– Думаю, да.
– Мне хотелось бы, чтобы ты проявил побольше энтузиазма. Ведь ты же не одобряешь убийств? Или убийство тебе нравится?
– Кому может нравиться убийство?
– Убийцам, черт возьми! Вернее, не совсем так. Скажем, оно им нравится больше, чем другие неприятные ситуации, с которыми им приходится сталкиваться. Возьмем, к примеру, наемного убийцу, который берется убрать указанную жертву за пятьсот долларов. Если у него все в порядке с мозгами, то ему не доставит особого удовольствия нажать на курок. Но перспектива лишиться пятисот долларов понравилась бы ему еще меньше. Без этих денег ему, чего доброго, пришлось бы работать.
Он вылил в стакан остатки пива из бутылки и выпил его залпом.
– Преступление психопата может иметь другие мотивы, но в данном случае речь нe идет о преступлении психопата, Эд.
– Откуда вы это знаете?
– Я не знаю откуда. Но я в этом уверен. Слишком уж изощренно для психа. Для них это не характерно.
Я с сомнением покачал головой: довод не выглядел очень логичным. Но почему-то мне казалось, что Вейс все-таки прав.
– Вы хотите, чтобы я шпионил в стане врага? Мне это не очень нравится.
– Ты прав, если представляешь себе дело в этом свете, – сказал он. – Если ты считаешь, что ярмарка – это стан врага. Если ты допускаешь, что она вредит закону и порядку до такой степени, что позволяет хладнокровно совершать убийства. Если ты чувствуешь, что стоишь на стороне убийцы только потому, что он циркач. Ты видишь вещи в таком свете, Эд?
Я ухмыльнулся:
– Вы выворачиваете меня, как перчатку.
– Что-то вроде этого, – ответил он. – Хорошенько подумай и дай мне ответ. Я не буду больше к тебе приставать. Однако действуй осторожно.
– Осторожно?
– Я хочу сказать, не задавай лишних вопросов. Это может оказаться опасным, я не шучу. Типы, совершившие преступление, не любят, когда им задают вопросы. Скажи-ка, кто-нибудь, кроме твоего дяди, знает, что ты пошел сегодня сюда?
– Нет, – ответил я. – Хорошо, я это обмозгую, капитан. И обязательно сделаю вид, что ничего не вижу и не слышу. – Я допил остатки пива и поднялся. – Думаю, сейчас мне лучше уйти. Хочу вернуться вовремя и помочь дяде Эму.
Вейс не стал меня задерживать. Он немного торжественно пожал мне руку, когда я прощался. Миссис Вейс вышла в комнату из кухни. Она вытерла руки о передники тоже пожала мне руку, Сам не знаю почему, я почувствовал, что оказался в глупом положении. Потом она сказала:
– Не позволяйте ему вас уболтать, а то окажетесь замешанным в эту историю, Эд.
– Ну, меня не так-то легко провести, – сказал я. Возвращаясь назад на ярмарку, я решил, что не буду лезть в это дело. То есть не буду высовываться. Заниматься своими делами – ещё не значит принимать сторону убийцы.
В воздухе стоял легкий туман; огни ярмарочной площади слегка мерцали, образуя световой круг радиусом в два километра. Все вокруг в этот тихий вечер казалось нереальным.
Я остановился у центрального входа и впервые рассмотрел его как бы со стороны. Он казался широким, сверкающим и веселым, как врата рая, а всего в десятке шагов от него проходила улица. Я увидел центральную аллею и стоящие вдоль нее балаганы, услышал взвизги, несущиеся со стороны американских горок, грохот барабана зазывалы, старающегося привлечь внимание зевак. Все эти звуки сливались в единый голос – голос ярмарочной толпы. Мне казалось, что я впервые вижу ярмарочную площадь, впервые слышу этот гул. Вокруг меня спешили люди, к центральному входу устремлялась настоящая толпа – более многочисленная, чем в субботние или воскресные вечера, несмотря на туман и угрозу дождя. И эта толпа была прекрасна, у нее был щедро раскрытый карман. Между прекрасной толпой и просто большой толпой существует огромная разница. Но в этот вечер толпа была и прекрасной, и большой одновременно.
Я было направился к центральному входу, но потом передумал и решил пробраться к нашей палатке с задней стороны. Мне нужно было избавиться от тромбона. Я не хотел идти с ним по центральной аллее – тоща любой встречный мог спросить меня, где я на нем играл. Я подлез под боковую стенку нашего балагана, рискуя получить удар бейсбольным мячом прямой глаз. Но все обошлось. Дядя Эм и Мардж Хогланд занимались делом. Дядя Эм обратился ко мне:
– Разве спектакль уже кончился, Эд?
Я сообразил, что он дает мне понять, как он объяснил Мардж причину моего отсутствия. Я принял игру.
– Я не стал ждать конца. Пьеса так себе.
Дядя Эм тихонько подтолкнул меня в угол балагана, где Мардж не могла нас услышать.
– Я не советовал бы тебе толочься здесь, Эд. Я пообещал Мардж часть выручки, а если ты останешься, она подумает, что я в ней не нуждаюсь и ей пора уходить. Так что двигай отсюда, ладно?
– Хорошо, но…
– Никаких «но». Послушай, Мардж нужны деньги. В последнее время дела у Хоги идут неважно. Кроме того, он проигрался. Сначала он просадил пятьдесят долларов в очко в начале недели, а потом еще шестьдесят долларов – в рамми5 вчера вечером и…
– И ты их у него выиграл?
