Сорока с облегчением вытер вспотевший лоб, а тётушка Тереза с племянницей обогнули посудный ларёк, торговца плетёными корзинами, прилавок с щётками-кистями-помазками и оказались у заветной цели.
Продавец восседал перед высоченной башней из клеток и, расстелив на коленях салфетку с узором «куриная лапка», закусывал ломтями сала с репчатым луком и свежим ржаным хлебом.
— Приятного аппетита! — приветливо обратилась к нему тётушка Тереза — она умела быть вежливой, когда её не злили. Даже племянницу подтолкнула: — Поздоровайся!
— Добрый день, — послушно отозвалась Дорка.
— Добрый… — буркнул в ответ торговец. Он явно был из породы тех, от кого лишнего слова не дождёшься.
— Нам бы курочку, нежирную, но упитанную, на крепкий бульон!
Не прекращая трапезы, торговец ткнул пальнем за спину, где громоздились клетки.
Тётушка Тереза и Дорка оглядели их и… глазам своим не поверили. Ни тебе курицы, ни цыплёночка — ни единого.
— Но ведь они все пустые, — удивлённо проговорила Дорка.
Продавец пожал плечами и развёл руками.
— Однако, я смотрю, вы не слишком-то разговорчивы, — попыталась тётушка Тереза перейти на доверительный тон.
Торговец скорбно кивнул головой. Да уж, мол, ничего не поделаешь, он и впрямь не шибко словоохотливый, и жизнь — ох-хо-хо, какая тяжёлая, тут, мол, не до разговоров. Он тщательно вытер складной нож, защёлкнул его, свернул клетчатую салфетку и поднялся на ноги. И тут выяснилось, что всё это время сидел он на птичьей клетке, а в клетке сидела… курица.
— Смотрите-ка, — обрадовалась тётушка Тереза. — Никак, курочка?
— Последняя, — подвела итог Дорка.
— Если уж она напоследок одна осталась, видать, никто на неё не польстился. За такую дорого не запросят, — тётушка ловко повернула разговор в коммерческое русло.
Продавец самозабвенно ковырял в зубах, Дорка с завистью следила за ним.
— Почём отдадите? — с деланым равнодушием поинтересовалась тётушка Тереза, внимательно разглядев щуплую, нахохленную курицу.
— Тыща форинтов, — небрежно бросил хозяин.
Тётушка прикинула, схватиться ли сперва за сердце, а потом за голову, или наоборот. Наконец прибегла к третьему варианту и разразилась гомерическим хохотом. Хозяин невозмутимо ковырял в зубах.
— Тысяча форинтов?! Ну вы и шутник! Курам на смех! Да за тысячу гуся можно купить, индейку, а то и страуса!
Продавец изучал небеса, словно гадая, ждать ли сегодня дождя.
— Уж не говоря о том, что́ это за курица. Тут и посмотреть-то не на что, ха-ха-ха, обхохочешься! Ни дать ни взять карликовая порода! Эй, что же вы молчите? Скажите хоть что-нибудь! — терпение её явно истощилось.
— И впрямь птичка-невеличка, — согласился хозяин.
— «Невеличка» — мягко сказано. Смурная какая-то, осоловелая, на ногах еле держится. Да она и стоять-то не может, сидит нахохлившись. И стара, как библейский петух; воображаю, до чего у неё жёсткое мясо, не угрызёшь! Короче, сколько?
— Тыща форинтов, — подумав, сообщил торговец.
— Идём отсюда! — Тётушка Тереза схватила племянницу за руку. — С ним не сговоришься, молчит, будто язык проглотил, а скажет — так лучше бы и не говорил! Всего доброго!
— Вам тоже, — скупо бросил хозяин.
Покупательницы подхватились прочь. Дорка набрала в грудь побольше воздуха, чтоб не задохнуться, и покрепче прижала к себе флейту. Однако тётушка Тереза вдруг пошла на попятную.
— Вот что, хозяин, давайте-ка договоримся! Я, так уж и быть, готова сжалиться над вами. Куплю эту жилистую, заморённую, полудохлую курицу, коль скоро она никому на всём базаре не приглянулась. Помогу вам от неё избавиться — исключительно из добрых побуждений. Нет-нет, не стоит благодарности! — запротестовала она, словно торговец намеревался поклониться ей в ноги. — Каждый должен по мере возможностей помогать ближнему. Итак, сколько?
Хозяин крякнул, взглянул на небо, посмотрел на землю, пошевелил губами, складывая в уме и вычитая, и наконец сообщил результат:
— Тыща.
Тётушка Тереза вскрикнула как подстреленная, раскрыла сумку, выхватила кошелёк, из кошелька — тысячефоринтовую банкноту и шлепком припечатала её к порожнему ящику.
— Живоглот, кровопийца, делай таким добро! Тут благодарности не дождёшься.
Живоглот спрятал деньги, вытащил курицу из клетки и вручил покупательнице.
— Верёвочки не найдётся — ноги связать?
— Была верёвочка, да вышла. Спокойная она, курица эта, не убежит.
Тётушка с досадой сунула под мышку курицу и помчала, одной рукой придерживая добычу, другой волоча за собой племянницу.
