Из склада показалась молоденькая продавщица с моей бутылкой масла, мутного, богатого витаминами, очень хорошо от глаз помогает.
— Каких тебе сигарет? — тоже нервно спросила Лидия. — Я же говорю, «Шипка», «Рейс»…
Дюшка злорадно улыбнулся, он любил скандалы. А мне скандалы не нравились.
— Пачку… сигарет… — девушка сунула руку в карман штанов и достала деньги.
Она протянула Лидии деньги на ладони. Сразу много мятых засаленных рублей, а еще трешку. Бумажные деньги, а протянула их как мелочь.
Продавщица Лидия покачала головой. Молоденькая продавщица поставила масло на весы, поглядела на девушку с сочувствием.
— Девочка, какие сигареты твой папа курит? — спросила она с расстановкой, точно обращалась к пятилетнему малышу. — Какие именно?
Девушка растерялась. И положила горсть мятых бумажек в миску для сдачи.
— «Шипку», — сказал я. — Ее папа курит «Шипку».
Лидия посмотрела на меня.
«Шипку» мой отец курил, всегда меня за ней посылал.
— Ну, так бы сразу и сказала, — с облегчением выдохнула Лидия. — Тебе сколько? Блок, что ли, сразу?
— Пачку, — повторила девушка.
— Пачку так пачку.
Лидия положила перед девушкой пачку «Шипки», щелкнула на счетах.
— Еще чего?
— Хлеб.
Лидия указала на хлебную полку. Девушка подошла и взяла первую попавшуюся буханку. Тоже неправильно, хлеб так никто днем не покупает. Надо сначала вилкой пощупать — не черствый ли? Утром, когда только привезли, можно смело брать, а сейчас нет, наверняка Лидия к утренним остаткам еще вчерашних добавила. Так что лучше щупать. Наверное, все-таки из города. Из большого, где хлеб часто привозят.
— Буханка черного, — Лидия щелкнула счетами. — Еще…
В магазин вошел мелкий пацан с рюкзаком. Было ему лет десять, рюкзак выглядел гораздо старше, мелкий поглядел на свисающие с потолка липкие ленты, усеянные мухами, и хихикнул. Одет в куртку. Вроде летчицкой, но не кожаная, а брезентовая, с карманами и ремнями. На молнию застегнута и явно со взрослого плеча.
— И еще… — девушка поглядела на полки. — Еще…
— Бланшированный минтай, — сказал мелкий, отвлекшись от мух. — Три… Четыре.
Продавщица Лидия достала с полки банки.
— И борщ, — добавила девушка. — Две банки.
Борщ в стеклянных банках совершенно несъедобен. Как-то мама уехала в командировку, и отец сварил этого борща. Так соседской свинье и отдали.
Лидия выставила на прилавок борщ. Щелкнула счетами, взяла из кучки скомканных денег три рубля.
— Туристы, что ли? — усмехнулась Лидия снисходительно.
— Туристы, — девушка собрала оставшиеся деньги. — У нас каникулы.
— Понятно, у всех каникулы…
Мелкий в куртке сгрузил продукты в рюкзак, девушка закинула рюкзак на плечо, поправила, взяла с прилавка сигареты, внимательно их изучила и убрала в карман штанов. После чего оба направились к выходу.
— А сдачу? — удивленно спросила молодая продавщица.
Девушка и мелкий остановились, переглянулись.
— Сдачу забыли. — Лидия насыпала в миску медяков.
Девушка вернулась и выгребла монеты из миски. После чего они с парнем удалились.
— Психи, — шепнул мне Дюшка. — Их летом выпускают, вот они и рыщут.
Вряд ли психи, подумал я. Скорее, из дома сбежали. Позапрошлым летом один из Второй школы удрал на Байконур, ракеты смотреть, поймали лишь в Казахстане.
— Тебе только масло? — спросила Лидия.
Я расплатился за масло, убрал бутылку в лесковую сетку. Вышли на улицу. Ни девчонки с рюкзаком, ни мелкого пацана видно не было, видимо, на Пионерскую свернули.
Руки замаслились от бутылки, я сорвал подорожник и вытер.
— Психи из Эстонии, — сказал Дюшка.
— Почему из Эстонии? — не понял я.
— Там все белобрысые, как эти, — пояснил Дюшка. — По-русски плохо понимают, разговаривают не так, консервы с хлебом купили. Денег много у них…
— И почему тогда психи? Может, туристы.
— Может, и туристы, — согласился Дюшка. — Может, на байдарках плывут. У меня тетка в Эстонии живет, там многие на байдарках любят. Вот поплыли на байдарках, перевернулись, остановились еды купить.
Все-таки, наверное, на самом деле туристы. Консервы купили рыбные, суп из них легко варить… Хотя из минтая плохой суп, лучше кильку уж тогда или сайру. Да кто их знает, вдруг у них в Эстонии как раз так и варят?
— Она не курит, — сказал вдруг Дюшка.
Не курит.
— Зубы белые, — пояснил он. — И ногти не пожелтели. Братан всего месяц смолит, а и зубы пожелтели и ногти.
— Зачем ей тогда сигареты? — спросил я.
— Не знаю. Может, моль травить.
— Моль лучше папиросами, — возразил я. — Или махоркой, так дешевле.
— Ну, не знаю. Какая разница? Пойдем на мост.
— Зачем? — не понял я.
— Да просто.
Не хочет домой возвращаться, подумал я. Сорняки полоть не хочет. Через мост длиннее.
— Посмотрим, как старшаки ныряют, — придумал повод Дюшка. — На той неделе один до воды не долетел, об опору грохнулся и руку сломал, а? Орал как ненормальный.