– Шестьдесят долларов выиграл я. Вот я и пытаюсь теперь вернуть часть денег Мардж. Ей нужны деньги хотя бы на карманные расходы. Так что иди с богом!
– Хорошо, хорошо, – сказал я, – только не толкайся!
– Я тебя только подталкиваю. Вот тебе десять центов, пойди купи себе поесть.
И он засунул что-то в нагрудный карман моей куртки. Я не рассмотрел, сколько там было, но точно знал, что это не меньше чем пятидолларовая бумажка, а никак не десять центов.
– Спасибо, – сказал я. – Надеюсь, ты не будешь скучать, если я уйду?
Он улыбнулся и толкнул меня так сильно, что я чуть не перелетел через прилавок.
Выйдя из нашего балагана, я смешался с толпой, текущей по центральной аллее. Давка была страшная. Меня понесло вместе с потоком, и я очутился у входа в маленькое шапито. Я застрял, потому что никто в этой толпе не мог двинуться ни в ту, ни в другую сторону. Такое столпотворение мне показалось странным, потому что на эстраде не было зазывалы. Там сидел на стуле Скитс Гири, повернувшись спиной к публике и гордо сдвинув шляпу на затылок. В двух кассах направо от эстрады шла бойкая торговля входными билетами. Зазывала тут был явно не нужен. Кто-то толкнул меня локтем под ребро. Я обернулся и увидел тетку необъятных размеров. Она была моего роста, но весила втрое больше. Тетка шумно дышала.
– Извините, сэр! Господи, какая давка! Нас вытолкнуло к кассам. Я спросил:
– Что здесь происходит? Я не вижу зазывалы. Почему здесь такая толпа?
Она посмотрела на меня как на сумасшедшего.
– Но здесь же убили карлика! Вы что, не читали газет?
– Конечно, но…
– Говорят, они подняли плату за вход в два раза. Вы не знаете, это правда? Даже если так, все равно стоит посмотреть. Моя сестра говорит, что они показывают нож с засохшей кровью, место, где нашли труп, и все такое. Можно даже получить фотографию трупа, но это за отдельную плату…
– О господи! – вырвалось у меня.
Я повернулся к ней спиной и, работая локтями, попытался выбраться на свободу. Подойдя к палатке с прохладительными напитками, я выпил стакан лимонаду, стараясь избавиться от противного вкуса во рту. Расплачиваясь, я достал купюру, которую дядя Эм вложил мне в карман. Мне хотелось разменять ее и переложить в портмоне, где лежали все мои деньги.
Прежде всего, там оказалась не одна купюра, а две десятидолларовые бумажки, то есть двадцать долларов. «У дядя Эма неплохо пошли дела», – подумал я.
На какой-то момент эти деньги вызвали у меня чувство омерзения. Но потом я одумался. Ведь дядя Эм не был виноват в том, что вчерашняя смерть помогла ему подзаработать несколько долларов сегодня вечером! У него не было причин закрывать балаган только потому, что клиентов было больше, чем обычно. Разве можно сравнивать его со Скитсом Гири, который слизывал пенки с этого события!
Потом я немного погулял по центральной аллее, стараясь не подходить близко к нашему балагану. Когда я переходил через рельсы одного из аттракционов, служитель громко меня окликнул, но, узнав, приветственно помахал рукой. На какой-то момент я задержался около зазывалы, скликавшего на представление негритянского балагана. Я с умилением смотрел, как Негро, маленький семилетний чудо-чечеточник, помогал ему, выделывая замысловатые па. Он был просто очарователен.
Когда Негро убежал в балаган, я ушел. На всех представлениях было полно народу. Самые убогие развлечения пользовались небывалым успехом. Все гребли деньги – даже я, если принять в расчет двадцать долларов, которые всучил мне дядя Эм. При таком стечении народа ярмарка могла работать до часу ночи, выручая тысячи долларов. И это в будний день, когда на дворе стояла сырая погода!
«Если убитый карлик был циркачом, – подумал я, – то его смерть пошла во благо его собратьям».
Глава 4
Перед палаткой с «живыми картинами» собралась толпа. Рита вместе с четырьмя другими девушками стояла на эстраде рядом с зазывалой. Все девушки были одеты в купальные халаты.
Зазывала орал в микрофон. Это был Чарли Вилер. Он принадлежал к старой гвардии конферансье, непривычных к усилителям звука. У него не укладывалось в голове, что, имея в руках микрофон, не было никакой надобности надрывать глотку.
Рита была накрашена чрезмерно, впрочем, как и остальные девушки. Она была самой молодой и красивой. Я попытался привлечь ее внимание, но она меня не заметила. Наконец Чарли кончил вопить; он сделал знак девушкам, и те прошли в балаган. Зазвучала музыка. Чарли знал свое дело – многие из зевак поспешили вслед за девушками.
А я так и остался стоять у входа, горя желанием войти. Одновременно я был рад, что не могу этого сделать. Еще раньше, когда я только начинал работать на ярмарке, дядя Эм рассказал мне о здешних порядках. Это может показаться странным, но, если поразмыслить хорошенько, понимаешь, почему существует запрет. Я хочу сказать, что сами циркачи никогда не ходят на представления «живых картин». Девушкам наплевать, когда они позируют обнаженными перед всякими болванами с улицы. На них они не обращают внимания: это посторонние, их и за людей-то не считают. Все представл