Дорка пыталась разглядеть чудом доставшуюся им курицу, но видны были лишь красновато-рыжие перья хвоста. Впрочем, курица не слишком занимала её мысли, поскольку они приближались к продавщице с белой наколкой на голове. Наряду с прочим товаром она торговала и глазированными сырками, а Дорка, как мы знаем, без этого лакомства жить не могла. Правда, тётушка сейчас была отнюдь не в покладистом настроении и, кроме того, наколки терпеть не могла. К тем, кто ходил с непокрытой головой, она относилась равнодушно — что с них взять. Незащищённая голова и без того вскорости облысеет, а там, глядишь, и в мозгах прояснится. Но вот половинчатые решения тётушка Тереза не признавала и наколку считала полушляпой, почти-шляпой, недошляпой. Дорке страшно не повезло, что продавщица сырков всегда нацепляла белую наколку. Девочка догадывалась, что сегодня ей ничего не перепадёт, и всё же решилась на заведомо безнадёжную попытку. Набрала полные лёгкие воздуха и заголосила как резаная:
— Вон там сырки! Сырок хочу!
— Где есть, там и останутся! — бросила на ходу тётушка, даже не обернувшись.
— Сырки вон там! — ещё отчаяннее возопила Дорка.
— Что ты нашла в этих сырках?
Вопрос девочку озадачил. Она призадумалась было, но тётушка Тереза вдруг остановилась, и девочка налетела на неё.
— Ой! — вскрикнула Дорка.
— Что там у тебя? — обернулась тётушка Тереза.
— Упала, — пожаловалась девочка. Она растянулась на земле, руки-ноги распластаны в стороны, огорчённый взгляд устремлён на тётку.
— Вставай немедленно! Мало того что курица эта ненормальная на голову свалилась, так ещё и ты фортели выкидываешь! Нет, вы только взгляните на неё — вся в пыли-грязи! А ну, марш к крану!
Дорка и пикнуть не успела, как тётушка вновь повлекла её за собой. Они проталкивались между прилавков с горшками сметаны и лоточков с творогом; золотисто-жёлтые сыры, сыры из козьего молока и овечьи, белоснежные брусочки брынзы окаймляли проход. А прямо посреди рынка, как раз там, где молочный павильон и овощные прилавки встречаются с мясными рядами, из булыжной мостовой торчал кран.
Самый обыкновенный медный кран, сильно подтекавший. Вода уходила в сток, забранный решёткой.
У крана стояли двое: здоровенный мясник в белом фартуке и торговка овощами в гороховой юбке. Оба в воинственной позе, они испепеляли друг друга грозными взглядами.
Тётушка Тереза пристально оглядела парочку, затем протолкнула племянницу меж ними.
— Вымой руки, Доротея, если, конечно, эти дама и господин позволят! — произнесла она тоном отнюдь не дружелюбным.
Доротея открыла кран. Мясник и торговка перенесли свой грозный взгляд на неё и на тётушку, а потом особа в гороховой юбке бросила:
— Сейчас же закрой воду! Кран — мой!
Дорка закрыла кран. Не потому, что испугалась окрика, — просто она уже вымыла руки.
— Сейчас же открой воду! — рявкнул мясник. — Кран — мой!
— Что я слышу? — возмутилась торговка. — Мясницкий топор да крюк для окорока ваши, а не кран!
— Доротея, иди сюда! — распорядилась тётушка и крепко схватила девочку за руку. — Вот так. А теперь, — обратилась она к мяснику и торговке, — честь имею кланяться. На прощанье дам совет: набрасывайтесь друг на друга, а не на чужого безвинного ребёнка. Приятной грызни, если вам больше нечем заняться.
Спорщики ответили ей испепеляющими взглядами.
Дорке любопытно было узнать, чем кончится перепалка, но вихрем движения её унесло прочь, и вновь остановились они лишь у выхода с рынка, перед убогим прилавком с метёлками из перьев.
Торговец — маленький тщедушный человечек — казалось, и сам был лёгкий, как пушинка; удивительно, что его не сдуло с места смерчем по имени «Тётушка Тереза». Человечек был облачён в голубой халат, под которым на спине топорщилась некая выпуклость вроде горба.
— Чем могу служить? Товару всякого, на любой вкус, извольте выбирать.
Из-под полей своей лиловой шляпы тётушка Тереза придирчивым взглядом окинула развешанные тут и там разноцветные метёлки из перьев. Были тут и рябенькие, и чёрные, коричневые и совсем пёстрые, отливающие сине-зелёно-жёлтыми цветами.
— Желаете, могу подобрать подходящую? — настаивал человечек. — Позвольте предложить вашему вниманию вот эту. — Он снял с крючка метёлку из разноцветных перьев и, кряхтя от усилия, согнул дугой её тростниковую рукоятку. — Не трескается, не лопается, не ломается, гибкая и прочная, не хуже хлыста.
Тётушка Тереза помалкивала, не сводя глаз с метёлки из одних белоснежных перьев. Прикреплённая сбоку прилавка тонкой медной проволокой, она колыхалась на ветру, точно плюмаж.
— Сколько просите за эту? — ткнула тётушка пальцем в белую красоту.
С лица человечка мигом сошла улыбка.
— Нисколько. Она не продаётся.
Лучше бы он этого не говорил! Противоречить тётушке Терезе, когда та в воинственном настроении… Отпустив Дорку, она упёрла одну руку в бок, другой поддерживала курицу.
— Шутить со мной вздумали? — прошипела она зловещим шёпотом.
— Я не шучу, — побледнел бедняга. — Белая метёлка не продаётся, поскольку это реклама фирмы.
— Считайте, что реклама подействовала. Я желаю купить метёлку, притом белую! И знаете, какая мне приглянулась? Именно эта! — она выхватила из проволочного кольца метёлку из белоснежных перьев и торжествующе воздела её над головой.
Где-то — не поймёшь где — послышался странный шум: то ли гул, то ли рокот.