Мне тоже домой особо не хотелось, не потому что сорняки, а потому что делать нечего. Масло купил, но сразу пошлют за гвоздями.
Вообще-то нас всем классом в июне хотели бросить на лесопосадки, но передумали, решили вместо лесопосадок в июне отправить на картошку в сентябре. Жаль, лесопосадки лучше. Идешь за сеялкой с лопатой, саженцы в борозды закапываешь — и все дела. И работа обычно до обеда — потому что после обеда саженцы заканчиваются и можно домой спокойно отчаливать. Да и обед у леспромхозовцев всегда хороший, привозят из рабочей столовой борщ, котлеты с пюре, пельмени. А на картошке одни макароны с хлебом. И работать с утра до вечера, а то пойдут дожди, а то картошка загниет, а то план не выполнится, агроном бешеный на мотоцикле надзирает, чуть ли не с кнутом по полю бегает, матерится хуже пастуха. Хижина дяди Тома сплошная. И холодно уже в сентябре. Я бы лучше месяц сосны сажал, чем неделю картошку копал.
— Пойдем на мост, а? — снова предложил Дюшка. — В машины, что ли, поиграем.
В машины интересно вообще-то. Мост делится, одна сторона моя, другая Дюшкина, с чьей стороны машина показывается, тот и выиграл. А кто проиграл, тому фофан. В прошлый раз играли, так с моей стороны военная колонна пошла, я Дюшке двадцать семь безжалостных подряд вколотил, до шишки. С тех пор Дюшка отомстить хочет, он злопамятный.
— На что? — спросил я.
— Как обычно, — Дюшка потрогал лоб. — На щелбаны.
— А лоб не треснет? — усмехнулся я.
— Не треснет, не боись.
Дюшка потер лоб. Отправились к мосту. А мне что? Мне в таких играх почему-то везет, а если и проигрываю, то не сильно, не как Дюшка. Он проигрывает почти всегда, что в мост, что в орлянку, но чем больше проигрывает, тем больше ему играть хочется. Вот он все про пятьдесят копеек юбилейные рассказывает, ну, что нашел на прошлой неделе, вроде как удача улыбнулась. Врет. А если и нашел, то давно купил на них лотерейный билет и теперь ждет выиграть холодильник.
Речка у нас под холмом, а сам город на холме, идти можно вдоль дороги, а можно через парк. Пошли через парк. Дюшка всегда через парк ходит, но не природой полюбоваться, а с интересом. В парке на самом верху холма пивбар, под вечер там собирается народ, многие тут же под деревьями и засыпают. Мелочь у них из карманов просеивается, а у Дюшки глаз цепкий. Ну и бутылок на сдачу можно наискать.
В этот раз, правда, никакого прибытка не получилось, бутылки с утра ханыги собрали, мелочи Дюшка не нашел, только лимонадные крышки блестели. Их Дюшка собрал, он их набивает у себя в будке на стену, чтобы было похоже на подводную лодку.
На мосту никого не было, ни купальщиков, ни рыбаков, эти к вечеру подтянутся. Мы с Дюшкой встали на середине, стали плевать в воду и ждать машин. Удача оказалась на моей стороне, как обычно, со стороны города показался молоковоз. Дюшка скрипнул зубами и подставил лоб. Сразу за молоковозом покатил «Кировец» с прицепом, и Дюшка тут же получил еще один полновесный и посмотрел на меня с ненавистью, хотя сам же предложил играть, я его за уши не тянул. После «Кировца», изрядно пошатавшего деревянный мост, никаких машин долго не казалось, но потом притарахтела зеленая «Колхида» и снова с моей стороны.
— Да что такое-то… — шмыгнул носом Дюшка.
А я приготовился пробить третий фофан. Нарочно долго и угрожающе складывал пальцы в могучую комбинацию, чтобы третий удар оказался сокрушительней предыдущих. И даже вспомнил сказку про попа и Балду и сказал зловеще:
— Как со третьего щелчка выпал мозг у старичка…
И уже приготовился прописать Дюшке по полной…
— Смотри-ка! — Дюшка отпрыгнул от третьего фофана и показал пальцем на противоположный берег.
Я посмотрел, чего уж. Хотя и подумал, что сейчас Дюшка не выдержит и пустится позорно бежать. А пусть, если убежит, собака, я с ним больше ни во что играть не стану.
— А вот и психи, — сказал Дюшка.
«Колхида» проскрипела мимо.
Девчонка и мелкий в куртке не по размеру, которых мы встретили в продуктовом, сидели на бревнах у воды. Видно было — они только что сюда явились, — потому что пацан стягивал с ног сапоги, а девчонка доставала из рюкзака продукты. Минтай в банках и хлеб.
— Вот они где, — ухмыльнулся Дюшка. — Голубчики…
Мы стояли на мосту и смотрели.
Девчонка достала нож.
— Ого, какой режик! — с уважением прошептал Дюшка. — Четкий…
Четкий, точно. О таком я уже давно мечтал. То есть мечтал я о финке с наборной ручкой, но этот нож был всяко лучше любой финки. Я такой и не видел раньше, и не знал толком, как он называется. С черной рукоятью, с небольшой гардой, с пилкой по верху лезвия. Видимо, какой-то охотничий. Или военный. Причем издали видно, что не самодел, а фабричная работа.
— Это нож аквалангиста-диверсанта, — тут же сказал Дюшка. — Помнишь «Спасите „Конкорд“»? Я рассказывал его, мы в марте в Москву к тете Гале ездили, с папкой в кино ходили…
«Спасите „Конкорд“» Дюшка рассказывал раз пять. Фильм отличный, жаль до нас только года через два дойдет. Да и то весь клееный-переклееный и в подергушках.