— Думаешь, твоя рожа краше? И башка огурцом!
— Ах, тебе голова моя не нравится?!
— Пойдём отсюда! — рванула племянницу за руку тётя Тереза.
— Что ж, воевать так воевать! — взмахнула большущим огурцом торговка.
— Ты у меня ещё пощады запросишь! — стиснул кулачищи мясник.
— Зрелище не для детей, — решила тётушка и ладонью заслонила Дорке глаза. Однако, к превеликому её изумлению, противники, вместо того чтобы сцепиться врукопашную, развернулись спиной друг к другу и припустили во всю прыть в разные концы рынка.
— Камня на камне не останется! — сыпал угрозами один.
— Ни единой травинки не вырастет! — вторила ему другая.
— На мой взгляд… — пустился было в мудрствования профессор философии, но так и не успел договорить.
— Огонь! — грянул зычный голос.
— Огонь! — столь же воинственно откликнулся призыв с другой стороны.
И небо потемнело, а тётушка Тереза оглохла напрочь. И тысячи боевых снарядов взлетели ввысь. И мириады осколков посыпались на землю. И через считанные мгновенья рынок был обращён в руины.
Лишь посреди рыночной площади отливал золотом роскошный медный кран, и алмазными каплями капала вода.
— Бежим! — скомандовала Дорка.
— А? Что? — таращилась на неё тётушка.
— Устами младенца глаголет истина, — поддакнул профессор.
— Не слышу!
— Бе-жим! — надсаживалась Дорка.
— Языком болтать все горазды, а дело делать — так мне! — с упрёком отозвалась тётушка Тереза, подхватив курицу под мышку и протянув руку девочке.
— Смотрите, вон корзина! — всполошённо кудкудакнул профессор. — Лезем под неё, да поживее!
Тётушка Тереза даже сообразить не успела, что повинуется командам какой-то полудохлой курицы, как они все трое очутились под большущей плетёной корзиной, в каких перевозят картошку, со страхом взирая на хаос сквозь щёлки меж прутьями.
Снаружи творилось нечто неописуемое. С обеих сторон — со стороны мясных рядов и овощных прилавков — то и дело раздавались команды «огонь!», «пли!», в воздух взмывали зелёные огурцы, румяные яблоки, фиолетовые баклажаны и свистящими залпами летели в противника, который, в свою очередь, атаковал увесистыми мозговыми косточками, грудинками и рульками. Картофелины величиной с кулак и глянцевые пакеты с молоком сталкивались на лету с мелкими жареными судачками, раскормленными живыми карпами и толстыми батонами колбасы и падали наземь. Рынок нельзя было узнать.
— Кошмар! — качала головой тётушка Тереза.
— Извольте слезть с моего крыла, — раздался вдруг голос из глубины корзины.
— Прошу прошения, дражайший Фёдор, но я даже шевельнуться не могу.
— Да я и слова не сказал, — пожал плечами Фёдор Минорка, если, конечно, предположить, будто бы курица умеет пожимать плечами.
— Чего это они пуляют друг в друга? — спросила Дорка.
— Охотно объясню, только слезьте наконец с моего крыла! — произнёс тот же голос, но на сей раз с раздражением.
— Я же вам сказала, милейший Фёдор, что с места сдвинуться не могу! — повысила голос и тётушка Тереза.
— Да никто не сидит на моих крыльях! — запротестовал Фёдор.
— А на моём сидят! И я вам никакой не Фёдор! — взвизгнул кто-то столь пронзительно, что корзина едва не опрокинулась, а беглецам пришлось зажать уши. — Моё имя Эмилия, и если меня ещё хоть раз назовут Фёдором, я за себя не ручаюсь!
— Тысяча извинений…
— А если не слезете с моего крыла, я и подавно за себя не поручусь! — визжала безвестная Эмилия пуще прежнего. Дорка вертелась из стороны в сторону, покуда не углядела истеричку.
— Вон она! — воскликнула девочка.
Теперь и тётушка Тереза с курицей заметили некое странное маленькое существо, приткнувшееся в углу корзины. Из спины у него торчало крыло.
— Ну и диковинная птица! — заинтересовался профессор Минорка. — Таких мне ещё не доводилось встречать. У неё всего лишь одно крыло.
— Потому что на другом сидят! — взвизгнуло существо. — Добром прошу, слезьте с моего крыла!!! — Сирена «скорой помощи» была бы посрамлена силой этого звука.
Тут тётушка Тереза подскочила как ужаленная, стукнувшись лиловой шляпой о крышку, вернее, о дно корзины. Фёдор Минорка тоже вроде как вспорхнул, хотя куры слабоваты по этой части, а бедная Дорка зажала уши, в страхе причитая:
— Да что же она так кричит, барабанные перепонки того гляди лопнут!
Меж тем снаружи продолжалась перестрелка, ручьями текли простокваша, томатный сок и рыбья кровь.
В корзине же царило затишье перед бурей. Все с ужасом ждали, что вот-вот снова раздастся вой сирены. Однако этого не произошло.
— Премного благодарна, — послышался наконец приятный голосок, и когда присутствующие решили поднять глаза, то узрели перед собой хрупкую, на редкость бледненькую девчушку, расправлявшую два белоснежных крыла.
Первым пришёл в себя профессор Минорка.
— Помилуйте, за что же?
