Но как же правы оказались диалектические материалисты, рассказывающие о непременном переходе количества в качество [5] — в один прекрасный день у него всё, начало получаться. С этого момента обучение пошло как по накатанной дороге. Иохель сам не мог нарадоваться своим достижениям, хотя и понимал, что впереди еще очень много всего.
Кстати пришла и весточка от московского раввина. Ветры в кремлевских коридорах начали дуть в другую сторону, евреев перестали считать виноватыми во всех бедах и можно было осторожно возвращаться к нормальной жизни.
Иохель начал собираться в Москву. Сначала на разведку, а потом, если повезет с работой, то и постоянно. На свет божий были извлечены фронтовые награды («Знамя» за отбитый налет непонятно откуда взявшихся немцев, «Отечественная война» второй степени за вылеченного маршала и три медали), грамоты, дипломы и прочее необходимое при поисках работы. Синицын, когда он отправлял его на вокзал за билетом, вдруг посмотрел на Иохеля и сказал:
— Тащ майор, я с тобой.
— А как же вот это всё, дом твой, хозяйство?
— Какое хозяйство, Иохель Моисеевич? Три курицы и два кролика? Да их Мария Ароновна оприходует в два счета. Если честно, тащ майор, я тут устал. Мама твоя, она, конечно, женщина очень хорошая, спорить не буду, но… ты не обижайся, но очень ее много вокруг.
Иохель Сидора понимал. Мария Ароновна могла утомить своей заботой кого угодно. Опять же, бытовые вопросы Синицын решал намного лучше его. С ним жить будет легче.
— Значит, бери два билета, так и быть, — сказал Иохель. — Собирайся. Поедем в Москву.
* * *
Столица встретила их неприветливо. Раннее утро брызнуло им в лицо холодным дождем и пронизывающим ветром, совсем не подходящим для начала июня.
— Ты, Иохель Моисеевич, здесь подожди пока, — остановил доктора на выходе из вокзала Синицын. — Чего под дождем мокнуть? Я сейчас схожу, насчет квартиры разведаю.
Сидор искал квартиру долго, Иохель уже было начал переживать за своего спутника. Но с Синицыным ничего не произошло. Наверное, он просто перебирал все возможные варианты и торговался за каждый рубль.
Маклер отвел их в коммуналку на Новой Басманной, показал комнату, забрал деньги и отдал ключи. Так Иохель снова стал москвичом. Конечно, предстояли хлопоты с пропиской и прочим, но он был уверен, что для Синицына это не станет большой проблемой. Комната была большой, с двумя окнами, перегороженной посередине двумя шкафами, и двумя полуторными кроватями с продавленными сетками. Ближе к входу стоял круглый стол, покрытый скатертью из такого потертого бархата, что разгадать первоначальный рисунок на ней было невозможно. Список мебели в комнате завершали три разномастных стула и расшатанный табурет. Кроме них, в коммуналке было еще одиннадцать комнат, громадных размеров кухня и один туалет с ванной.
— Да, не хоромы, — сказал Синицын, — но ты не переживай, тащ майор, занимайся своими делами, а уж где жить я найду, не успеешь глазом моргнуть.
Иохель наскоро умылся над тазом, найденным в одном из шкафов, надел свежую рубаху и пошел на разведку. Требовалось решить два вопроса: можно ли где-то официально применить полученные знания и где найти переводчика с английского с уклоном в медицину.
С переводчиками Иохель в своей прошлой московской жизни знаком не был, поэтому их поиски он отложил на потом. Зато по поводу метода получить оценку казалось нетрудным. Ребята с кафедры факультетской хирургии, куда Иохель обратился за помощью, в один голос посоветовали профессора Гуревича, заведующего кафедрой психиатрии в Первом меде. А Коля Пахомов, с которым Иохель был знаком с сорок второго года, взялся отвести его на место и познакомить с Гуревичем.
— Пойдем, здесь недалеко, мне как раз в ту сторону, зайдем, поищем его.
Пока шли, разговорчивый Коля успел рассказать Иохею все новости, о которых тот не успел узнать на кафедре, в том числе и о замужестве профессорской дочки, променявшей безвестного еврея с туманными перспективами на инспектора горкома партии, чьё будущее виделось не в пример яснее и приятнее.
Гуревич и вправду оказался на месте, даже искать не пришлось, он сидел во дворе клиники в беседке и что-то читал.
— Михаил Осипович, здравствуйте, вот тут наш коллега хотел пообщаться с Вами. Знакомьтесь, Иохель Моисеевич Гляуберзонас, он с нами сотрудничал одно время. Да он сам про себя расскажет. А я побегу дальше. Приятно было встретиться, — и Пахомов быстро пошел к выходу со двора.
— Ну здравствуйте, Иохель Моисеевич. Проходите, присаживайтесь, — Гуревич, пожилой уже мужчина лет семидесяти, с седой головой и черными усами, улыбнувшись, показал на место рядом с собой. — Что за проблемы у Вас? Нужна моя помощь? Вы рассказывайте, не стесняйтесь.
— Спасибо, — сказал Иохель, садясь рядом с профессором. — Нет, Ваша профессиональная помощь мне пока не нужна. Я до недавнего времени служил судовым врачом и имел доступ к разной зарубежной периодике. Мне бы хотелось узнать Ваше мнение об одной методике, о которой я случайно прочитал в одном журнале. Я не психиатр, но мне это показалось любопытным.
