Теперь — врач.
Административные корпуса были недалеко. Все здесь рядом, в космопортах на других планетах. И все-таки я успел вспотеть, пока добежал по бетонной дорожке к аккуратненьким трехэтажным зданиям. Юркнул в ближайшее — между собой здания соединялись переходами из зеркального стекла, и мучаться больше положенного не стоило. Охранник сочувственно кивнул:
— Жарко?
— Жарко, — подтвердил я.
На этом наша содержательная беседа как-то сама собой затихла. Я пошел по коридорам к госпиталю.
Двенадцатый кабинет был открыт, доносились голоса, хохот. От души сразу отлегло — речь слышалась русская. Постучав по косяку я заглянул.
— А! — врач, невысокий крепыш в зеленом хирургическом костюме выбрался из-за стола. — «Трансаэро»?
— Так точно.
— Да заходи, чего встал!
Он облапил меня, представился:
— Костя! Просто — Костя.
Было ему лет тридцать, а может немного побольше. Жизнерадостность и румянец мешали понять точнее.
— Петя, — буркнул я.
Две медсестры, чинно сидевшие на диванчике у окна, прыснули.
— Месяц земляков не видел! — продолжал шуметь врач. — Когда летишь?
— Через два часа.
— Жалобы есть? — доктор тщетно пытался принять официальный вид. — А, о чем я… Садись.
— Все в порядке, — я достал полетную карту, едва не выронив Эльзино письмо, протянул ее врачу.
— Ты откуда родом?
— Из Москвы.
— У… далеко. А я из Абакана. Так, колись, парень. Сколько сегодня пил?
Похоже, придется признаваться…
— Полкружки пива.
Врач погрозил мне пальцем, взял со стола алкогольный детектор.
— Если больше двух кружек — сегодня никуда не пущу! Дыши!
Я послушно дохнул в раструб.
— Еще раз, — вглядываясь в шкалу потребовал врач.
Я задышал, как спринтер после дистанции.
— Слушай, а может ты кефир пил? — полюбопытствовал врач. — Ну, молодец! Молодец, парень! Наши словно решили поддержать общее мнение — всегда пьянствуют перед стартом!
— Вчера вот… перебрал, — признался я.
— Сколько?
— Три кружки.
Медсестры и врач молчали. Потом доктор опустил приборчик в карман, задумчиво изрек:
— Да, случай интересный… Где твои бумаги?
Он шлепнул на карту печать, расписался, провел над полоской магнитного индикатора перстнем-кодировщиком. Спросил:
— А летаешь давно?
— Два года.
Одна медсестра неуверенно хихикнула, другая начала мне улыбаться.
Очень милая девушка…
— Ты почаще к нам заглядывай, — заметил врач. — Я диссертацию пишу, «Влияние экстремальных экстратерральных условий на поведенческие императивы». Мне нужны самые полярные случаи.
— Как компания решит. Хотя мне тут не очень нравится, — признался я. — Жарко слишком. И местные… совсем уж хмурые.
— А чего им веселиться, у них через неделю сезон коллективной эфтанзии, — хмыкнул доктор. — Личинки дозревают, надо обеспечивать свободные пространства. Ладно… Петя. Счастливо долететь.
— Спасибо, — я начал быстренько отступать к двери.
— Сувениры хоть прихватил? — спросил доктор.
— Конечно, — похлопав по карману кителя сказал я. Медсестры очень неуверенно засмеялись.
— Обязательно заглядывай, Петя, — помолчав сказал врач.
— Хорошо, Костя, — я вышел.
Все, главная проблема снята. Допуск получен.
Я прошел в корпус Контрольного Центра. Там было полно морпехов, пришлось достать пропуск и нести его в руке. Я долго искал свободного диспетчера, наконец какой-то угрюмый парень внес мои данные в компьютер и подписал последние пункты разрешения. Мой челнок уже заправили и проверили, я отдал диспетчеру талоны на две с половиной тонны керосина и подтвердил отсутствие претензий.
Вот теперь совсем все, пожалуй.
До старта оставалось полтора часа. Можно было попросить кар, но я решил прогуляться до челнока пешком. Когда еще сюда попаду?
На Хикси я прилетел с грузом простым и не хлопотным. Картинами. Ну, знаете сами — маленькие такие, пятнадцать на десять сантиметров, в деревянных рамочках и под стеклом. На каждой — клочок моря, деревья на берегу, в небе луна, а по воде — серебристая дорожка. Художники честно старались обеспечить максимальное разнообразие, поэтому кое-где в море мелькали паруса, в небе летели птицы, или луну затягивали облака. В общем-то зря они это делают, зрение хиксоидов куда совершеннее нашего. Им хватает той индивидуальности, которую придает картине выпавший из кисточки волосок или отпечаток пальца на темпере.
Обратно я вез груз еще более незатейливый — пластинки кортризона. Кажется, у хиксоидов они тоже служат украшениями. Но на Земле из пластинок делают самые лучшие бронежилеты и обшивку для новых моделей челноков. Хиксоиды не протестуют, хоть и могли бы воспользоваться Законом о Неправомерном Использовании. Видимо считают, что люди хотят видеть свои корабли более красивыми.
Моя птичка из самых старых, обшита керамикой. Это разработанная еще полсотни лет назад «Спираль», двадцатитонный челнок с небольшим грузовым отсеком. Конечно, он переделан, но внешне — практически не изменился. С Земли «Лапоть» — что поделаешь, форма такая, что прозвище к «Спирали» прилипло навсегда, запускают стареньким, хоть и модернизированным «Протоном». Это ощущения не из приятных. Как говорят: «У чужих приятно взлетать, на Землю приятно садиться».