— За то, что тётушка Тереза слезла с моего крыла. Стоило ей чуть взлететь — что без крыльев совсем не просто, да и с крыльями-то не всегда легко, — она бросила взгляд на Минорку, который заколебался, уж не обидеться ли ему, — как я освободилась. И очень кстати, иначе крыло безнадёжно смялось бы. Чувствительность ещё восстановилась не полностью. Оно и понятно: ногу отсидишь — и то не сразу на неё ступить можно.
— Право же, я не нарочно… — принялась оправдываться тётушка Тереза.
— Не стоит извинений, — отмахнулась Эмилия. — Если уж извиняться, то, во всяком случае, не из-за таких пустяков.
— Любопытно узнать, из-за чего я должна оправдываться!
— Ах, не повышайте голос, пожалуйста, иначе я опять завизжу! Нервы мои вконец расшатаны.
— Смутные времена, — кивнул головой профессор. — Уж мне ли этого не знать! — он сделал знак в сторону рынка.
— Мы, пернатые, без слов понимаем друг друга, — вздохнула Эмилия, и её веко дернулось. Судя по всему, нервы у неё действительно были не в порядке. — Но прежде всего позвольте представиться. Зовут меня Эмилия…
— Это мы уже слышали, — не преминула язвительно вставить тётушка Тереза.
— …а по роду занятий я — добрая фея. — Эмилия сделала эффектную паузу.
Эффект не заставил себя ждать. У всех челюсть отвисла, включая профессора Минорку, если, конечно, предположить, что у кур имеются челюсти. Тётушка Тереза устремила на бледную слабонервную фею испытующий взгляд.
— Скажите, Эмилия, а прежде мы с вами нигде не встречались?
— Как не встречаться — к сожалению, встречались. Всего лишь несколькими минутами раньше. Это я торговала метёлками, а вы изволили выхватить у меня из рук метёлку из белоснежных перьев.
— Ну и что тут такого? — опять перешла на воинственный тон тётушка Тереза. — Почему было не отдать по-хорошему?!
— Метёлка была не простая, а волшебная! — голос Эмилии дрогнул. — И то, что сейчас творится снаружи… ваших рук дело!
Заваруха на рынке по-прежнему продолжалась.
— Ну уж нет! — взвилась на дыбы тётушка Тереза. — Оскорблений я отродясь не терпела и впредь не потерплю! Вставай, Дорка, мы немедленно уходим домой!
— Не получится. Ворота закрыты, стены непроходимы. Покуда длится заклятие, ни войти на рынок, ни выйти отсюда нельзя. И это тоже на вашей совести, тётушка!
— При чём здесь я? Пришла за покупками, и нате вам…
— Какое заклятие? — оживилась Дорка.
— Я читал о подобных вещах. Ни сном ни духом не ведая о заклятиях, ненароком нарушишь запрет, и готово — лавина стронулась… И не знаешь, куд-куда кривая вывезет, — глубокомысленно кудахтнул профессор.
— Прошу прошения, почтенный Фёдор, но в данный момент ваша начитанность никого не интересует.
— И напрасно! Просвещённость способна вывести из любого тупика.
— Корень зла в том, что тётушка Тереза умудрилась крутануть волшебную метёлку Великой Кудесницы.
— Что такое?!
— О-о, Великая Кудесница, — со знанием дела кивнул Фёдор Минорка.
— Кто она такая? — в один голос поинтересовались тётушка Тереза и Дорка.
— Старшая над нами, феями. Она нам, можно сказать, как мать родная. Она примирила мясников и торговок во время их последнего побоища. Ведь испокон веку, сколько себя помнят люди, да и феи тоже, мясники и торговки всегда были на ножах. Ну, а последний раз Великая Кудесница разгневалась и заявила: чаша терпения моего переполнилась. А от родимой матушки всех фей-волшебниц такое нечасто услышишь. Разве что раз в тысячелетие. И тогда она встала посреди поля сражений, крутанула над головой волшебную метёлку из белоснежных перьев и воскликнула: «Ах ты, будь оно неладно! Стоит ли из-за этого на стенку лезть?!»
— Это и есть заклинание? Может ли такое быть?
— Может, может, отчего бы нет?
— Не сказать, чтоб формулировка была изящной, — заметил профессор.
— Дорогой Фёдор, — веко Эмилии предательски дёрнулось, — не мешало бы нам, крылатым, проявить единомыслие. Вы как образованная курица должны понимать: заклинанием может быть всё что угодно. Любые слова. Весь секрет в том, кто, где и для чего их произносит.
— Ясно, — серьёзным тоном ответил профессор Минорка, и чувствовалось, что всё ему действительно ясно.
— А дальше что? — нетерпеливо поинтересовалась Дорка.
— Стоило только ей произнести заклинание, и торговки с мясниками враз примирились. А мне Великая Кудесница доверила охранять заветную метёлку. Вот я и переоделась продавцом, чтобы всегда над моей головой колыхалась белая метёлка, напоминая торговкам и мясникам о случившемся. Я следила за ней, берегла её пуще глаза, и всё шло тихо-мирно, покуда тётушка Тереза не схватила её, не крутанула над головой и не выкликнула заклятие.
— Вы так визжали и скакали, милейшая Эмилия, что прямо-таки вывели меня из себя. Ну, я и одёрнула вас — чего, мол, из-за пустяка на стенку лезть.
Эмилия чуть не разрыдалась.
— Неужели вы не понимаете, что выпустили на свободу зло?!
— Вот ведь беда… — пробормотала тётушка Тереза, лишь теперь смекнув, что натворила. — Да разве ж я могла предположить, что такая ерунда в заклинание годится?