— Вы о себе хоть немного расскажите, а то я ведь Вас не знаю совсем, — перебил его Михаил Осипович, отложив в сторону свое чтение.
— Да что рассказывать, закончил институт в Каунасе в тридцать пятом, в сорок первом успели уехать, увез семью в Арзамас, потом на фронт попал, медсанбат, войну в госпитале фронта закончил. Уволили в запас, работал хирургом в Боткинской больнице, ну а потом…, — Иохель замолчал, подбирая слово для обозначения того бедствия, которое вытолкнуло его с работы, но профессор кивком дал понять, что понимает, о чем речь, — потом судовым врачом, пока травма не списала на берег. Сейчас вот в поиске пока.
— Что же, рассказывайте, что Вы там вычитали, — сказал Гуревич.
Иохель рассказал. О наведении транса, групповой терапии и прочем, что он успел узнать за это время. Гуревич что-то записывал, уточнял, иногда просил повторить сказанное.
— Очень интересно. И перспективно. Я бы даже сказал, достойно всяческой похвалы. Значит, Милтон Эриксон… Надо запомнить это имя. Но знаете, Иохель Моисеевич, вот мой Вам совет. Никому и никогда об этом больше не рассказывайте. В этой стране, я имею в виду. А то не избежать Вам неприятностей. Вы успокойтесь, — усадил он вскочившего Иохеля. — Чтобы Вы не подумали, что старый еврей, сидящий перед Вами, жулик и хочет украсть метод себе. У меня достаточно званий и наград, я уже пожил и мне ничего от жизни уже не надо. Хотите, езжайте в Ленинград, найдите там Раису Яковлевну Голант, она умная женщина и очень любит всё новое в науке. Расскажите ей то, что рассказали мне и послушайте ее ответ. Боюсь, скажет она то же самое, что и я. Как только Вы расскажете об этом в каком угодно научном собрании психиатров, Вам тут же зададут вопрос, насколько вот это всё совпадает с павловскими позициями в советской психиатрии, а узнав, откуда Вы это взяли, тут же обвинят в преклонении перед американской лженаукой [6]. Официальная психиатрия будет против, то, что Вы рассказываете, слишком у многих вызовет недовольство. Так что лучше молчите.
— Спасибо за совет, Михаил Осипович, и за Ваше время, — Иохель встал, понимая, что сказано всё и пора уходить и не мешать занятому человеку.
— До свидания, Иохель Моисеевич, — профессор тоже встал, протягивая ему руку.
Гляуберзонас пошел к метро. Конечно, сказанное Гуревичем было неприятно, но, немного зная научную среду, Иохель понимал, что такой исход наиболее вероятен. Вдруг он вспомнил, как посылал по матушке чекиста вместе с генералом Яшкиным и накатила веселая злость. «Нельзя, значит, официально? Ну и хрен с вами, буду действовать неофициально. Отчетности меньше».
_____________________
[1] Балтийск до 1946 года назывался Пиллау.
[2] Любой и каждый, получавший образование при советской власти, знал о существовании работы В.И. Ленина «Лев Толстой как зеркало русской революции». О чем там писал вождь мирового пролетариата, я (как и подавляющее большинство сограждан) знать не знаю, а название работы помню.
[3] Седьмой том сочинений Милтона Эриксона носит такое название.
[4] Я постараюсь не злоупотреблять специфической терминологией, книга не об этом. Впрочем, любопытствующие могут поискать самостоятельно что-нибудь вроде «НЛП для начинающих» и проникнуться.
[5] Для тех, кто не помнит: диалектический материализм — официальная религия СССР, ни один студент мимо изучения марксистско-ленинской философии не проходил. Закон перехода количества в качество — один из основных религиозных догматов.
[6] В 1950 году РИ именно в этом обвинил Гуревича, Голант, Шмарьяна и других психиатров Андрей Владимирович Снежневский, изобретатель вялотекущей шизофрении, после чего обвиняемые были быстренько уволены со своих постов. Прежние заслуги (весьма весомые, Гуревич — основоположник советской детской психиатрии, Шмарьян — один из отцов нейропсихиатрии) никто не вспомнил.
Глава 4
Переучиться на другую специальность не сложилось сразу. В институте усовершенствования врачей не стали даже принимать документы. Едва посмотрев на диплом, кадровик немного брезгливо отодвинул от себя все документы Гляуберзонаса и произнес только короткое «нет», не потрудившись даже объяснить причину.
После этого Иохель решил попробовать себя на стезе педагогики, ведь он мог бы стать преподавателем немецкого, который с детства знал в совершенстве, биологии, каких-нибудь курсов первой помощи, в конце концов.
Но найти работу не получалось уже третью неделю. Если по телефону и говорили, что вакансии есть, приходите, но при очной встрече кадровики, едва открыв документы доктора, тут же скучнели и говорили, что место уже занято. Ссылки на опыт, награды и прочее, как сразу понял Иохель, никакого значения не имеют. Готовность работать по самому неудобному графику и в любых условиях плюсом не оказались. Пятый пункт [1] перевешивал всё. Скрупулезно подсчитывающий все попытки Гляуберзонас занес в записную книжку пятьдесят два отказа. Начав с институтов, он перешел на медицинские училища, техникумы, школы фабрично-заводского обучения [2] и ремесленные училища. Время от времени он наобум заходил во всякие министерства [3] и любые конторы, где могло понадобиться его знание немецкого, но это уже для порядка, лишь бы потом сказать себе же, что перепробовал всё.