У пропускного пункта на взлетное поле я последний раз предъявил пропуск и засунул его в карман. Все. Пора домой, пора-пора…
Обходя туши челноков я двинулся к взлетной башне. «Спираль» уже заканчивали выдвигать на позицию, но персонал еще не отошел, и я ускорил шаг. Всегда интересно поглазеть на чужих.
Команда была смешанная. Два исполинских, под три метра, хиксоида. Этакие серые богомолы. С виду жутковатые, но на самом деле, говорят, чертовски хрупкие создания. Я сам видел однажды, как хиксоид запнулся, упал, и переломил одну из опорных лап. Вот и сейчас хиксоиды стояли в порядочном отдалении от челнока. Двигали его три странных существа, похожие на черепах, но не в панцире, а покрытые складчатой кожей. Временами из складок высовывалось длинное тонкое щупальце и плавно сдвигало челнок на метр-другой.
Один из хиксоидов двинулся мне навстречу. Пасть — ну не поворачивается у меня язык ртом ее назвать! — распахнулась, и хиксоид проскрежетал:
— Пилот?
Я кивнул, борясь с желанием предъявить пропуск. Не их это дело, документы мне сверять.
Хиксоид отступил. Дождавшись, пока «черепахи» отползут от «Спирали» я направился к люку. Трап «черепахи» тоже подвинули, спасибо им. Оттянув утопленную ручку я открыл люк. Покосился на хиксоидов, наблюдавших за мной, я вошел в челнок.
Чем меньше с чужими общаешься, тем меньше дров наломаешь. А то ляпнешь что-нибудь, внешне абсолютно безобидное — и вызовешь дипломатический кризис. Например, желать хиксоидам здоровья и долгой жизни сейчас было бы колоссальным издевательством.
В челноке было здорово. Прохладно — все-таки теплоизоляция будь здоров! Пахло кожей и пластмассой. И чуть-чуть электричеством — даже не озон, а какой-то неуловимый специфический запах обилия электронной аппаратуры. И совсем немного пряностями — я их месяца два назад перевозил, при посадке несколько упаковок лопнули и разлетелись по грузовому отсеку…
Шлюз был крошечный. Маленький пульт управления дверьми, шкафчик со скафандром, который я полгода не одевал. Дверь в рубку и дверь в грузовой отсек. Я включил герметизацию, и пока в стене гудели сервоприводы, подтягивая люк, наглухо запирая челнок, пошел проверить груз.
Кортризон — штука очень легкая. Пластинки, в точности соответствующие размерам привезенных мною картин, были упакованы в прозрачную пленку и принайтованы к стенам. На каждой упаковке аккуратно выведена масса и обозначен центр тяжести. Сверяясь со стандартной таблицей я прикинул балансировку челнока.
Великолепно. Никаких проблем. Наверное, педантичные хиксоиды, которые лишь в искусстве ценят индивидуальность, привлекли для укладки груза Счетчика.
Я запер грузовой отсек, запустил откачку воздуха и прошел в рубку. Подковка пульта тлела желтыми дежурными огнями. Активировав главный компьютер я включил связь и общее тестирование систем. Уселся в кресло, застегнул ремни.
Справа от меня тоже полагалось стоять креслу, для второго пилота. На самом деле там стоял джампер, алюминиевый цилиндр метровой высоты. Я похлопал его по прохладному боку.
Глупо относиться к двумстам килограммам проводов и микросхем, как к живому существу. Скорее уж можно здороваться с компьютером. Но у каждого свои причуды.
— Контрольный Центр — борту тридцать шесть — восемнадцать, «Трансаэро», — донеслось из громкоговорителя. — Готовы?
— Борт тридцать шесть — восемнадцать — Контрольному Центру. Почти готов.
— Стартовая башня дает десятиминутный отсчет. Время принятия решения — плюс три минуты.
— Вас поняли. Ждем подтверждения.
Я смотрел, как машина заканчивает тестировать свои собственные цепи, программы, резервный компьютер, системы челнока. Через две минуты сорок секунд включил связь и доложил:
— Борт тридцать шесть — восемнадцать — Контрольному Центру Хикси. К взлету готов.
— Удачи, пилот.
Как там говорил Гагарин? «Поехали»…
На экране дисплея недоуменно замигал силуэт челнока, обозначающий его положение в пространстве. Шаттл утратил равновесие. Шаттл покачивался, задирая нос в белое небо.
Меня запускали.
Ни малейшей перегрузки. Все те же «ноль восемь же», что и на поверхности Хикси. Изолированная гравитационная флюктуация с моей птичкой внутри рвалась в космос.
Это не походило на старт. Скорее планета проваливалась, убегала из-под челнока вниз, утрачивала плоскость, разворачивалась в шар. Послышался голос диспетчера:
— Борт тридцать шесть — восемнадцать. Ты уже летишь.
— Вижу.
— Долгого джампа!
— Спасибо, Хикси.
Легкая пелена вокруг шаттла — облака на Хикси все-таки были, просто их не увидишь с поверхности. Снова чистое небо, но уже голубеющее, пародирующее земное. Нос челнока качнулся, наклоняясь, меня погнали навстречу вращению планеты, выводя на орбиту. Стартовая башня способна контролировать челнок