми хлопнул по земле — Зим тут же отпустил его. Они снова поклонились.
— Еще раз, сэр?
— Извини. Пора заняться делом. В другой раз как-нибудь, ага? Ради развлечения… сочту за честь. Наверное, следовало сказать тебе — моим тренером был твой достопочтенный отец.
— Я уже догадался об этом, сэр. Так, значит, в следующий раз.
Зим от души хлопнул его по плечу.
— Становись в строй, солдат! Рррр-ота-а!..
Следующие двадцать минут мы занимались гимнастикой, после которой мне стало жарко в той же мере, в какой до этого было холодно. Зим тоже выполнял упражнения вместе с нами да еще командовал. Насколько я мог видеть, он делал в точности то же, что и мы, но под конец даже не запыхался. Больше он не занимался с нами утренней гимнастикой — как правило, мы его видели только за завтраком. Звание дает некоторые привилегии — но сегодня он лично (по окончании зарядки) повел нас, уморившихся до последней степени, в палатку-столовую, погнав рысью и командуя по пути: