Но бригадный шумнул:
- А ну?! –
И оравой в тринадцать душ
Завалились мы в чайхану.
Духоты невидимка-волна
Тихо плещется между столов,
И гоняет чаи чайхана,
Изливается в сто потов.
- И-ех, Петрович! Надумал – чай,-
Пробурчал недовольный Клим.
А бригадный ему:
- Подмечай,
Вышибается клином клин... –
И вовсю разливень пошла!
Да такая – хоть пруд пруди.
Говорим про свои дела –
Что проделано, что впереди.
Даже Клим, аскетичный Клим,
Полный чайник успел осушить.
Мне подмигивает:
- Повторим? –
Мол, по-нашему – пить так пить.
Я смеюсь:
- Говорил – вода!.. –
И прошу повторить заказ:
День получки –
праздник труда –
Отмечает рабочий класс.
* * *
Теплый крик взметнулся над рекою
И в вечерних сумерках погас.
И тотчас подумалось такое –
На земле живу не первый раз!
Как не первый раз в скитанья вышел –
В бесконечность долов и лесов.
Сотни лет назад его я слышал,
Этот странный позабытый зов!..
Лунный шлейф по плесу рассыпался,
Потухал в чащобе камыша.
А в ушах все голос раздавался,
И смятеньем полнилась душа!
Так хотелось, чтобы над рекою
Вновь взметнулся этот вещий глас
И светло поверилось в другое –
Что живу я
Не в последний раз...
Письмо друзьям
Ребята, напишите мне письмишко!
Ну что вам стоит выдать две строки?!
Робеет ли все так же Зайцев Миша,
Друзьям читая новые стихи?
А наш завклубом – деревенский княже –
Поет ли он о псковской стороне?..
Я, вспоминая, сомневаюсь даже:
Все это было иль приснилось мне?
Вы помните: за истиной искомой
Пешком из Пскова уходили мы
Туда, где нету суетной оскомы,
И плавают туманы – не дымы.
Молчать в дороге, ясно же, не дело...
Мы долго шли в жару и по росе.
Июньская Россия зеленела
По сторонам асфальтного шоссе...
Вы помните, как ожил Святогорский,
Благословляя хлынувший рассвет,
И мы, как чаши, сдвинули
Три горсти
Родной земли, в которой спит поэт.
Мы не клялись –
стояли и молчали,
Все об одном и каждый о своем...
Деревья стародавние, качаясь,
Листвою шелестели нам –
О нем!
Метались в небе грозовые вспышки.
Во мне их сверк доныне не погас.
Ребята, напишите мне письмишко:
Так часто здесь мне не хватает вас!..
* * *
Тихо в сердце. Старею, что ли?
Или тишь эта перед грозой?
Так бывает –
Над летним полем
Обмирает последний зной;
Чуть заметно дрожит былинка,
Не подрубленная косой,
Да стерня хрустит под ботинком,
Будто злится, что ты не босой...
Тихо в сердце –
С чего бы такое?
Неужель и желаний нет?!
Обессловлен осенним покоем,
Никакой не ищу ответ.
Вон грачи-черныши прилетели,-
Значит, осень. Притихни, молчи:
Прилетают сюда не в апреле –
В октябре прилетают грачи!
Что грустишь? Видно, так и надо...
Так чего ж я сегодня не рад:
Тишина – ведь она награда...
Не хочу я таких наград.
Звездный час
По жизни каждый со своею меркою –
В товариществе, в службе и в любви...
Немудрено дожить
до часа смертного –
До звездного попробуй доживи!
Годами зрелый,
Молодой ли, ранний,
Но ты души в работе не жалей,
И вдруг однажды озарит сознанье:
Все, что ты делал,-
сделал для людей!
В забое, лежа на руде сверхплановой,
Я слышал странный,
Слышал вещий глас.
Ведь звездный час
Выводит в мир Гагановых,
Гагариных рождает этот час!
Приводит он к единственному, важному,
Где жизнь есть жизнь, а не житье-бытье.
А слава, что ж...
Она дана не каждому.
Да и не каждый вынесет ее...
* * *
Все, что дано,
Испей до дна.
Благодари щедроты мира:
Родня,
Товарищи,
Жена,
Какая б ни была – квартира!
Будь человеком,
Что-то значь,
Знай время пиру и похмелью.
Прими
И песнь над колыбелью,
Прими
И похоронный плач...
* * *
На этот раз я шел домой пешком.
Шестнадцать верст ничуть не испугали.
Чернел асфальт,
И вьющимся песком
Столбы смерчей мой путь пересекали.
Дрожала в знойном мареве гора,
Краснели маки на апрельских дюнах.
Сверкало утро – чудная пора,
Какая лишь бывает в Кызылкумах.
Не знаю, что руководило мной,-
Оставив в робе, в нашей раздевалке,
Всю тяжесть смены долгой и ночной,
Плестись под солнцем с тенью вдогонялки.
Но я пошел по сказочной глуши,
Не знающий ни грусти, ни печали...
Два жаворонка – две живых души –
Доверчиво меня сопровождали.
Хохластые, невзрачные на вид...
Один взлетит, прольется – песню сладит
И ждет меня.
Потом другой взлетит
И впереди на край дороги сядет...
В пустыне, на безлюдном большаке,
Где было одиночество не властно,
Я слушал песнь
На птичьем языке.
Она всего два слова:
«Жизнь прекрасна!..»
* * *
Пришло письмо – без адреса обратного...
Таких фамилий в нашем доме нет.
Но адрес – наш...
Мне думалось: порвать его
Иль прочитать?
Куда пошлешь ответ?
Оно лежало тихое, манящее.
А я ходил, баюкая мой пыл...
Наверно, надо опустить бы в ящик?..
Решился – надорвал конверт и вскрыл!
Письмо письмом, приветы да поклоны,
Чуть - о погоде: вскрылася река,
Знакомые советы да резоны.
Видать, писала старая рука!
Читал легко, написано исправно...
Но от догадки оробел на миг:
Ведь мы сюда приехали недавно,
До нас жил в этой комнате старик!
Письмо – ему!
Но крепко припоздало
На перегонах долгих, почтовых...
Пришло письмо, как понял я, с Урала,
Но адресата нет уже в живых.
Ну нет и нет!
А мне какое дело?
Но только где он, где он, мой покой:
Весь день хожу потухший, оробелый
Перед чужой нахлынувшей бедой...
На родине Низами
Я в жизни не бывал ни разу
(Хоть возраст к тридцати восьми!)
В предгорьях Малого Кавказа,
Там, где родился Низами.
И вот в который раз –
в который! –
Как будто забываясь сном,
Вдали в степи я вижу горы
В молчанье мудром, вековом.
В низинах сумерки намякли,
А в них, созвездьями горя,
Огни желтеющие саклей –
Точь-в-точь как капли янтаря.
Там очаги пылают жарко,
Овчиной пахнущий уют
И смуглые азербайджанки
Напевы древние поют.
Я осязаю этот запах,
Вдыхаю ароматный чад!
И старики сидят в папахах,
Как горы гордые – молчат.
Спят сладко-сладко в зыбках дети,
Таятся тени по углам,
И в полумраке, в полусвете
Собаки брешут по дворам.
А ночь обрушивает разом
Свой мрак над миром,
Над людьми.
О сказка Малого Кавказа!
О край, где вырос Низами!..
На приколе
Сидим во главе с диспетчером,
Буржуйка гудит – жара!
Сегодня нам делать нечего:
Пурга началась вчера.
Такая – бессилен трактор...
Осталось одно – курить,
Пургу за ее характер
Нелестным словцом корить.
А в поле такое месиво –
Ни зги не видать за шаг...
Невесело нам, невесело
Отсиживаться вот так!
Нажать бы на всю железку!
Чихать бы на снежный ад!
Из инея занавески
В диспетчерской нашей висят.
В окошке – норой мышиной –
Выдута нами дыра:
Глядим на свои машины
Бездельники-шофера.
И ждем не дождемся рейса.
И комната словно клеть...
Оттаивай, сердце, грейся:
Успеешь в пути огрубеть...
* * *
Бездонна ночь. Луна уже в зените.
В кустах угомонился козодой.
«Не торопите дни, не торопите:
Они пройдут своею чередой».
Так что же нас обуревает спешка
И мы ее послушные рабы?
Природы откровенная насмешка?
Закономерность суетной судьбы?!
Мучительно ищу в ночи ответа
До стыни, до горения в груди...
Еще одно вдали осталось лето.
Костром пылает осень впереди.
А недоделок тяжкое беремя
Все ниже гнет и властвует:
«Спеши!
И не заметишь, как подступит время
И возвестит о смертности души!..»
Стою задумчив, как когда-то витязь:
Коня терять иль голову сложить...
«Не торопите дни...»
Но торопитесь
Прочувствовать, продумать, совершить!
Обслуживающий персонал
Я покоя в судьбе не искал,
Но несчастье стряслось в пустыне.
И обслуживающий персонал –
Окруженье мое отныне.
Кто ж такой я, чтоб люди меня
И выхаживали, и жалели,
В продолжение тихого дня
Приходили к моей постели?
Предлагали – поешь, испей,
Приносили по просьбе «утку».
И чтоб было мне веселей,-
Все пройдет, мол! –
дарили шутку.
Вот и боль не так и остра:
У нее притупили грани.
Говорю я: «Спасибо, сестра!»
И желаю здоровья няне.
И в часы эти долгие вдруг,
Удивляя меня нимало,
«Человек человеку – друг»
По-иному совсем прозвучало.
Допоздна я опять не засну:
Что-то в сердце творится такое!..
Вот такие, наверно, в войну
Выносили солдат с поля боя...
Мартовская вода
Светилась высь закатная,
Дрожала даль прозрачная.
А за пузатой кадкою
Таились тени мрачные.
И мы по тропке узенькой –
Обледенелой, матовой,-
Звеня ведерной музыкой,
Шли за водою мартовской.